Окликнуть Сабина не решилась. Приоткрыла губы, глядя ему вслед широко раскрытыми глазами, но не смогла произнести ни звука.

— Что с тобой? — испуганно спросила Мадлен, когда потерянная сарацинка вернулась в свои покои и посмотрела на занятую извечным шитьем подругу невидящими глазами. — Тебе дурно?

— Нет, — с трудом выдавила Сабина, судорожно пытаясь сглотнуть вставший в горле ком.

— А тебе вот, — забормотала Мадлен, тянясь рукой к очередному подарку, — принесли. Смотри, какое красивое!

Сабина перевела взгляд на переливающиеся на свету камни в изящной серебряной оправе, моргнула и содрогнулась всем телом, когда из груди вырвался истеричный смех. Мадлен уставилась на нее огромными от испуга синими глазами и повторила севшим голосом:

— Что с тобой?

— Он оставил меня, — выдавила Сабина, смеясь и всхлипывая одновременно.

— Кто? — робко попыталась уточнить Мадлен.

— Я предала его, и он оставил меня! — выкрикнула Сабина, даже не услышав вопроса, и сползла на пол, обхватив себя руками за плечи и содрогаясь от рыданий и безумного хохота. Мадлен бросила шитье и вскочила с подушек, начав обнимать её и пытаться не то поднять с ковра, не то просто успокоить. — Господь милостивый, пусть он никогда не узнает! Я на всё согласна, на любую кару, только пусть… пусть… — Сабина осеклась, подавившись слезами, и разрыдалась с новой силой, уткнувшись лбом в худенькое плечо подруги. — Господи, ни о чем Тебя не молю, даже о прощении, только охрани его от вражеского клинка!

Мой грех в том, что я полюбила Твоего рыцаря, но я не стану умолять о прощении за это. Только убереги его от беды. Даже от меня убереги, Господи.

Сабина рыдала, задыхаясь от слез, и запоздало приходила к пониманию, что её вина была не только в этом. Растить детей и встречать мужа на пороге — это её счастье, счастье покорной магометанской жены, посвящавшей всю жизнь семье и заботе о ней. Но мужчине, бастарду принца, нужна была слава. Уважение знати и восхищение простолюдинов, пораженных его доблестью. Право говорить на равных с самим королем. Трепещущие на ветру знамена и ломающиеся в бою копья.

Ты не понимаешь, верно?

Нет. Она так и не смогла понять, почему победа при Монжизаре, едва не стоившая ему жизни, делала его таким счастливым. В ее собственном поединке с храмовниками Орден победил еще до того, как она впервые столкнулась с Уильямом у дверей Храма Гроба Господня, не придав значения этой встрече и не вспомнив бы ее позднее, если бы он не заговорил об этом в одну из ночей.

Орден давал ему возможность вести в бой. Орден давал славу рыцаря Христа, которого, верно, уважали не только друзья, но и враги. Даже если сам Уильям никогда об этом не задумывался, даже если сам он говорил только о защите христиан, в глубине души ему всё равно хотелось быть значимым. Занимать достойное его происхождения место. Дочь сарацинского купца, не имеющая ни земель, ни золота, ничего этого дать бы не смогла. Дочь купца сделала бы его рядовым рыцарем, одним из сотен в рядах Иерусалимского или любого иного королевства. Ее любви оказалось недостаточно. Ее любовь могла только уничтожить всё то, чего он добился.

Дочери купца оставалось только смириться с этим выбором и прожить собственную жизнь так, чтобы ни о чем не жалеть на смертном одре.

И она пыталась, каждое утро примеряя на себя то одну, то другую маску, как примеряла теперь новое фиалково-голубое блио с витиеватым серебряным шитьем на широких летящих рукавах. Любимая наставница принца Балдуина всегда изящна и безупречно скромна, прячет слишком короткие для женщины волосы под серебристую сетку с прозрачными голубыми камнями и лишь едва подкрашивает глаза, чтобы не смущать окружающих принца мужчин.

Впрочем, мужчины были бы смущены, даже облачись она в строгое одеяние монахини-госпитальерки. Особенно когда ее появление прерывало очередной урок письма.

— Сабина! — радостно воскликнул принц, отбрасывая в сторону ненавистное перо, немедленно запачкавшее чернилами столешницу из красного дерева. — Скажи, что я больше не хочу заниматься! — потребовал Балдуин, спрыгивая со слишком высокого для него табурета с резными ножками и торопливо семеня по пушистому ковру. — Я хочу покататься на коне, что мне подарил мессир Ги! — подытожил ребенок, обхватывая ее колени и сминая нежный фиалковый шелк.

Ги де Лузиньян, появившийся в Святой Земле неполных два года назад и в первую же встречу во дворце предложивший Сибилле свою руку и верный меч, завоевывал любовь принца самым простым из возможных способов. Сибилла восхищалась каждому подарку вместе с сыном, пока добившийся своего рыцарь не увез принцессу обратно в Аскалон, избавив Сабину от постоянного смеха и доверительных разговоров о том, какой счастливой вновь чувствует себя Сибилла. У Сабины не было ни сил, ни желания открывать Сибилле глаза на то, кого она назвала своим мужем в этот раз. Как не было и у Балдуина, едва ли не лучше всех видевшего, что прекрасный рыцарь Сибиллы не был ни мудр, ни хоть сколь-нибудь рассудителен.

— Ей нужен полководец, — сипел Балдуин, изредка поднимая голову от документов. — Мужчина, способный подчинить себе баронов королевства, повести за собой армию и победить в сражении, даже если Салах ад-Дин приведет втрое больше воинов. А не любитель куртуазных романов и поединков один на один.

Королевский племянник тем временем искренне восхищался отчимом и жалел, что умирающий от проказы дядя не позволяет ему жить в Аскалоне. Ребенку четырех лет отроду это было простительно.

— Вы сможете покататься на коне после обеда, Ваше Высочество, — дипломатично ответила Сабина, не поддавшись чарам ясных светло-зеленых глаз и отгоняя мысль, что точно такой же взгляд был когда-то и у Балдуина. Пока наставник короля Гийом Тирский не вынес ему приговор, первым заметив, что мальчик не чувствует боли.

Юный принц надулся, но ноги наставницы не отпустил.

— Но ты покатаешься вместе со мной, — потребовал он, недовольно морща лоб и хмуря светлые брови.

— Разумеется, Ваше Высочество, — согласилась Сабина. Не для того она просила у Балдуина разрешения научиться ездить верхом, но мужчины, как и прежде, не оставляли ей выбора. Отец запрещал ей даже прикасаться к врачебным трактатам Ибн Сины*, Балдуин приставил её следить за племянником, тот видел в Сабине не иначе, как большую игрушку, катавшую его в седле подаренного отчимом жеребца. А Уильям решил за них обоих, предпочтя Орден и не слушая, даже когда она говорила, что поедет за ним куда угодно.

Уильям был первым, кто посадил ее в седло. Поначалу лишь для того, чтобы она не сбила ноги на пути к Иордану, а затем, когда она решилась попросить, показал, как удержаться в седле, если ей когда-нибудь повезет обзавестись собственной лошадью.

Не дергай за поводья, ему это не нравится. Нет. Постой-ка…

И легко вскочил на коня позади нее, даже не прикасаясь к стременам.

Сабина почувствовала это так отчетливо — скрип седла, запах дубленой кожи, щекочущее ухо дыхание и обнимающую ее поперек талии руку, — что даже содрогнулась. И поспешно покинула покои принца, пока кто-нибудь еще не заметил ее смятения.

Двери в кабинет короля были плотно закрыты, но не заперты, и стоило приоткрыть одну из створок, как образовавшийся сквозняк вздул прозрачные шторы на распахнутом окне и смахнул на ковер пергаментные листы. Король не шевельнулся, лежа полускрытым тканью лицом на столе. Под пером в обмякших пальцах расплывалась маленькая лужица чернил.

Сабина похолодела и бросилась к столу, наступив на сброшенный ветром свиток.

— Балдуин!

Она схватила его за плечи, отбросила закрывающий лицо головной платок, почти закричала, чтобы позвать на помощь королевских лекарей, но крик застыл в горле, когда Балдуин шевельнулся и внезапно чихнул.

— Я, кажется, задремал, — сонно просипел король и поднял мутные, затягивающиеся бельмом глаза. — Что-то случилось?

Сабина сдавленно всхлипнула, прижала его голову к груди, пытаясь сморгнуть навернувшиеся от облегчения слезы, и прошептала почти таким же сиплым голосом: