Нет. Это был подарок добросердечных монахов, не пожалевших бесценный псалтырь для едва разбиравшей латынь паломницы. Книга, которую она подолгу читала на берегу Иордана, прося Уильяма объяснить ей каждое незнакомое слово. Книга, которая… значила для нее едва ли не всё. Она не оставит этот псалтырь леди Агнесс и ее отцу.

Жослен промолчал, когда Сабина, смаргивая злые слезы, заворачивала книгу в детское платьице, самое простое из тех, что были у Элеоноры. И вышел за дверь, по-прежнему не выпуская девочку из рук, чтобы позволить всхлипывающей сарацинке переодеться в принесенную портнихой простецкую одежду с грубой шнуровкой на груди и слишком коротким для ее роста подолом. Спустя столько лет она возвращалась к началу. Спустя ровно половину жизни. Ей было всего четырнадцать, когда она бежала из собственного дома, чтобы навсегда расстаться с миром магометан. Ей исполнилось двадцать восемь — почти половину года назад, в ту же ночь, когда за тысячелетие до этого в небе зажглась Вифлеемская звезда, возвещая о рождении Спасителя, — и она вновь уходила ни с чем, унося свои скромные пожитки в одних руках.

Служанка. Королевская шлюха. Любовница тамплиера. Друг короля. Четырнадцать лет жизни в нескольких словах. И вот оба короля мертвы, а ей больше некому служить. Но тамплиер — ее суровый маршал, готовый пожертвовать всем ради защиты христиан, — по-прежнему был с ней. И девочка, которая не была ей родней по крови, но звала ее матерью. Нужно позаботиться о ней, а не горевать о безделушках, пусть они и были важны не столько как драгоценности, но как память об уже покинувшем этот мир друге. В конце концов, ни леди Агнесс, ни ее отец, ни сама Сибилла не в силах отобрать у нее воспоминания.

— Куда мы идем, мама? — спрашивала Элеонора, оглядываясь на белокаменные стены дворца через плечо несущего ее рыцаря. Сабина не оборачивалась. Балдуина в этих стенах давно уже не было. Ни его самого, ни его несчастного племянника, не дожившего даже до десятилетия. Лить слезы о потерянной роскоши было недостойно той, что смела считать себя другом последнего короля Святой Земли.

— К госпитальерам, милая. Сестры приютят нас на время.

Уильям был прав. Паж передал ей слова лишь о приюте, но Уильям понял, чем обернется для нее возвращение Сибиллы, задолго до того, как сама Сабина… Нет, ей бы и в голову не пришло ждать такой подлости. Впрочем, кто она без защиты короля? Напротив, именно этого ей и следовало опасаться. Балдуин уже отказывал этому старику, когда тот вздумал просить у него позволения жениться на безродной служанке. Де Лузиньян же решил отблагодарить рыцаря, шпионившего для него еще при жизни короля. Надо полагать, просьба верного слуги даже пришлась новому правителю по нраву. Не земли и не золото, даже не титул, а всего лишь женщина, которая не стоила и безанта. С чего бы ему было отвечать отказом?

Погруженная в собственные мысли, она даже не заметила, как что-то неуловимо изменилось. В городском шуме, в наползающих на солнце белесых и почти прозрачных облаках, и даже в самом воздухе. Но почувствовал Жослен, сбившись с широкого размашистого шага и резко обернувшись через плечо.

— Что такое? — спросила Сабина, увидев, как обнимавшая Элеонору рука на мгновение сжалась чуть крепче.

— Я вдруг подумал, — медленно сказал Жослен, напряженно вглядываясь в оставшуюся у них за спиной широкую улицу. — В городе немало шпионов. Но если они не смогли помешать самой коронации, то…

— Я… не понимаю, — призналась Сабина, гадая, что он пытается увидеть среди домов и снующих по улице людей. Жослен повернул к ней загорелое лицо и мотнул головой, словно отгонял какую-то мысль.

— Идем скорее.

— Хорошо, — растерянно согласилась Сабина и почти побежала, с трудом успевая за спешащим вверх по улице рыцарем. — Прости, я знаю, что ваш Устав очень строг, но мне нужно будет дойти до магометанского квартала…

— И думать забудь, — отрезал Жослен, резко сворачивая в проулок. Сабина едва не проскочила мимо. — До рассвета из прецептории ни ногой. И даже после этого… будь осторожна.

