Медово-карие глаза были так близко, что Сибилла видела в них свое отражение. Или… не свое?

С этого ты хочешь начать свое правление, Сибилла Первая? Повернуться спиной к тем, кто был добр к умирающему?

Балдуин?

Если ты боишься злого рока, боишься, что мы прогневали небеса, то не лучше ли поступить милосердно? Каждому воздастся по его деяниям, и ты не станешь исключением.

— Что толку служить королеве, которая ничем не правит? — устало спросила Сибилла, и карие глаза сарацинки полыхнули незнакомым темным огнем. Одна женщина всегда поймет другую, разве нет?

— Говорят, будто величайшая драгоценность Святой Земли — это ее принцессы. Уже столетие они возвеличивают мужчин, которые никогда бы не добились такой власти на Западе. Без вас Ги де Лузиньян будет обыкновенным бароном и плохим полководцем. С вами же он станет королем. Если он забыл об этом… То вы в праве лишить его своей милости.

И кого выбрать вместо него? Быть может, Ги и недостоин короны Балдуина, но Сибилла хотя бы… любит его. Даже несмотря на то, как он поступал с ее умирающим братом. А если она откажется от мужа, как того хотел Балдуин, то кто займет его место? Ее будут передавать по рукам и строить друг другу козни, доказывая, что их соперники ни на что не годятся и не способны спасти Святую Землю от магометан и ее собственных баронов. Нет, Ги и сам знает, что он недостоин. Знает, что без нее бароны не будут даже слушать его речи на советах. Ги… выгоден. Куда более выгоден, чем был бы кто-то из д’Ибелинов — каждая служанка видит и знает, что Балиан д’Ибелин любит свою жену, но все решения принимает сам, и его брат, надо полагать, поступает с женщинами точно так же — или сторонников старого маркграфа Монферратского.

Дед ее сына не мог не появиться в Святой Земле и Иерусалиме после того, как мальчика увенчали короной — этому старику позволили то, в чем отказали самой матери короля, — и теперь он, верно, попытается вернуть своей семье утраченную власть. Сколько еще у него сыновей? Двое? Брак со вдовой брата — это грех, но Церковь падка на золото и с радостью отмолит подобное прегрешение «во спасение Иерусалима». Сибилла этого не желала.

Сибилла любила Гийома, когда ей было шестнадцать. И не сомневалась, что они были бы счастливы и теперь. Она бы попросту привыкла к роли королевы, занятой одним лишь вышиванием и не вмешивающейся в управление государством. Зачем, если всё спокойно и ее земли в надежных руках любимого мужчины? Но он умер, а ей уже не шестнадцать. Ей нужен король, который не сумеет запереть свою королеву во дворце. А раз так, то Сибилла должна сделать над собой усилие.

Она шла по длинным коридорам, как на эшафот, без конца прокручивая в голове одну и ту же мысль. Ее сын мертв, и этого уже не изменить. Если она будет и дальше предаваться горю, то этим воспользуются ее враги. Стараниями дяди она уже в Иерусалиме, а Раймунд Триполитанский достаточно далеко, чтобы не успеть помешать ей.

В кабинете мужа — занять кабинет Балдуина он так и не решился, словно боясь, что брат жены восстанет из могилы в ответ на такое святотатство — ожидаемо нашелся и сам Ги, и его брат-коннетабль, и с полдюжины рыцарей-тамплиеров в белоснежных плащах с красными крестами на левом плече. И один будто держался в стороне от собратьев по Ордену. Что показалось странным, но Сибилла предпочла не придавать этой странности значения.

— Моя дорогая, — пробормотал муж, и Сибилла поняла, что пришла очень вовремя.

— Я не хотела помешать вам, мессиры. Лишь узнать, заперты ли городские ворота.

Коннетабль первым понял ход ее мыслей.

— Вы полагаете, нам есть чего опасаться, Ваше Высочество?

— Я полагаю, — ответила Сибилла, делая вид, будто не замечает взглядов, бросаемых на нее суровыми храмовниками. — Что у графа Раймунда должны быть соглядатаи в городе. Раз так, то ему лучше оставаться в неведении относительно истинного положения дел. Настолько долго, насколько это возможно. Я права? Он может сколь угодно спорить с баронами, но не сможет сорвать корону с головы короля, помазанного на царство в Храме Гроба Господня, верно?

Муж пробормотал что-то невразумительное, но на помощь пришел Магистр тамплиеров.

— Я немедленно прикажу перекрыть все пути из города, мессир регент. Могут возникнуть трудности с госпитальерами, но я склонен верить, что их магистр умнее, чем выглядит.

— Но, — жалко забормотал Ги, пряча от Сибиллы свои красивые светлые глаза, — патриарх Иерусалимский ведь заявил, что коронует мою жену, лишь если она согласится на развод.

Ах, вот оно что! — подумала Сибилла, не испытывая к мужу ровным счетом никакого сочувствия. Патриарху такой король тоже не по нраву — надо полагать, патриарх в сговоре с д’Ибелинами или кем-то еще, — а потому…

— Как будет угодно патриарху Ираклию, — согласилась принцесса без улыбки. — Я скажу, что отказываюсь от мужа. А затем короную его сама, если священники вздумают позабыть о своих обязанностях. Перечить королеве патриарх не посмеет.

Она сама не знала, какой реакции ждала от мужа — благодарности? восхищения? ничего? — и не испытала ровным счетом никаких эмоций, когда он начал благодарить и говорить, что любит ее. Но почувствовала себя так, словно ей отвесили пощечину, когда увидела направленный на нее усталый взгляд светло-карих глаз.

— Если Магистр позволит, я хотел бы покинуть город сразу после коронации, — заговорил мессир де Шательро таким же усталым голосом, не глядя на де Ридфора. — Меня ждут в Аскалоне.

— Поговорим об этом позже, любезный брат, — ответил магистр со непонятными ехидными нотками в голосе. — Я прошу у мессира регента позволения откланяться, моим рыцарям потребуется время, чтобы перекрыть городские ворота.

У Сибиллы задрожали руки, и к горлу вновь подступила тошнота.

— Мессир? — позвала она неожиданно тонким голосом, но странное усталое выражение ореховых глаз не изменилось.

— Вы погубили нас всех, — глухо ответил рыцарь и прошел мимо нее, даже не поклонившись.

Не говорите так. Я ведь… ваша королева.

— Любовь моя, — вновь забормотал муж, поднимаясь со стула и не давая остановить, вернуть и заставить объяснить, что значили эти слова. Его руки крепко сомкнулись на талии, и Сибилла положила ладонь на расшитый серебристой нитью рукав. — Я счастливейший из мужчин, раз Господь послал мне такую бесстрашную жену и соратницу.

— Осторожнее, мессир, — улыбнулась Сибилла, не обращая внимания на собирающего какие-то документы коннетабля. — Я думаю… Я жду ребенка. Но буду счастлива принять вас сегодня вечером.

Лучшего выбора у нее все равно не было.

========== Глава сорок вторая ==========

Сквозь разноцветные, изображающие святых витражи в высоких окнах проникал яркий свет, и на белокаменном полу расцветали картины из Священного Писания. Шелестели плащи, и звенели тяжелые украшения на руках и шее идущей к алтарю женщины. Королевы в пышных, слишком теплых для жаркого лета одеяниях из парчи и бархата, прячущей дрожащие пальцы в длинных широких рукавах.

Да здравствует Сибилла, правительница Иерусалима!

Возложенный на голову коронационный венец сдавил виски стальным обручем, и на мгновение ей показалось, что пол храма уходит из-под ног, обращаясь страшной черной пропастью, по дну которой змеилась огненная река. Пламя поглотит их всех, пламя пожрет сами стены и величайшие святыни христианского мира, пламя…

— Кого, — спрашивал патриарх Иерусалимский, не замечая, что королева бледна и вот-вот лишится чувств, — назовешь ты своим соправителем?

Она обещала ему, что выберет достойнейшего из мужей. Она стояла перед патриахом на коленях, исповедуясь ему в своих грехах, и смиренно кивала, когда он говорил, как важно для Иерусалима сейчас получить сильного короля на троне. Бесстрашного воина и полководца во главе армии, что отбросит магометан прочь от христианских полей и домов.

Разве у вас мало рыцарей? — спрашивала Сибилла в мыслях, но не смела повторить этого вслух, боясь, что патриарх во мгновение ока раскусит ее совсем не сложную интригу. — Разве в Иерусалиме не хватает мечей и копий? Почему вы не желаете сами бороться со своими трудностями, как положено мужчинам, и не требовать от женщины отказаться от любви и счастья ради того, чтобы вы все — дюжины баронов и сотни благородных рыцарей — не боялись спать по ночам?