Зайнутдин разрыдался, сорвав с головы алый тюрбан, и швырнул его на ковер.
— А Рабадаша так и не нашли? — спросил тархан Кидраш, с трудом удержавшись, чтобы не поморщиться при виде рыдающего правителя. Братская скорбь понятна и уважительна, но не на глазах же у слуг и тарханов! И уж тем более не после собственноручно подписанного приказа об убийстве брата.
— Нет, о благородный тархан, — кисло отозвался Великий визирь с таким лицом, словно у него заболели все зубы разом. Ахошта не первый день пребывал в тщательно скрываемой ярости, пытаясь понять, куда мог скрыться черноглазый дьявол и каким образом теперь выманить его из логова. Десятки солдат перевернули всё, что только можно было перевернуть в радиусе десяти миль вокруг Ташбаана, но кронпринц будто сквозь землю провалился. Не пересек же он в самом деле отмерянную ему границу?
Нет, качнул головой Ахошта в такт собственным рассуждениям. Не рискнул бы.
— Мы найдем вашего брата, о повелитель, да живете вы вечно, — пообещал визирь, будучи совсем не уверенным, что сумеет это обещание выполнить, но Зайнутдин его не слушал, уставившись в широкое, занавешенное тончайшим золотым шелком окно.
— Усыпальницы, — пробормотал он, неверящим взглядом смотря на чернеющие среди темных туч и белых песков очертания далеких гробниц. — Вы проверили Усыпальницы?
Дьявол! — развеселился в мыслях Кидраш. Воистину дьявол, если ему хватило ума, а главное, смелости прятаться всё это время среди прóклятых гробниц! И ведь действительно, храбрейший из калорменских воинов не решится приблизиться к Усыпальницам из страха, что обитающие там призраки вырвут у него душу и унесут ее с собою во тьму. Никто из них даже не подумал послать солдат обыскать гробницы.
Но прежде, чем сам Кидраш или горбун-визирь успели отдать приказ или хотя бы представить, как они будут убеждать воинов подойти к Усыпальницам ближе, чем на тысячу ярдов, как в кабинет ворвался, забыв даже упасть на колени перед правителем Калормена, молодой мужчина в одежде дворцового стражника.
— Повелитель… да живете вы вечно! — выдохнул стражник так, словно пробежал от дворцовых стен до покоев тисрока меньше, чем за минуту. — И вы… милостивые тарханы…
— Как ты посмел! — рявкнул горбун-визирь, на мгновение перестав казаться потешным всякому, кто видел его маленькую согнутую фигуру в огромном тюрбане и пестром халате. — Врываться без разрешения к самому правителю Калормена, да живет он вечно!
— Корабли, — выдохнул в ответ стражник, и это, по-видимому, пугало его куда больше, чем возможный гнев правителя и всех его тарханов. — Там… корабли. Уже с городских стен видно.
Кидраш представил себе десятки огней в ночной гавани, заполонивших море до самого горизонта, высаживающиеся на берег личные армии тарханов, одну за другой, и подумал о том, что в этой войне он, пожалуй, занял не ту сторону.
— Рабадаш идет, — сказал тархан и смерил взглядом резко притихших Зайнутдина и его многомудрого, втянувшего их в эту авантюру визиря. — И он никого не пощадит.
========== Интерлюдия. Восточное море ==========
Тархан Ильгамут подошел к двойным дверям каюты широким, размашистым шагом, но остановился в полуярде от них, не решаясь постучать в украшенные резьбой и позолотой створки. Принцесса, разумеется, знала, что он стоит снаружи, услышала, как гулко стучат по натертой до блеска палубе каблуки его сапог, и теперь, верно, посмеивалась над замешательством тархана. Ильгамут недовольно нахмурил темные брови, в мыслях ругая себя последними словами за постыдную для мужчины и воина робость, поднял руку с одним лишь золотым перстнем и решительно постучал два раза полусогнутыми костяшками пальцев. Он ожидал услышать лишь позволение войти, но вместо этого двери бесшумно приоткрылись и принцесса появилась на пороге каюты сама, будто стояла там с самого начала, ожидая, когда он постучит. Ильгамут поспешно отступил на два шага назад — недопустимо было знатному мужчине стоять так близко к знатной женщине — и склонил голову, сорвав украшенный перьями тюрбан с высветленных краской и солнцем волос.