— Но…

— Доверься мне. Я вовсе не желаю, чтобы с тобой случилась беда. Да и… — губы у него дрогнули в короткой, мгновенно растаявшей улыбке, — наш грозный маршал мне этого не простит. Он, бесспорно, любит притворяться благочестивым слугой Христа, но на деле в нем куда больше от рыцаря, чем от монаха.

Сабина промолчала, но послушно кивнула. Впереди уже виднелись ворота госпитальерской прецептории — Сабина не знала, как правильно зовутся их монастыри, и называла тем же словом, что использовали тамплиеры, — но Жослен прошел вместе с ней во внутренний двор, обменявшись парой коротких фраз с привратниками и проговорив несколько долгих минут с главой прецептории, невысоким худощавым стариком в черной котте с белым крестом, спустившимся во двор к незваным гостям. Госпитальер поначалу молчал, а затем коротко кивнул пару раз и обратился к стоящей чуть поодаль Сабине:

— Подойди, дитя.

Сабина послушно приблизилась, ведя Элеонору за руку. Та с любопытством крутила по сторонам чернокосой головкой, не испытывая и тени смущения или неуверенности.

— Сестры покажут тебе, где трапезная и твоя келья. Можешь оставаться с нами, сколько необходимо, но при условии, что будешь соблюдать все принятые в этих стенах правила. Мессир тамплиер говорит, что ты христианка…

— Да, мессир, — ответила Сабина, не зная, как правильно обращаться к высокопоставленным госпитальерам, но если она и ошиблась, то старик не обратил на это внимания. — Я была крещена в день Святой Сабины Римской шестнадцать лет назад, — добавила она дрожащим от волнения голосом и совсем по-детски сунула руку за ворот платья, показав госпитальеру тонкое серебряное распятие с синим камушком на перекрестье. Всё её богатство, накопленное за эти годы: крест, псалтырь и чужой ребенок.

— Хорошо, — кивнул старик и вновь повернулся к Жослену. — Печально, что нам приходится защищать наших сестер во Христе от наших же братьев. Но пока они с девочкой здесь, никакой рыцарь не причинит им вреда.

— Я благодарю вас за помощь, брат, — ответил Жослен и подарил выглядывающей из-за спины матери Элеоноре еще одну улыбку. — Наш Орден многим обязан госпоже Сабине, но, увы, наш Устав слишком суров, чтобы мы могли приютить ее в Храме Соломона. Я прошу вас, заприте ворота, мне не нравится то, как началась эта коронация, и я боюсь, что закончится она еще хуже.

— Храни Господь несчастную королеву, — согласился госпитальер, осеняя себя крестным знамением. — На ее долю выпало немало испытаний, и это далеко не последнее из них. Я буду молиться, чтобы рядом с ней всегда были достойные мужчины, способные уберечь ее от беды.

— Amen, — согласился Жослен странным глухим голосом и повернулся к Сабине. — Я постараюсь вернуться сюда перед отъездом в Аскалон, тогда и… обсудим. А сейчас я должен быть в Храме Соломона.

Сабина вновь кивнула, но ей совсем не понравилось то, с какой поспешностью он покинул пристанище госпитальеров. Ушел стремительным размашистым шагом, словно хотел перейти на бег, но боялся, что привлечет этим ненужное внимание горожан.

***

Сибилла вышла из стен храм, когда солнце уже клонилось к западу. Настояла на том, чтобы отслужили мессу, молясь, чтобы та стала еще одним предзнаменованием долгого и счастливого правления — насколько короли вообще могут быть счастливы, если на их плечи давят сотни и тысячи чужих жизней, а вокруг трона постоянно плетутся интриги, — села в седло белоснежной лошади с длинной попоной в цветах Иерусалимского королевства и едва слышно выдохнула. Ноги и спина ныли после нескольких часов отчаянных молитв и беззвучных просьб, обращенных к небесам, на открытом воздухе ее вновь замутило от жара, поднимавшегося от нагретых солнцем каменных плит, но всё шло как никогда прекрасно. Она королева Святой Земли, подле нее любящий муж — любящий и помнящий, сколь мало он значит для баронов без жены, — она вновь ждет ребенка и беспрестанно молится, чтобы родился мальчик, который упрочит их права на трон. И горожане, простые купцы и ремесленники, ликуют вместе с благородными, прославляя свою королеву.