— Кого назовешь ты своим соправителем? — повторил патриарх, а она вдруг наткнулась взглядом на карие глаза. Служанки-сарацинки и рыцаря-монаха, стоявших у самых дверей, за спинами куда более высокородных мужчин и женщин. И оба этих взгляда будто умоляли ее… сделать правильный выбор. Для них или для нее?

— Ги де Лузиньяна! — ответила Сибилла громко и четко, не решаясь даже взглянуть на потрясенного ее обманом патриарха.

Она сама возложит корону на его голову. Она напомнит этим и самому Ги, и всем, кто боролся за его коронацию, что у Иерусалима есть лишь один правитель, помазанный на царство служителем Церкви. Ее муж станет консортом, правящим лишь благодаря браку с принцессой — нет, королевой! — Иерусалима. Без Сибиллы его права на трон не будут иметь никакой силы.

Жерару де Ридфору, впрочем, было достаточно и этого.

— Это конец, — глухо сказал Жослен, отступая в тень от одной из поддерживающих потолок колонн. Желания — и сил — чествовать такого правителя, как де Лузиньян, у него не было совершенно.

— Не говори так, — шепотом ответила Сабина, делая несколько шагов в сторону и оказываясь так близко, что он почувствовал исходящий от ее волос нежный запах жасмина. На его месте сейчас должен был стоять Уильям.

— Почему нет, если это и в самом деле конец? Она любит его, я понимаю. Но теперь мы все умрем за эту любовь. Я не боюсь смерти, я слишком часто чувствовал ее дыхание на лице, чтобы успеть привыкнуть к этому. Но я не стану говорить за всех.

Сабина не нашлась, что ответить. И молчала до тех пор, пока не заметила краем глаза движение среди столпившихся в храме людей.

— А, вот ты где, женщина, — самодовольно сказал, пусть и стараясь не повышать голоса, престарелый рыцарь в новой темно-зеленой котте и начищенных до блеска сапогах. Надо полагать, по случаю такого праздника он облачился в свой лучший наряд.

— У меня есть имя, мессир, — парировала Сабина ровным голосом, заметив еще одно движение. Жослен скосил на незваного гостя глаза, но промолчал. Впрочем, говорить ему и не требовалось. Сабина не сомневалась, что он вступится за ее честь, не раздумывая ни мгновения. И поссорится с христианином. Когда-то она сказала Уильяму, что не попросит помощи, которая обернется для ее спасителя бедой. И с тех пор ее желания не изменились.

— Я слышал, — продолжал старик, не обратив никакого внимания на ее слова, — ты вновь добилась своего. Такая ловкость, пожалуй, даже достойна уважения. Дочь рассказала мне, что это ты была подле умирающего короля. И после этого Сибилла вновь приблизила тебя к себе. Почему бы это?

— Я всего лишь служанка, мессир, — ответила Сабина, притворившись, будто ее ни капли не задел этот выпад. — Благородным дамам всегда необходим кто-то, кто будет завивать им волосы и шить платья. В этом я не лучше, но и не хуже других женщин, прислуживающих Ее Величеству.

— Но ее муж убежден, что королеве не подобает находиться в обществе любовницы ее отца, — заявил старик вкрадчивым голосом, и не думая о том, чтобы чествовать этого мужа сейчас, когда он по сути стал королем Святой Земли. — Разве что… преданная служанка докажет, что раскаялась, и выберет себе мужа из числа наиболее достойных рыцарей. Чтобы… впредь не предаваться греху и не порочить свою госпожу распутным поведением.

— Как жаль, — медленно сказала Сабина, не позволяя ни единому мускулу дрогнуть на застывшем в равнодушном выражении лице, — что я не раскаялась. Помолитесь о моей душе, мессир, ибо я грешница, недостойная брака с благородным рыцарем.

И повернулась к нему спиной. Сбежала, зная, что никто не заметит исчезновения ничтожной служанки, которой лишь чудом было позволено войти в сам храм и увидеть коронацию своими глазами. С трудом протолкалась сквозь собравшуюся во дворе храма толпу и остановилась в неприметной тени у стены одного из домов, задыхаясь и комкая в пальцах ворот платья, скрывающий шрамы на ключице.

