Маршал если и заметил тонкую насмешку, то виду не подал. Впрочем, Ги не без основания полагал, что де Шампер заметил. От этого тамплиера попробуй скрой свои мысли и истинные чувства.

— А теперь задайте себе вопрос, мессир регент, — по-прежнему почтительно продолжал храмовник, но Ги все же уверился, что насмешка была увидена и не пришлась гордому маршалу по нраву. — Какая святыня сарацин придет вам на ум, если вы пожелаете сравнить их верование с нашим? Господь и Аллах, Иисус и пророк Мухаммед, Иерусалим и…

— Мекка, я полагаю, — осторожно предположил Ги и невольно скосил глаза на коннетабля. Тот вновь напустил на себя непроницаемый вид, не позволяя понять, что думает об этом разговоре.

— Совершенно верно, мессир, — согласился маршал, и у Ги возникло чувство, что теперь уже тамплиер насмехается над ними, а не они с коннетаблем — над тамплиером. — Когда сарацины разрушили Храм Гроба Господня и начали убивать христианских паломников, это привело к не имевшему себе равных военному походу и созданию целого королевства христиан в Святой Земле. Так скажите же мне, мессир регент, как, по-вашему, ответят магометане, если Рено де Шатильон нападет на их Храм Гроба Господня?

— Любезный брат, у магометан нет такого храма, — вмешался сенешаль с ненужным снисхождением. Ги хватило всего пары мгновений, чтобы понять, что подобного снисхождения маршал не терпит, а де Ридфор уже давно должен был изучить собрата по Ордену. Так зачем же…?

— Любезный брат, я говорил образно, — ответил маршал почти елейным тоном, но уголки тонких, обрамленных ухоженной бородой губ дрогнули в чем-то, весьма похожем на презрительную гримасу. Ги внезапно показалось, что разговор ведется будто бы на двух уровнях. Не только словами, но и взглядами.

Вернемся к более насущным вопросам, брат Жерар, или продолжим эти бесполезные попытки выставить друг друга глупцами?

А видно, отметил про себя регент королевства, не всё спокойно в Ордене Храма. Не всё гладко, и не все братья приходят к согласию друг с другом.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, мессир, — заговорил Ги вежливым, но осторожным тоном, и серые, обычно имевшие оттенок темного гранита глаза маршала неуловимо посветлели.

— Рено де Шатильона, мессир регент, нужно посадить на цепь, — отчеканил храмовник так, словно не советовал, а отдавал Ги не терпящий возражений приказ. — И эта цепь должна быть коротка настолько, чтобы он не мог уйти дальше ворот своего Керака. Пусть магометане воюют друг с другом, сколько пожелают, не нужно давать им повода сплотиться и выступить на Иерусалим единой армией.

У Ги возникло чувство, что теперь уже с ним говорят не только словами, но и глазами.

Очнитесь, мессир регент. Второго Монжизара не будет.

Ни к чему так злиться, мессир тамплиер. Я понимаю, что Балдуин, без сомнения, прислушался бы к вашим рассуждениям…

Глупец. Балдуин прислушался бы потому, что эти рассуждения правильны, а не потому, что они мои.

— Готов отдать голову на отсечение, — заговорил коннетабль уже после совета, так и не закончившегося ничем путным, — де Шамперу не по нраву идея о браке принцессы Изабеллы и Онфруа де Торона. И наверняка не ему одному. Орден того гляди расколется пополам.

— Сплюнь, — по-ребячески ответил Ги на метафору об отсеченной голове и спросил. — А какое храмовникам дело до этого брака, они рыцари-монахи, а не…

— Политики? Плохо ты знаешь Орден Храма, братец, — хмыкнул Амори, демонстративно поднимая светлую бровь. — Эти рыцари без мыла пролезут куда угодно и вмешаются во всё, что сочтут неподходящим. Сегодня ты это уже видел. Уильяма де Шампера прозвали Честью Ордена еще и потому, что он олицетворяет собой всё то, чем должен быть тамплиер. Нет, он, без сомнения, благороден и бесстрашен, но вместе с этим невыносимо горд и твердолоб. Если ты не с ним, значит ты против него, и он этого так не оставит. Будет давить, пока ты не передумаешь и не начнешь смотреть ему в рот, как это делал Балдуин. Господь его знает, что теперь делать с этим гордецом. Он не отойдет в сторону из-за одной только болезни короля.