— Хм, — протянула принцесса Джанаан, окинув его оценивающим взглядом. Длинные, прорисованные почти до самых висков серебряные линии подводки придавали ей вид одновременно чарующий и хищный. — А вы, кажется, выше моего брата.
Женщины, подумал Ильгамут, бросив на нее короткий взгляд из-под упавших на глаза волос. Вечно их посещают мысли о ненасущном.
— Встаньте прямо, — велела принцесса и вновь протянула, когда он подчинился. — И верно, чуть выше. Забавно, что я не заметила этого прежде.
Прежде он лишь раз смел подойти к ней так же близко, как мог бы подойти брат, а потому у принцессы и не было возможности сравнить. В тот раз Джанаан почти рухнула на него с коня, и Ильгамуту пришлось нести ее в шатер на руках. И стараться не думать о том, что любой калорменский мужчина был готов сразиться с полчищами демонов за возможность ощутить, как сама Жемчужина Калормена доверчиво льнет к его груди.
— Вы желали мне что-то сказать, благородный тархан? — наконец спросила принцесса, перестав рассматривать его почти удивительными, зелеными с голубоватым отливом глазами. В Калормене было мало зеленоглазых женщин. И еще меньше в нем было зеленоглазых женщин, которые приходились дочерьми самому тисроку и владели тремя сатрапиями. Рано или поздно эти земли, конечно, перейдут к ее сыновьям, но каждый калорменец понимал, что младший из детей, пятилетний Сармад, будет готов править не раньше, чем через десять, а то и пятнадцать лет. И что до того дня юному тархану не помешает иметь перед его черными глазами подходящий пример опытного воина, правителя и просто достойного мужчины. Ильгамут не без оснований считал, что не лишен всех этих качеств, и, к тому же, находил мать юного тархана женщиной невероятной красоты. И это был его шанс поразить принцессу доблестью и воинским искусством.
— Ветер переменился, о прекраснейшая из господ.
Они шли на веслах от самого устья Кадера, не щадя рабов, но внезапно поднявшийся южный ветер показался Ильгамуту знаком свыше не только от Азарота, но и от самого Таша. Кому, как не Повелителю Ветров, чьи крылья рождают легкие бризы и неистовые ураганы, было послать им этот ветер?
— Если он продержится еще хотя бы несколько часов, то к ночи мы будем у гавани Ташбаана, — закончил тархан, но увидев, как вспыхнули глаза принцессы, заговорил вновь, пытаясь отговорить ее от этой безумной затеи. — Я прошу вас оставаться на корабле. Ради вашей же безопасности.
Но упрямая госпожа лишь недовольно вскинула подбородок, не допуская даже мысли о том, чтобы прислушаться к просьбе.
— Ваша забота, о благородный тархан, без сомнения достойна величайшей из наград, какую я только могу вам предложить. Но вам не понять, что чувствует сестра, когда знает, что ее брат находится в смертельной опасности. Я должна быть с ним, а не прятаться от наших врагов в море.
— Ваша храбрость достойна почитания не меньше, чем ваша красота, — ответил Ильгамут, в глубине души недовольный как этой храбростью — если не сказать, безрассудством, удивительно роднившим Джанаан со старшим братом, — так и тем, как на эту храбрость отвечали враги принцессы. Он пришел в неистовую ярость, когда госпожа появилась в его лагере у устья реки Кадер на два дня раньше оговоренного. Разведчики на другой стороне реки заметили всадницу на огромном черном жеребце — без сомнения, боевом, что и смутило Ильгамута в первую очередь, — когда солнце еще только поднималось к зениту, а значит, она неслась от Ташбаана, почти не останавливаясь. Это тархан понял, когда женщина, в которой он поначалу даже не признал дочь тисрока, остановила взмыленного коня и хриплым измученным голосом попросила воды.
— Вас… преследовали? — только и смог спросить Ильгамут, позабыв все положенные по церемониалу обращения и эпитеты, которыми ему следовало наградить принцессу при встрече. И поспешно протянул руку, чтобы помочь ей спешиться.
