— Пойду проверю лошадей, — не выдержал он наконец, с шумом захлопнув книгу и поднявшись с узкой жесткой кровати.

— Кто бы сомневался, — фыркнул брат Генри, когда дверь из их общей спальни закрылась с негромким стуком.

— Оставь его, — отмахнулся брат Томас, воспитанный в монастырской терпимости, а потому без труда сносивший любые выходки высокородных рыцарей.

— Что это с ним? — спросил Жослен, слабо представлявший себе причину, по которой можно было захотеть выйти в темный и продуваемый всеми ветрами двор прецептории. И уж тем более пытаться убедить других, что все дело в лошадях. Орденские лошади — это забота оруженосцев, а не опоясанных рыцарей.

— Да он всегда такой высокомерный, — пожал плечами брат Томас. — Мы же ему не ровня, так чего ему, спрашивается, с нами разговаривать?

— Брат Уильям предпочитает общество лишь самого себя, — добавил брат Генри.

— А мне так не показалось, — с сомнением протянул Жослен, глядя в сторону закрывшейся двери. Но не двинулся с места, понимая, что в чем бы ни была причина, ее вряд ли откроют человеку, которого знают всего несколько дней. Ариэль с негромким шелестом закрыл книгу и тоже поднялся.

— Я вас покину, братья, — сказал мальчик, проходя между двумя ровными рядами постелей, прикрыл за собой двери и быстрым шагом прошел, почти пробежал по коридору, остановившись перед другой дверью, ничем не отличавшейся от остальных дверей в прецептории.

— Кого там еще принесло?! — недовольно отозвался голос изнутри в ответ на негромкий стук.

— Меня, — ответил Ариэль, заходя внутрь и плотно закрывая за собой дверь. Льенар сидел за широким столом, привычно сцепив руки в замóк и нахмурив изогнутые черные брови. — А что это? — спросил мальчик, указав взглядом на лежащий на темной столешнице пергамент.

— Ничего, — отозвался Льенар, расцепил пальцы и сложил пергамент пополам, отчего стала видна сломанная печать на одном его краю. — Сколько ты прочел?

— Две страницы, — честно ответил Ариэль, невольно покраснев. Теперь это казалось ему ничтожной малостью, всего лишь пара страниц в огромной книге. — Это… сложно.

— Поверь мне, головы рубить сложнее, что бы там не говорили отцовские рыцари. Узнал что-нибудь?

— Мне это не нравится, — вместо ответа сказал Ариэль, невольно наморщив чуть вздернутый нос. — Чувствую себя…

— Членом Ордена, — продолжил за него Льенар, наконец подняв на подростка пронзительно-голубые глаза. И процитировал. — Если один орденский брат уличит другого в грехе, а тот не пожелает сознаться в нем сам, то уличивший должен сообщить об этом на первом же капитуле*.

— Но они же не грешат, — заметил Ариэль, не став говорить, что некоторые постулаты Ордена были ему совершенно не по душе. — Просто разговаривают.

— И мне нужно знать о чем, чтобы понимать, что они из себя представляют. Хотя бы так.

— Поговорил бы с ними сам, — недовольно буркнул мальчик. Льенар смерил его ехидным взглядом и спросил, улыбнувшись краем рта:

— Дерзишь?

— И в мыслях не было, — покачал головой Ариэль.

— Сядь, — велел рыцарь, и мальчик послушно плюхнулся во второе кресло с другой стороны стола. — Сейчас они не захотят со мной разговаривать и уж тем более откровенничать. Едва ли хоть один из них понимает, что их настоящие враги — это сарацины, которые ждут их в Святой Земле, а вовсе не я, как бы ни валял я их по земле. Так что ты сейчас — мои глаза и уши.

— Мне кажется, брат Уильям понимает, — не согласился с ним Ариэль. И добавил в ответ на чужой полувопросительный взгляд. — Высокий такой, с рыжеватыми волосами. Он внимательно слушает и всё подмечает.

Льенар вновь сцепил пальцы в замóк и положил на них подбородок.

— Этот брат Уильям не дает мне покоя, — признался он после короткого раздумья. — Зачем он вступил в Орден?

— А тебе самому как думается? — спросил Ариэль.

— Да здесь немного вариантов, — пожал плечами Льенар. — Либо он благочестив сверх меры — что лично мне кажется сомнительным, — либо… Нет, я не представляю, что такого он мог совершить, что его за это на всю жизнь сослали в тамплиеры. У де Шамперов столько золота, что они могут откупиться от любых грехов.