— Я, — парировал Ги, откидываясь на спинку кресла и с трудом удерживаясь от возмущения, — старше Балдуина на десять лет. И давно уже не мальчишка, которому так легко задурить голову.

— Ты, — вновь хмыкнул Амори, складывая на груди руки в светлых, с золотистой нитью, рукавах, — появился в Иерусалиме лишь потому, что я без устали восхвалял тебя в разговорах с Сибиллой. И потому, что нам подвернулся удачный момент, когда Балдуин понял, что если немедленно не выдаст сестру замуж, то ее выдадут бароны во главе с Раймундом Триполитанским и тогда под Его Величеством зашатается трон. Ходили слухи, что Балдуин д’Ибелин вновь взялся за старое и оказывает Сибилле почти непристойные знаки внимания. А его младший брат, если ты помнишь, женат на вдовствующей королеве, которая, мало того, что успела прижить от первого мужа очаровательную дочурку, так еще и сама является родней византийского императора.

— В то время, как ты, — напомнил Ги с невольной ехидной ноткой, — женат на дочери Балдуина д’Ибелина.

— Если ты думаешь, что он хоть немного считается с этим фактом, то ты глубоко заблуждаешься, братец, — ответил Амори вкрадчивым тоном. — Д’Ибелины нам не друзья. Стоит королю умереть, и Балиан поддержит права Изабеллы. А не Сибиллы. Не твоей, — повторил коннетабль, — Сибиллы. И от того, что ты сейчас задумал, мы не слишком-то выиграем.

— Ты же сам только что сказал, — не согласился Ги, — что Балиан д’Ибелин поддержит права падчерицы. Балдуин может умереть в любое мгновение, и чем скорее мы выведем Изабеллу из-под влияния д’Ибелинов…

— А коннетаблем королевства прежде был Онфруа де Торон, — продолжал спорить Амори, уводя разговор на какую-то совершенно непонятную Ги почву. — Покойный дед нынешнего Онфруа де Торона. Юнца, которому в силу возраста могло хватить глупости перенести на меня свою злость из-за смерти деда. Ведь я же занял его место. А кто, братец, уже без малого семь лет является отчимом этого юнца и с радостью поддержит любую войну, хоть с сарацинами, хоть с такими же, как он сам, франками? Рено де Шатильон.

— Ты драматизируешь, — не выдержал Ги.

— Я просчитываю все возможные варианты развития событий, братец. Маршал де Шампер, к слову, делает то же самое. Это хорошо, что ты перетянул на нашу сторону сенешаля храмовников, но у маршала, как у военного лидера, влияния больше. Если ты сейчас подсунешь пасынку де Шатильона одну из двух — всего двух, братец — иерусалимских принцесс, в буйную голову нашего Рено может прийти мысль короновать девчонку вместо твоей Сибиллы. Его поддержат д’Ибелины. Тебя поддержут Агнесс и Жослен де Куртене, то есть мать и дядя Балдуина. Я, то есть коннетабль королевства. И сенешаль храмовников. Который сегодня едва не поссорился на твоих глазах с маршалом. А тот, в свою очередь, был близок еще и к тому, чтобы поссориться с тобой. Следовательно, кого, мессир регент, при таком раскладе может поддержать маршал де Шампер? Даже несмотря на все его заявления о цепях для Рено.

— К чему ты клонишь? — вновь не выдержал Ги.

— К тому, что твоя идея опрометчива и не продумана. Нужно дать Рено де Шатильону повод не соскочить с крючка и оставаться на нашей стороне при любом раскладе. А кроме того, нам нужны рыцарские ордена. Маршал де Шампер, конечно же, может сложить голову в первом же бою с магометанами, но если он останется в строю после смерти Балдуина, мы должны быть уверены, что он не перетянет на свою сторону половину Ордена. На зло тебе и де Ридфору.

А с него станется хотя бы попытаться, согласился в мыслях Ги, вспомнив посветлевшие до серебристого оттенка глаза. Маршал разозлился, когда регент не согласился с его словами. Маршал может стать угрозой.

***

Вопреки опасениям Ги и Амори де Лузиньянов, Уильям конфликтовать с ними не собирался. Уильям за годы жизни в рядах Ордена привык мыслить несколько шире, в первую очередь наученный Льенаром, что долг тамплиера состоит в защите христиан. Рассуждал ли Льенар в стенах Сен-Жан-д’Акра о походе короля Амори на Египет…