Брат повернул голову — распущенные по плечам волосы шевельнулись, как от дуновения ветра, которого в этих стенах быть не могло, — и ответил, вновь оглядев ровные ряды свежевырубленных из мрамора прямоугольников.

— Двадцать две, считая отца. Если Шараф умрет, останусь только я.

— Лекари не отходят от него ни на шаг и убеждены, что он справится. Он молод, и в его жилах течет кровь богов. Паре жалких стрел его не убить, — попыталась успокоить брата Джанаан, подходя вплотную и ставя свою лампу на пол рядом с другой. Рабадаш ее будто не слышал.

— Ахошта поставил под удар судьбу всей династии. Не следовало позволять тебе выбирать, как он умрет.

— Ахошта всё же был тарханом, — качнула головой Джанаан, кладя ладонь на предплечье в холодном шелковом рукаве. — А ты бы содрал с него кожу, как с последнего раба. Виселица — достойное наказание для того, кто обрек тисрока на бесславную смерть от петли. А что касаемо тархана Кидраша… Его сыну нет и десяти, а дочь стремится стать следующей королевой Арченланда. Будь милосерден.

— Какое мне дело до этой…?! — мгновенно вспылил брат, и Джанаан сжала пальцы чуть сильнее.

— Не имеет значения, какому демону она теперь поклоняется. Она по-прежнему калорменская тархина. Она не забудет и не простит, если ты вздумаешь карать ребенка за грехи его отца. Будь милосерден, — повторила Джанаан, ища в черных глазах хотя бы намек на понимание. — Если не ради них, то ради всех нас. Раз ты не сможешь воевать, нам рано или поздно придется заключить мир с соседями. В том числе и с Арченландом.

— Ты не о том думаешь, — отмахнулся от ее просьбы Рабадаш. — Мы почти обезглавлены по милости этого горбуна, и захудалое войско Арченланда — это последнее, что меня заботит.

— Глупости, — парировала Джанаан без малейшего почтения, которое следует выказывать тисроку. Ты еще не тисрок, а я и после коронации останусь твоей сестрой. — У тебя двое сыновей. Даже если… что-то случится, наш род продолжать они.

— Как, скажи на милость? Одному из них всего пять.

— Зато второму уже двенадцать. Через два года он получит свою первую заточенную саблю.

— Из рук тархана Ильгамута, надо полагать? — ввернул брат с нескрываемым ядом в голосе.

Джанаан помолчала, подбирая слова. Теперь уже с осторожностью, чтобы не лишить тархана головы одной неверно понятой фразой.

— Он нужен нам.

— Нам или тебе? — продолжил цедить Рабадаш.

— Во имя Таша, да ведь ты сам женишься на тархине Ласаралин! — вспылила Джанаан, на мгновение позабыв, что собиралась защищать Ильгамута от неуместного братского гнева. Пусть поймет, что и Ласаралин есть чего опасаться. Не самой Джанаан — нет, она бы не стала, как бы ни злилась на него за это решение, — но хотя бы женщин из его гарема. — Будешь отрицать?!

Брат отвернулся — перевел взгляд на вырезанные на отцовском надгробии годы жизни — и ответил с неожиданной усталостью в голосе:

— Да какая разница, на ком?

— Во имя Таша, — повторила Джанаан, — неужели Сьюзен Нарнийская была настолько красива?

Хотела разозлить — или заставить опомниться, раз он сам говорил о том, что вся их династия едва не лишилась головы, — но интонации в голосе брата не изменились.

— Ты смеешься надо мной?

— Нет, — ответила Джанаан, подаваясь вперед и прижимаясь всем телом. Было что-то… безбожное в том, что вести себя подобным образом перед самой могилой отца. Он никогда их понимал. — Но ты забываешь, что они не примут.

Не теперь. Приняли бы и промолчали, будь ты по-прежнему способен завоевать всё, что пожелаешь. Но тисрок, под которым всю жизнь будет шататься его трон…. Станет лишь уязвимее, если поддастся еще и этому искушению.

— Ильгамут не встанет между нами, — пробормотала Джанаан, чувствуя скользящий под пальцами шелк на обхвативших ее руках и касающееся волос дыхание. — Твои сыновья останутся твоими.

— Если в нас кровь богов, то кто достоин нас больше, чем мы сами?

Джанаан слышала этот вопрос с пятнадцати лет. Вопрос, смысл которого по-настоящему понимала лишь она одна. И отвечала каждый раз одним словом. Тем же словом, что прозвучало теперь в тишине и холоде ташбаанского некрополя.

— Никто.

Но тебе нужна жена из числа тархин.

Этот ответ стоил слишком многого, чтобы она сумела произнести его вслух. Но поняла, что он услышал. И отчетливо почувствовала, как в воздухе повис такой же безмолвный вопрос.

Тебе ли бояться жен и наложниц, если ты владеешь сердцем мужчины?