Как глупо! Она была уверена, что справилась, что… обманула доверчивую принцессу. Не ради себя, не ради богатства и власти, но ради тех, кого она смела называть своими друзьями. Неужели Господь не верил, что ею двигали лишь любовь и желание помочь? Она не желала зла Сибилле, но выбирая между нею и Уильямом, между нею и Жосленом… Пусть это подлость, но ведь не ради себя! Она бы безропотно приняла любую кару, но не ту, что могла навредить тамплиерам. Иные совершали куда худшие поступки, но…

Прости меня, Господи, но почему ты караешь меня, а не тех, кто стервятником кружил вокруг умирающего Балдуина? Неужели… Нет, прости меня, прости мне этот грех, ибо я поняла. Как я могу быть Твоей верной слугой, если уподобляюсь тем, кто готов идти на любую подлость ради достижения своих целей? Неважно, сколь благородны мои намерения. Я должна найти другой путь.

Плеча коснулась рука в кожаной перчатке для верховой езды, и Сабина испуганно вздрогнула, прежде чем поняла, что это Жослен.

— Забирай девочку. Немедля. Пока их мысли заняты коронацией, и им нет дела до непокорных служанок.

Сабина кивнула, будучи не в силах вымолвить ни единого слова, и с трудом сморгнула навернувшиеся на глаза слезы, когда поняла, что он и не думает оставлять ее одну.

— Ничего не бери из дворца. Ни дорогих вещей, ни драгоценностей. Особенно драгоценностей. Иначе они могут обвинить тебя в воровстве.

— Но у меня… остались драгоценности, — призналась Сабина, выбираясь вслед за ним из узкого проулка на заполненную людьми улицу. — Те, что были на мне, когда я… встретила Уильяма. Я зарыла их в дворцовом саду…

— Забудь, — отрезал Жослен и обернулся через плечо. Опасался, что кто-то может следить за ними?

— Но они мои! — возмутилась Сабина. — Я для того и спрятала их, чтобы быть уверенной…

— Ты не сможешь этого доказать. Этот, Господь, прости мне мое злословие, влюбленный в тебя рыцарь заявит, что ты украла драгоценности у его дочери. Или она сама это заявит, что, пожалуй, будет вернее. Сейчас тебе нельзя брать ничего. Быть может, тебе удастся вернуться за ними позднее… Нет, лучше не рискуй, если тебя поймают уходящей из дворца с драгоценностями, то без раздумий выставят воровкой.

— Но в чем же я… пойду? — растерялась Сабина. Если ей придется оставить всё ценное… Да что мешает леди Агнесс точно так же отобрать у нее всю одежду? И шелк, и бархат, и даже самое простое некрашенное полотно. И у нее, и у Элеоноры.

— У тебя есть друзья во дворце? Кто-то, кому ты можешь доверять безоговорочно?

Сабина задумалась на мгновение, чудом разминувшись с несущим корзину с пряностями мальчишкой в залатанных магометанских шальварах, и кивнула.

— Есть… один человек.

Перепуганная портниха едва не выронила очередное шитье, когда Сабина ворвалась в комнату, распахнув дверь во всю ширину.

— Жанна, мне нужна твоя помощь! Элеонора! Элеонора, где ты?!

— Матерь Божья, что ты…? — возмутилась портниха и испуганно всплеснула руками, увидев входящего следом за Сабиной тамплиера. Элеонора появилась в дверях спальни, прижимая к груди тряпичную игрушку, испуганно распахнула глаза, увидев незнакомого мужчину, и получила в ответ обаятельную улыбку.

— Не бойся, милая, я тебя не обижу, — сказал Жослен и подхватил ее на руки прежде, чем она успела даже моргнуть. Элеонора удивленно охнула, но послушно обвила руками его шею.

— Мама?

— Не сейчас, Элеонора. Я всё тебе объясню, но не сейчас. Жанна, мне нужна одежда. Самая простая, какую тебе не жалко. Клянусь, я всё верну.

— Но… — забормотала портниха, не понимая, что творится вокруг и к чему такая спешка, — но…

— Прошу тебя, мне нужна помощь! — воскликнула Сабина и с горечью оглядела комнату еще раз. Нежно-зеленые драпировки на стенах, круглый столик с тонким геометрическим узором по краю столешницы, горку квадратных подушек на небольшом возвышении в углу.

Как глупо. И обидно. Это был ее дом. Она обставила эти комнаты сама, выбрала каждую мелочь — даже ту, что осталась бы незамеченной для чужака, вошедшего случайно или намеренно, — и могла бы найти любой предмет в кромешной темноте и с закрытыми глазами. А теперь… она теряет это в одно мгновение. Всё, что у нее было: и драгоценности, и шелковые одежды, и маленькие флакончики с жасминовым маслом и краской для глаз, и несколько трактов по медицине, которые она хранила с такой бережностью, и даже…