— Давай немного помедленнее, — предложила я, ближе подходя к нему и кладя голову на его плечо.

Я слушала слова песни. Историю того, кем я стала. Из стороны в сторону качаясь с Рори, смотря на часы на ночном столике, секундная стрелка планомерно приближалась к двенадцати.

Звон дедушкиных часов, который неожиданно пропал на определенный период, вдруг снова послышался вдалеке, раздражая, как и всегда. Это была неизбежность. Обратный отчет, который, как я всегда знала, от них грядет.

В последний раз, когда я слышала эту песню, ее исполнял Билли Холидей, и слова ее носили горько — сладкий привкус. Любовный оттенок. Она была о том, как маленький мальчик смотрит на танец своих родителей и думает о маленькой девочке. Он еще не понимает, что это значит, но теплым летним вечером они плывут на лодке под луной, и все становится понятным. Однажды он покидает маленькую девочку, забирая с собой все самое лучшее. Но возвращается. В этот момент возвращается и она.

Сейчас же песня была элегией. Грустной историей о девочке, полюбившей не того мальчика. О мальчике, который пытался сбежать, чтобы достичь большего, но вместо этого уехал, забрав все лучшее у девочки. И каждый раз, смотря в зеркало, она видела кожу, волосы, глаза, губы. Но совершенно не видела себя.

Тик — так.

Вторая стрелка тоже достигла 12, и я еще глубже зарылась лицом в грудь Рори, чтобы скрыть слезы, вырвавшиеся от чувства потери после того, как я ощутила, что в остатки моей души бросили гранату.

Бобби подумал, что я снова выбрала Рори.

И, если он снова уехал, ничто уже не сможет нас соединить.

Несколько часов я пыталась сдерживать слезы. Слова. Злость. Чувство предательства. Бобби так ко мне и не пришел. Он даже не поинтересовался, почему я не приехала. Он сдержал слово, что уедет, если не приду. Я же сидела на кровати, голова разрывалась от боли, я была рядом с пугающим пьяным человеком в полном отчаянии. Была поражена смертью подруги (если я еще могу ее так назвать), и будущее, казалось, не принесет ничего хорошего.

Бобби мог заставить меня чувствовать себя безграничной и наполненной любовью. Но с помощью той же любви он мог украсть всю мою надежду и радость. Мог сделать меня целой, но, обладая такой силой, мог все повернуть обратно и оставить меня разбитой на кусочки. Кусочки настолько изломанные и поврежденные, что больше никто не сможет разобраться, как их собрать воедино — ни я сама, ни его брат. Именно это и случилось в первый раз. Рори пытался. Но не смог исправить то, что разбил Бобби. Никто бы не смог.

Рори все продолжал менять пластинки, а я сидела в оцепенении. Усталость нарастала, но я все еще не спала, участвуя в пассивном марафоне Рори. В итоге я поняла, что пребываю в трансе. Смотрю в никуда, в пустоту, когда скрипучий пьяный голос Рори начал подпевать всем песням, борясь со сном.

Продолжалось это до того, как жужжание и скрежет окончившейся записи не ворвался в мое сознание. Слившийся со всеми звуками голос Рори уже не слышался на заднем фоне. Я посмотрела на него, думая, что он снова сменит пластинку, но увидела то, что лишь мне показалось проблеском надежды: Рори вытянулся на стуле, бутылка виски с трудом держалась у него в руке, горлышко бутылки кренилось к полу, роняя последние капли спиртного на ковер.

Приоткрыв губы и пошевеля ими, вышел лишь невнятный поток воздуха из горла. Я попыталась снова.

— Рори?

Храп. Самый прекрасный, невероятный звук за целый день. Оцепенение сменилось взрывом адреналина. Я была так близка к свободе, но понимала, что это лишь ощущение свободы, которое тут же может вновь обернуться кандалами. Медленно опустив ноги на пол, я на цыпочках вышла из комнаты. Храп Рори набирал обороты, у меня вырвался вздох облегчения, когда я достигла коридора. Шла по изгибам стены, придерживаясь перил, поспешила спуститься вниз по лестнице, что оказалось гораздо сложнее, чем я предполагала.

Я побежала на кухню. Ключи. Где ключи? Последнее, что я помню — они были в его кармане, когда мы боролись за телефонный аппарат.

— Ну же. Давай…, — уговаривала я себя, заглядывая во все ящики. затем я вспомнила, что слышала позвякивание, когда Рори ходил вокруг меня в одежде до того, как принял душ. Но этого позвякивания я не слышала несколько часов. Ключи были в его кармане в одежде, сваленной кучей на полу. Придется снова туда вернуться.

Меня охватил ужас от мысли, что нужно рискнуть зайти обратно в свою клетку, чтобы получить свободу. Но свобода, которой я жаждала, была не просто за дверью. Мне нужно было добраться до мотеля. Лишь об этом были мои мысли. Я зациклилась на том, что Бобби точно все еще должен быть там. Мне не хотелось бежать к соседям, которые могли бы позвонить в полицию и спрятать меня до их приезда. Каждая секунда сейчас была наполнена напряжением.

Глубоко вдохнув, я вновь направилась к лестнице. Не имело значения, насколько легко я ступала по лестнице, ступени все равно трещали, побуждая идти еще медленнее, еще больше усиливало напряжение. Храп Рори был слышен из коридора, это немного ободряло. Храпел он только тогда, когда был сильно пьян. Но все же я понимала, что, как только окажусь рядом с ним, если он проснется, я упущу свой единственный шанс.

Я направилась в комнату, задержав дыхание, когда опустилась на колени перед грязной мокрой одеждой. Рори дернулся на своем месте, я зажмурилась, приготовившись к взрыву. Однако расчет на его храп сработал. Плечи у меня опустились в облегчении, когда поняла, что он все еще спит. Выудив из кучи штанов, я запустила руку в их пустой карман. Может, это позвякивание мне лишь почудилось? Может, ключи все еще были у Рори? Затем я нашла другой карман и почувствовала холодный зазубренный метал.

В эту секунду я могла бы запеть, но вместо этого закусила губу и выудила ключи так тихо, как только могла. Встав на ноги, развернувшись на пятках. Как раз тогда Рори захрапел так глубоко, что начал задыхаться. