— Я… не понимаю, чего ты от меня хочешь, — пробормотал Уильям.

— Я не слишком ревностно соблюдаю Устав, — неожиданно ответил на это Льенар. — И хотя предполагается, что обсуждение чужих тайн и грехов на общем собрании совершается во благо, я всегда считал иначе. И не болтаю о том, что мне говорят другие рыцари. Если, конечно, это не какой-то действительно серьезный проступок, скрывать который невозможно и попросту опасно для остальных братьев.

Уильям молчал.

— Хорошо, — сказал Льенар. — Давай начистоту. Я не слишком-то терпелив и не люблю подолгу возиться с одной и той же проблемой. Мне известно следующее: ты наследник барона де Шампера, никто толком не знает, почему ты вступил в Орден, и никто из твоих английских собратьев не рискнет назвать себя твоим другом. Если хочешь знать, они объясняют это тем, что ты надменный баронский сынок, которому безземельные рыцари не чета.

— Это не так, — немедленно заспорил Уильям. Да как им только в голову могло такое прийти?! — Я никогда не говорил, что…

— Я не думаю, что им важны твои слова, — спокойно ответил Льенар. — Достаточно посмотреть, как ты себя ведешь. Ты никого к себе не подпускаешь. А поскольку ты, как я уже сказал, наследник барона, то, разумеется, первое, что приходит им в голову — это то, что ты считаешь себя выше их. И вот что еще странно, у тебя большая семья, но пишешь ты только матери. Даже отца не упоминаешь, не то, что братьев или сестер.

— Какая тебе разница, кому я пишу? — разозлился Уильям. — Это мои письма! Так что нечего совать в них свой нос!

Он ожидал, что Льенар рассвирепеет в ответ и отстанет от него если не навсегда, то хотя бы на время. Не тут-то было, любезный брат только пожал плечами и ответил на удивление миролюбиво.

— Верно, письма твои. Но ты и сам знаешь, что рядовые рыцари не имеют права посылать писем, не прочитав их магистру. Лучше сказал бы спасибо, что твое письмо действительно не стали зачитывать вслух. А то этот святоша брат Эдвин тебе такого бы наговорил об Уставе и непременном отказе от семьи, что тебе тут же расхотелось бы иметь с нами хоть какое-то дело. Хотя судя по выражению твоего лица, ты уже не хочешь, — пошутил рыцарь, негромко рассмеявшись.

— Я хочу, чтобы меня оставили в покое! — огрызнулся Уильям. И поспешно осекся, чтобы не наговорить Льенару лишнего, поскольку на палубу, пошатываясь, выполз Жослен. Не хватало еще, чтобы другие рыцари начали обсуждать между собой их разговор.

— Мир вам, братья, — выдавил аквитанец, опираясь на борт обеими руками. — Не хочу мешать вашей беседе, но мне нужен свежий воздух. Там… невыносимо.

— Если тебя это утешит, — ответил ему Льенар, — то я, помнится, в первое свое плаванье от борта не отходил, всё норовил с обедом расстаться. Потом привык.

— Значит, есть надежда, что и я привыкну? — просипел Жослен.

— Как повезет, — хмыкнул Льенар. — А скажи-ка мне, брат Жослен, ты доверяешь брату Уильяму?

Аквитанец растерялся, непонимающе нахмурив светлые брови.

— Наверное, — пожал он плечами после короткого раздумья.

— Наверное — это не ответ, — отрезал Льенар. — Доверяешь или нет?

— Скажем так, — ответил Жослен, — мне трудно судить, потому что я практически ничего о нем не знаю. Но пока что он не сделал ничего такого, из-за чего я мог бы решить, что я ему не доверяю. Ему, кажется, не нужны друзья, но это не повод думать…

— Почему ты думаешь, что не нужны? — почти шепотом спросил Уильям, растерявшись от таких слов. Жослен вновь пожал плечами, на короткое время даже позабыв о качке. Впрочем, качка о нем не позабыла, судя по тому, как он вновь начал зеленеть.

— Ты как-то… не похож на человека, который стремится завести друзей. Скорее наоборот, ты хочешь, чтобы тебя никто не трогал. Я могу это понять. В конце концов, — слабо улыбнулся аквитанец, — все люди разные. И не все они хотят постоянно быть в центре внимания. Не говоря уже о том, что у тебя наверняка было множество друзей в Англии, поэтому неудивительно, что ты не готов вот так сразу заменить их кем-то другим.

