— А ты хоть удосужился узнать, действительно ли она христианка, прежде чем хвататься за меч? — угрюмо спросил сенешаль.

Уильям растерялся и понял, что если скажет «Она молила именем Христа», то рыцари поднимут его на смех. С какими еще словами могла обратиться сарацинка к тамплиеру? На любой другой призыв о помощи он мог ответить, что его дело — беречь христиан, а не последователей пророка Мухаммеда, и пройти мимо.

— Я видел ее прежде, — торопливо сказал Уильям, пока его молчание не расценили, как замешательство. — Она выходила из Храма Гроба Господня. И… Пусть я не прав, мессиры, но по мне, так лучше спасти магометанина, чем из-за своих сомнений позволить пострадать христианину.

Рыцари переглянулись между собой. Уильям понадеялся, что это от того, что они полагали так же.

— Хорошо, — коротко сказал де Сент-Аман, но значило ли это, что он согласен или просто принимает такой ответ, Уильям не знал. — Приведи женщину, мы поговорим с ней.

Уильям послушно кивнул и повернулся, быстрым размашистым шагом выйдя из кельи Магистра и прикрыв за собой тяжелую дубовую дверь.

— Нас изгнали из Ордена? — угрюмо спросил ждущий снаружи Ариэль. — Воистину, от этих женщин одни беды.

Но Уильям не сомневался, что причиной этой угрюмости была не сарацинка, а недовольство Великого Магистра. Ариэль тоже не понимал, в чем они так провинились, если теперь их распекают трое важнейших рыцарей Ордена. Ариэль, пожалуй, понимал даже меньше, чем Уильям, еще в переулке сообразивший, что скандал с магометанами Ордену сейчас совершенно не нужен. Достаточно было того, что они уже поссорились с королем и ассасинами.

— Где она? — коротко спросил Уильям, имея в виду сарацинку.

— Испросила позволения помолиться, — ответил оруженосец. — Один из братьев согласился отвести ее в Храм.

На первый взгляд, это только подтверждало, что девушка была христианкой. Но привитые Льенаром подозрительность и привычка везде искать двойное дно немедленно подсказали еще одно объяснение такой просьбы. Храм Соломона одновременно был и бывшей мечетью Аль-Акса. И присутствие Ордена тамплиеров, даже явись он сюда в полном составе, вряд ли помешало бы Аллаху услышать молитвы одной из его верующих.

Но она молилась, обратившись лицом к востоку, как христианка, а не к югу, в сторону Мекки, как было положено магометанам. Уильям остановился у самого входа в полутемный Храм, привычно окинув взглядом ряды высоких, соединенных арками колонн и редкой красоты мозаику, украшавшую изнутри купол Храма. Та словно оживала с заходом солнца, и казалось, что стоит золотистому пламени свечей затрепетать от малейшего дуновения, как искусно выложенные узоры мозаики начинают плавно изгибаться, словно узкие, с длинными тонкими пальцами, ладони танцующей под тягучую сарацинскую музыку женщины.

Уильям недовольно нахмурил брови, отгоняя кощунственную мысль. Недопустимо было думать о подобном в Храме, да еще и христианском.

Сарацинка по-прежнему не замечала его, то склоняя чернокосую голову, то вновь поднимая ее и вглядываясь в вызолоченное трепещущим светом распятие. Она опустилась на колени перед самым алтарем, такая неуместная здесь, в Храме тамплиеров, с ее длинными, перевитыми розовым жемчугом косами и ярким, малиновым с серебряными узорами платьем. Словно райская птица, случайно залетевшая в суровую обитель рыцарей-монахов. Черная чадра, призванная скрывать эту броскую красоту от чужих глаз, сиротливо лежала на холодном полу рядом с коленопреклонённой девушкой. Уильям прошел по широкому проходу между молитвенными скамьями, но сарацинка была так погружена в собственные мысли и молитву, что услышала шаги, когда он уже был практически у нее за спиной. И, вздрогнув, обернулась. Уильям остановился, словно налетев на невидимую преграду.

Горящие в Храме свечи отчетливо осветили нежное сердцевидное лицо с золотисто-смуглой кожей и едва заметным румянцем на щеках. В нем было что-то западное, или, скорее, греческое — в очертаниях длинного изящного носа с узкой переносицей, — но вместе с тем её лицо совсем не походило на лицо англичанки или любой иной франкской женщины. Трубадуры не стали бы воспевать ни её темные, медово-карие глаза с поднятыми к вискам уголками, ни мягкие, нежные губы светло-коричневого оттенка. Те были немного ассиметричными — нижняя чуть полнее верхней, — но соразмерными для сужающегося к маленькому, аккуратно закругленному подбородку лица. Она действительно была совсем не такой, какой представлял её Уильям, и оказалась куда моложе, чем можно было подумать, глядя на нее в чадре. Совсем юная девочка, пусть и с фигурой женщины. Уильяму даже стало неловко из-за того, что он был так заворожен ею поначалу. И всё же… Он по-прежнему не мог отвести от нее глаз.

— Мессир, — первой нарушила молчание сарацинка, поднимаясь с колен, и темный румянец на щеках стал заметнее. Ее смутило такое пристальное внимание, но она уже не выглядела напуганной.

— Я, — пробормотал Уильям, тоже почувствовав себя неловко, — не хотел вам мешать.

— Вы не помешали, — тихо ответила девушка. И протянула, с вопросительными нотками в нежном голосе. — Мессир…?

— Уильям, — представился тот, поняв, что она спрашивает его имя.

— Уильям, — повторила сарацинка нараспев и улыбнулась, не разжимая губ. Но на золотисто-смуглых щеках появились очаровательные ямочки.

— Могу я узнать, как вас зовут? — спросил Уильям и невольно смутился, услышав в собственном голосе неподдельное восхищение.

— Джалила, — ответила сарацинка и тут же нахмурила тонкие изогнутые брови, став похожей на маленького, чем-то недовольного лисенка. — Но… Я была крещена в день святой Сабины Римской два года назад. Мне было двенадцать, — добавила она, словно сама понимала, что кажется ему совсем ребенком. Я женщина, говорили ее нахмуренные брови, а не дитя, мессир. Относитесь ко мне соответственно.

— Так как же всё-таки? — уточнил Уильям, улыбнувшись, чтобы она не чувствовала себя неловко.

— Сабина, — решила девушка и улыбнулась в ответ, перестав хмуриться. — Я… я не знаю, как мне отплатить за ваше благородство.

— Благородство не нуждается в оплате, — ответил Уильям, чувствуя себя рыцарем из баллад сродни тем, что пел при королевском дворе барон Артур. — Потому что у него нет цены.

— Вы не правы, мессир, — тихо сказала сарацинка, качнув чернокосой головой. — Вы вступились за меня, зная, что вас могут ранить. Или же и вовсе убить. А ведь я даже не ваша женщина.

— Я тамплиер, — растерянно ответил Уильям, смущенный такой прямотой. — У меня… не может быть женщины.

— Не это важно, — вновь качнула головой Сабина, подарив ему еще одну улыбку. По черным косам побежали золотистые блики от горящих вокруг свечей. — И я хотела бы отблагодарить вас. Только не знаю, как.

— Мне ничего не нужно, — отказался Уильям, коротко мотнув головой, и отбросил со лба прядь волос. — Я… я совсем забыл, вас хотел видеть Магистр Ордена. Если вы… не возражаете.

— Нет, — тихо ответила сарацинка. Сердцевидное лицо приобрело настороженное выражение.

— Не нужно бояться, — неловко попросил ее Уильям. — Он не причинит вам вреда. И я… — добавил он, вспомнив тот испуганный взгляд, которым она наградила его в полутемном переулке, — не причиню.

Сабина удивленно посмотрела на него, чуть склонив голову на бок. А потом приоткрыла губы, словно хотела сказать «О. Я понимаю».

— Я боялась не вас, мессир, — ответила сарацинка. — Я боялась за вас. Они бы никогда не посмели поднять руку на дочь хозяина. А вот тамплиера убили бы, не задумываясь.

— Тогда почему вы убегали? — спросил Уильям, чуть нахмурив брови.

— Иртидад, — коротко сказала Сабина. И добавила, поняв, что христианину-храмовнику это слово ни о чем не говорит. — Вероотступничество. В Исламе за такое сурово карают.

— Насколько сурово? — задал еще один вопрос Уильям, начав понимать.

— Смерть, — коротко ответила сарацинка и вздрогнула, как от порыва пронизывающего ветра. — Впрочем, — добавила она, попытавшись улыбнуться и подбодрить саму себя, — каким бы истово верующим не был мой отец, он вряд ли стал бы рубить голову собственной дочери. Да и, — продолжила девушка, выдавив еще одну улыбку, — некоторые факихи* полагают, что казнить следует только мужчин. А женщин — держать в заточении, пока их не принудят вновь принять Ислам.