— А он не мог вступить в Орден на время? — спросил Ариэль. И нахмурил остро изогнутые черные брови. — Так ведь можно, верно?

— Можно, — кивнул Льенар. — Но у временных братьев нет права носить белое.

— Странный он, — честно сказал Ариэль и получил в ответ кривую усмешку краем рта. — Я правду говорю. Другие братья из Англии сказали, что он предпочитает одиночество.

— Вот как? — спросил Льенар, сощурив голубые глаза. — А вот это уже плохо.

— Почему? — не понял Ариэль.

— Дай угадаю, — предположил Льенар, вновь расцепляя руки и откидываясь на спинку своего кресла, — они считают его надменным баронским сынком, который ни во что их не ставит. Так?

Ариэль кивнул. Со стороны всё именно так и выглядело.

— Они не любят его и не доверяют ему, — продолжил Льенар. — Надменный он или нет, но это может его убить. Нет, — рыцарь покачал головой в ответ на удивленный взгляд ярко-голубых глаз, — я не думаю, что они замышляют что-то против него только из-за его происхождения. Орден тамплиеров — это не то место, где можно ожидать подобной низости. Но им наверняка непросто доверять человеку, который всегда себе на уме и от которого непонятно, чего ждать. Пока он будет держаться в стороне, они так этого и не узнают. А в бою всякое бывает, и счет там порой идет на мгновения. Но одно дело бросаться на помощь другу и совсем другое — тому, кому ты не доверяешь. Они замешкаются, и… Мальчишке это может стоить жизни.

— И что ты собираешься делать? — осторожно спросил Ариэль.

— Пока не знаю, — вновь пожал плечами Льенар. — Но с этим одиночкой нужно будет разобраться до того, как мы окажемся в Святой Земле.

Он помолчал, в очередной раз сцепив пальцы в замóк и глядя в узкое темное окно на другой стене комнаты, прежде чем добавил:

— И я буду не я, если не выясню, что к чему.

Комментарий к Глава вторая

*Лангедóк (langue d’oc) - язык средневековой Аквитании, также называемый провансальским или окситанским. В, условно говоря, Франции того времени говорили на двух основных языках: юг - на лангедоке, а север - на лангедойле. Первый дословно переводится, как “язык ок”, потому что в южнофранцузском диалекте “да” произносилось, как “ок”. В то время, как северные провинции произносили его, как “ойль”, поэтому их диалект назывался langue d’oïl.

*Лингва франка - исторически термин обозначает смешанный язык, на котором говорили в средиземноморском регионе в эпоху Крестовых Походов.

*Сюркó — длинная туника без рукавов, надевавшаяся поверх котты (туники схожего покроя, но с длинными узкими рукавами) или кольчуги (для защиты рыцаря от перегрева на солнце) и часто украшавшаяся гербом владельца. Обычно сюрко был длиной чуть ниже колена или до лодыжки и имел разрезы для большего удобства.

*Аграф - застежка для плаща, выполнявшаяся в виде пластины, венка или розетки с крючком и петлей. Также тамплиеры могли скреплять плащ у горла простым шнурком.

*Капитул - общее собрание членов Ордена или отдельного командорства.

Льенар (Lienart) - французская средневековая форма имени “Леонард”.

До XV века фамилий во Франции не существовало. Поэтому “де Шательро” и “де Валансьен” - это не фамилии в привычном нам понимании, а указания на место рождения. Как таковая, фамилия здесь есть только у Уильяма, и то, она, скорее всего, тоже изначально ею не являлась.

========== Глава третья ==========

Святая Земля, Иерусалим, 17 марта.

Бернар не любил неутихающую суету Святого Града. Ему казалось кощунством жить, есть и предаваться грехам, неотделимым от человеческой жизни, в столь священном месте, как это. Здесь должно было быть тихо и спокойно, чтобы любой паломник мог в полной мере ощутить благодать Иерусалима, не отвлекаясь на чужой смех или непристойные предложения купить выпивку или женщину. Вместо этого Святой Град представал перед Бернаром чрезмерно шумным и неуютным, говорящим на десятках языков, из которых рыцарь понимал от силы пару, и исповедовавшим не одну религию, а, по меньшей мере, четыре. Проезжая по улицам Иерусалима, можно было увидеть женщин в мусульманских чадрах, следом за ними выбранить молодых евреев — проклятые христопродавцы смели в открытую ходить по улицам города, в котором осудили на смерть Спасителя, — а затем учтиво раскланяться с западным христианином, которого здесь называли латинянином или франком. Сарацины всех их называли франками, независимо от того, из каких земель они были родом.