От этой новости радостно забилось сердце. Ката! Неужели она увидит ее?! И Светозар, при упоминании которого у Маши слабеют колени, вернется домой.

Боярыня Анна, казалось, поставила себе цель занимать Машу каждый божий день, чтобы той некогда было скучать. На следующий день после того, как Маша была представлена семье и приближенным, ее взяли смотреть, как заканчивают строительство Софийского собора. Величавое каменное строение восхищало своей основательностью, хотя было совсем не похоже на своего потомка из двадцать первого века. Собор начал строить еще князь Ярослав, но не закончил, и оставил свое детище сыновьям. И вот теперь собор стоял в ожидании, когда же к нему придут люди и дружно воззовут молитвы к богу.

— Благодатное место, — говорила боярыня, поглаживая выпирающий из-под шубы живот, — душа радуется, глядя на эту красоту.

Маша была с ней согласна, хотя и раньше воспринимала храмы всего лишь как часть архитектурного наследия. Но сейчас ей было спокойно. Она боялась, что рядодм с женой Светозара будет чувствовать себя неловко, и была удивлена, когда не ощутила этого. Анна и вправду, источала благодушие и любовь, и Маша поняла, за что ее любят все вокруг и считают святой. Анна никогда не повышала голоса, каждый был счастлив исполнить ее распоряжения. Окружающие кланялись ей, и она отвечала тем же.

Из собора вышел пожилой священник, Анна встрепенулась радостно. Священник подошел, протянул руку, благословляя.

— Здорова ли, матушка? — пробасил священник, и Анна улыбнувшись, кивнула.

— Слава богу, — ответила она, — все хорошо вашими молитвами.

— Когда боярин-то вернется? — спросил священник, — скоро храм освящать.

— Сами заждались, — Анна облокотилась на руку мужчины и позволила проводить себя в маленькую беседку, — гонцы прибывают, говорят, близко уже.

— А это что за девица? — священник обернулся к Маше, пошевелил косматыми бровями, поймал ее взгляд и слегка улыбнулся.

Маше показалось, что старик заглянул прямо ей в голову. Или в душу.

— Это, батюшка, гостья наша, Катерины Владимировны родственница. Идучи в город попала в беду, хорошо, что боярин на торгу увидел да узнал, — боярыня коснулась Машиной руки, — а ты, девушка, кланяйся, сам Лука Жидята пред тобою.

Маша, конечно же, склонила голову. Священник, однако, не требовал низких поклонов, наоборот, взял ее за подбородок, заставил взглянуть на себя.

— Как зовут тебя? — спросил он негромко.

— Мария, — так же, в тон ему ответила Маша.

— Гречанка что ли? — удивился священник и Маша улыбнулась. То же самое спросил и малыш Богдан.

Она покачала головой.

— Непроста ты, как кажешься, — задумчиво проговорил священник, — взгляд у тебя иной, силу в тебе чувствую я…

Где-то она это уже слышала, про силу. Маша посмотрела на священника — ничего в нем не было от маленького зеленого мастера Йоды.

— Ты можешь всех погубить, — продолжил священник, — а можешь всех спасти. Это твой выбор.

Маша не понимала, о чем он, но переспрашивать не собиралась, может у них так принято тут, говорить загадками и стращать каждого встречного — поперечного жуткими словами о скорой погибели. Лука отпустил ее подбородок и улыбнулся, отчего загорелое его лицо сморщилось и вокруг глаз разбежались лучики.

— Отобедаешь с нами, матушка? — обратился он к боярыне, — уже и стол накрыт.

— Ждала, что пригласишь, отче, — ответила Анна, — да и я к тебе с дарами.

Неподалеку ждали, когда позовут, пара мужиков с большими корзинами, полными съестного. Боярыня махнула дворовым, и они послушно проследовали за ней.

Пища у священников была простая, и то, что принесла с собой боярыня, существенно разнообразило стол. Но Маша не ела не поэтому. Ей не давали покоя слова настоятеля храма. Да и он сам не был похож на фанатичного поборника веры, а, скорее, на умудренного годами человека, который видит больше других.