Уильям не нашелся, что на это ответить. Так и стоял, прислонившись спиной к борту и сложив руки на груди. Ветер завывал всё сильнее, постоянно бросая в лицо Льенару его длинные черные волосы. Если бы кто-то из них сейчас сказал хоть слово, Уильям повернулся бы и ушел прочь, неважно куда, лишь бы подальше от тех, кто без конца лезет в душу со своими вопросами. Как это делал барон, или мессир Ричард, или другие орденские братья, требовавшие от него каких-то объяснений.

Но сейчас оба рыцаря молчали. Они ждали, когда Уильям сам решится рассказать. Они ждали, что он им… доверится.

— У меня никогда не было друзей, — признался Уильям так тихо, что поначалу даже понадеялся, что они не услышат его за шумом ветра. Но судя по одинаково удивленным выражениям, появившимся на таких непохожих лицах, его прекрасно расслышали.

— Это одна из причин, по которым ты решил стать храмовником? — спросил Льенар. Жослен по-прежнему молчал. — Или, вернее будет сказать, следствие причины?

— Мне обязательно отвечать? — спросил Уильям, разом потеряв всякое желание с ним разговаривать. Снова эти вопросы, снова допытывания.

— Нет, — спокойно ответил рыцарь. — Но твое молчание наводит на мысль, что ты что-то от нас скрываешь. И скорее всего, что-то нелицеприятное. А из-за этого не только ты не доверяешь другим, но и другие не доверяют тебе. Брат Жослен тому пример.

— Я бы не говорил так категорично, — не согласился аквитанец, ухватившись рукой за борт корабля, когда тот в очередной раз взлетел на гребень волны. — Проклятый корабль, — выругался он себе под нос и продолжил: — Я не побоюсь повернуться к нему спиной в бою. Но скорее потому, что я считаю его человеком, достойным доверия, чем потому, что я знаю это наверняка. Так что, быть может, ты и прав.

— А с чего ты взял, что сможешь мне доверять, если узнаешь правду? — бросил Уильям.

— Если тебя с этим приняли в Орден, то… — начал было Льенар, но вдруг осекся и заговорил совсем другим тоном, с отчетливым металлом в голосе. — Только не говори мне, что ты о чем-то солгал, когда приносил клятвы, потому что если так, то тебя закуют в цепи и с позором отправят в ближайший бенедиктинский монастырь.

— Ничего я не лгал! — почти выкрикнул Уильям, искренне разозлившись и даже заглушив на мгновение вой ветра. Не хватало еще, чтобы его начали в чем-то подозревать. — Я так или иначе благородного происхождения, так что… — он поспешно замолчал, но было уже поздно. Жослен вновь вскинул брови, а у Льенара дрогнули губы, словно он едва не рассмеялся, сдержавшись в последнее мгновение.

— Так ты, любезный брат, бастард что ли? — спросил рыцарь, и Уильяму послышалась насмешка в его голосе. — Хвала Господу, я уж думал, что ты не иначе как над королевой надругался, раз тебя в Святую Землю отправили грехи замаливать.

— Никто меня не отправлял, — бросил Уильям, — я сам ушел.

— А что такого в том, что ты бастард? — спросил Жослен и на мгновение прижал руку к лицу, стараясь дышать медленно и глубоко. — Силы небесные, да когда же это кончится?

— Не скоро, — весело ответил ему Льенар. — Похоже, что шторм начинается. И я вот тоже не понимаю, что в этом такого. Ваш Вильгельм Завоеватель тоже, помнится, был бастардом.

— Я знаю, — буркнул Уильям, — меня в честь него и назвали. Только вот, — добавил он, — Вильгельм был бастардом Нормандского герцога, а не его жены.

— Ах вот оно что! — хмыкнул Льенар.

— Это не то, что вы думаете! — вновь повысил голос Уильям. Если они посмеют сказать хоть что-то дурное о его матери…

— Мы ничего не думаем, — просипел Жослен и прикрыл глаза, вновь начав проклинать в мыслях надвигающуюся бурю. — Потому что мы ничего не знаем. И не узнаем, пока ты сам не захочешь нам рассказать.

Льенар согласно кивнул, но прежде чем Уильям успел подумать, что любезный брат может, когда нужно, быть чутким собеседником, как тот спросил:

— А ты хоть знаешь, кто отец? — и добавил, получив в ответ разъяренный взгляд. — Не сверкай глазами попусту, мальчик, это важно. Если кто-то из твоих английских собратьев вздумает об этом сболтнуть, то тебя допросят на первом же капитуле, чтобы выяснить, имеешь ты право на плащ рыцаря или нет. И лучше бы тебе знать имя отца, чтобы никто не смог обвинить тебя в том, что ты не благородных кровей.