— Бегите, — едва слышно велел он Ариэлю. Сарацинка посмотрела на него широко распахнутыми, блестящими от слез темными глазами и прошептала:
— Простите меня, мессир. Я не могу им приказать.
— Вы ни в чем не виноваты, — ответил Уильям, принимая боевую стойку и стискивая пальцы на рукояти направленного на магометан клинка. — Уходите сейчас же, я не хочу, чтобы вас задели в схватке.
Сарацинка послушно кивнула и отступила за его плечо. Один шаг, другой…
Ну же, думал Уильям, почти не дыша и прислушиваясь к негромкому постукиванию, с которым ступали по широким запыленным камням маленькие ножки в туфельках на невысоком каблуке. От напряжения звенел, казалось, сам воздух.
Магометане потянули оружие из ножен. Стук за спиной прекратился.
Нет, отойди еще дальше. А лучше беги со всех ног, глупая, как ты бежала до этого, подхватив юбку и роняя соскальзывающую с плеч чадру. Надеюсь, они не воины и знают лишь, с какой стороны браться за клинок, но не как им разить.
— Идемте, — повторил где-то сзади Ариэль. — Скорее.
Надо было надеть кольчугу, отстраненно подумал Уильям. А затем зазвенела сталь. Ариэль развернулся и бросился назад.
Сарацинка сдавленно вскрикнула у них за спиной, и Уильям едва не обернулся, рефлекторно дернул головой, отвлеченный этим испуганным криком, и в последний миг успел отшатнуться назад, уклонившись от целящей в грудь сабли. Второй, обрушившийся сверху удар он отразил боевым кинжалом, успев заметить краем глаза другого нападавшего и резким, отрывистым движением выбросить в сторону левую руку. И наградил противника метким и, как любил говорить Ариэль, не рыцарственным ударом в едва слышно хрустнувшее колено, заставив магометанина рухнуть со сдавленным стоном, схватившись за ногу. И одновременно с этим принял на лезвие меча новый удар первого из нападавших. А затем повернул в ладони обтянутую темной кожей крестовидную рукоять и выбил у магометанина саблю из руки. Тот отшатнулся, вскидывая руки в безнадежной попытке защититься от удара меча.
Прошу вас, мессир. Не убивайте их.
Уильям развернул меч и со всей силы ударил противника рукоятью по лицу. Тот не устоял на ногах.
— Назад! — повторил Уильям, делая выпад в пустоту. Ариэль поднял меч острием вверх, готовый в любое мгновение нанести рубящий удар и рассечь врага на две неровные половины. Оруженосец расправился с еще двумя магометанами, почти не запыхавшись и явно припомнив все уловки старшего брата. Что бы ни говорил Ариэль о методах Льенара, в настоящем бою он с противником не церемонился. Пятый магометанин только переминался с ноги на ногу, не решаясь атаковать храмовников, пока у тех был численный перевес.
Хвала Господу, подумал Уильям, что воины из них и в самом деле были посредственные. И что ширина переулка не позволила им насесть на него со всех сторон. Без кольчуги такой бой очень быстро закончился бы его смертью от десятка ран, нанесенных почти одновременно.
— Уходим, — сказал Уильям, медленно отступая к выходу из переулка и по-прежнему не опуская меча и не отводя взгляда. Сарацинка так и стояла позади него, до судорог в пальцах стиснув края чадры.
— Мессир, — прошептала она посеревшими губами и вздрогнула, когда он, не глядя, убрал в ножны кинжал и протянул к ней руку.
— Идемте скорее, пока они не оправились, — велел Уильям, не тратя времени на попытки успокоить девушку. — Если, конечно, вам всё еще нужна помощь.
Сарацинка судорожно выдохнула и кивнула. От кого бы она в действительности не бежала, он явно пугал ее больше Уильяма.
***
— О чем вы думали?! — гремел сенешаль Ордена. Казалось, что от рукоприкладства его останавливало только присутствие маршала и Великого Магистра. И, быть может, то, что в Ордене подобное поведение считалось недопустимым и здесь не били беспричинно и без повеления капитула даже оруженосцев. Не то, что опоясанных рыцарей.
— Она просила защиты! — злился Уильям. Он понимал, что ситуация вышла непростая, но почему его распекали так, словно он нарушил все обеты Ордена разом?
— Женщина в прецептории Ордена! — продолжал бушевать сенешаль, не слушая никаких доводов. Уильяму захотелось напомнить ему, что тамплиеры защищают всех христиан без исключения. Да и куда еще ему было вести сарацинку? Попросить ее подождать за воротами, в темноте и одиночестве, пока он будет говорить с Магистром?
Маршал неожиданно усмехнулся в темные усы, и Уильяму невольно вспомнился оставшийся далеко в Англии Ричард Гастингс.
— Помни о смирении.
— К дьяволу смирение!
Сейчас это в равной степени относилось и к нему самому, и к разъяренному сенешалю.
— Завтра об этом будет знать король!
— Не будет, — заговорил наконец Великий Магистр. — Король покинул Иерусалим еще рано утром и сегодня, я полагаю, уже не возвратится.
— Значит, об этом будет знать весь город! — ничуть не растерялся сенешаль. Потом задумчиво нахмурил брови и спросил: — А Его Величество не соизволил сообщить, куда направился?
— Мне не докладывал, — качнул седеющей головой де Сент-Аман. — Но оно, на мой взгляд, и к лучшему, любезный брат. Пусть лучше носится по окрестностям верхом и бросает копья во всё, что вздумается, чем раз за разом требует от меня выдачи брата Готье. Я уже не в силах повторять, что никто, кроме капитула Ордена и самого Папы, не имеет права судить нашего брата. Так и до цареубийства недалеко.
Маршал негромко хохотнул в ответ на предложение избавиться от королевского внимания самым кардинальным из возможных способов и сказал:
— Мы отвлеклись, любезные братья. Сейчас нам нужно решить, что делать с этой сарацинской девицей.
— Вернуть отцу, и желательно до того, как в ворота прецептории начнет стучать весь магометанский квартал, — ответил сенешаль. — Тараном.
— Нет, — вырвалось у Уильяма прежде, чем он успел даже понять, о чем говорит сенешаль. Все трое рыцарей одновременно повернули головы и смерили его одинаковыми недовольными взглядами.
— Не тебе принимать это решение, — сухо сказал Великий Магистр.
— Она просила защиты, — повторил Уильям, решив стоять до последнего. Оставалось только надеяться, что из Ордена его за это не выгонят. А если и выгонят… Нет, этого допустить было нельзя. Тамплиеры и в Англии-то были его последней надеждой, а уж здесь… Не говоря уже о том, что из храмовников путь у него был только один — в бенедиктинский или цистерцианский монастырь с уставом еще строже, чем у тамплиеров. И жизнью в сотни раз тоскливее и бесполезнее. Желания провести остаток своих дней, переписывая книги, у Уильяма не было совершенно. Лучше уж сложить голову в первом же бою с сарацинами.
— Помолчи-ка, мальчик, — велел сенешаль таким тоном, будто бы разговаривал с несмышленым пажом.
— Я не мальчик, — не задумываясь, процедил в ответ Уильям. И тут же обругал свою несдержанность в мыслях. Если он не возьмет себя в руки, то не поможет ни девушке, ни, тем более, самому себе.
Маршал удивленно поднял брови и внезапно расхохотался громким, зычным басом.
— Ну и нахал же ты, брат Уильям!
— Не вижу, любезный брат, в этом ничего забавного, — сухо сказал сенешаль.
— А ты, пожалуй, мне даже нравишься, мальчик, — неожиданно согласился с маршалом Великий Магистр. — Во всяком случае, ты не боишься отвечать за свои поступки.
Да хватит, подумал Уильям, называть меня мальчиком!
— Надо посоветовать де Валансьену не спускать с него глаз, — хмыкнул маршал. — Если он и на поле боя готов так же сражаться за каждого христианина, то у мальчика есть все шансы стать мне достойной заменой.
Тон у него был не то насмешливый, не то просто веселый, поэтому Уильям не понял, говорил ли маршал всерьез или же решил подшутить над несдержанным собратом. Но сейчас его это и не слишком интересовало. Куда важнее было уберечь от беды кареглазую сарацинку.
— Если вы считаете меня виновным, — решился Уильям, — то я смирюсь с любым приговором, который вынесет мне капитул Ордена. Но девушке нужна помощь. Я знаю, мессиры, — продолжил он, когда сенешаль открыл рот и собрался ответить не иначе как очередной гневной отповедью, — вы мудрее меня и куда лучше знаете, как мне следовало поступить. И, — добавил он, — если это была ошибка, то вина за нее лежит только на мне одном. Но если бы мы оставили ее без защиты… — Уильям осекся и начал заново. — Если бы стало известно, что тамплиеры отдали христианку на растерзание магометанам…