Трапеза закончилась быстро, соборные служащие не привыкли долго рассиживать за столом, Анна душевно попрощалась со старым другом. Лука благословил боярыню, посоветовал больше находиться в покое и беречь чрево, а потом подозвал Машу.

— Возьми, дитя, — протянул он ей ладонь, сжатую в кулак.

Маша протянула руку, и в ладонь ей упал простой деревянный крестик на веревочке.

— Возьми с моим благословением, — повторил священник, — он тебе пригодится вскоре.

— Спасибо, — только и могла промолвить Маша.

А две недели пролетели мгновенно. Да и дел в доме, в ожидании хозяина, было достаточно. Устав сидеть без дела, Маша предложила свою помощь, и была тут же отправлена на кухню. Конечно, ее не заставили готовить на весь двор или мыть посуду, но заготовка на зиму шла полным ходом, и Маша, с детства наблюдавшая, как бабушка перерабатывает урожай, знала в этом толк. Осень уже вошла в полную силу, но все же заморозков еще не было. Бабы сетовали, что капуста сидит в земле, и уже начала трескаться. Маша сомневалась, нужно ли давать советы, все таки эти люди готовились к зиме из года в год, но потом решилась и подошла к старшей женщине.

Толстая, в необъятном переднике, главная над кухарками, по имени Еля, не слишком была рада тому, что незнакомку поставили приглядывать за ней. Но, все же поклонилась Маше.

— Еля, — Маша робела, — у нас капусту заготавливают с уксусом и свеклой, очень вкусно получается и стоит хорошо.

Кухарка смотрела с подозрением. Машино предложение было заманчивым, квашеная капуста хоть и спасала всю семью долгими зимами, но, все же, при потеплении, перекисала, и, довольно часто приходилось вываливать целыми бочками смердящее потемневшее месиво.

— С уксусом, говоришь? — Еля хмурила брови, — ну, есть у нас уксус, как раз свежий настоялся. И свекла наросла.

— Только для этого нужно… — Маша вдруг вспомнила нюанс и закусила губу, — банки нужны… Ну, емкости стеклянные или хотя бы глиняные что ли.

— Капусту в горшки?! — изумилась Еля, — это ж сколько горшков надо, чтобы всю семью накормить с чадами и домочадцами?

Но, на следующий день Машу позвали в подклет, где творилась еда. Оказалось, Еля подошла к боярыне, та одобрила эксперимент и послала мужиков к иностранцу-стеклодуву, который, обрадованный щедрым вознаграждением, быстренько спроворил десяток стеклянных емкостей с тугими, стеклянными же, крышками, и обещал еще, если боярыня прикажет.

Обрадованная таким поворотом событий, Маша взялась руководить. Потрескавшуюся капусту срезали и тщательно очистили, потом долго шинковали, перемешивали с нарезанной свеклой, морковью и чесноком, который пах до того вкусно, что мужики заглядывали со двора, посмотреть, что это там готовится. На столе стояли бутыли с уксусом и плошки с серой крупной солью. Маша ужасно боялась испортить, поэтому попросила ложку и пробовала все сама. Еля, по началу сторонившаяся, прониклась важностью момента и вытащила из запасов мешочки с пряностями. Маша перебрала остро пахнувшие мешочки и в одном, расчихавшись, распознала черный перец. Он был очень кстати. Сварив маринад, она лично большим черпаком разливала его по прозрачным, забитым покрасневшей капустой емкостям, больше всего опасаясь, чтобы древнее стекло не треснуло. Но, стеклодув, очевидно, свое дело знал, ни один горшок не лопнул. Залив рассол, она аккуратно закрыла крышки и выдохнула.

— Как остынут, надо в холодное место поставить, — сказала Маша и вытерла тыльной стороной ладони влажный лоб, в кухне было ужасно жарко.

Через неделю снимали пробу. Открыв одну банку, сначала пробовали дворовые, которые тут же принялись хвалить гостьюшку, поделившуюся рецептом, и только потом подали боярыне и детям. Маша волновалась как никогда. Анна попробовала, округлила глаза, попробовала еще и одобрительно закивала.

— Ай да гостьюшка наша! — проговорила боярыня, — вот так яство нам подарила!

— Еля, — обратилась она к главной кухарке, — посылай мужиков к мастеру, пусть еще горшки выдувает!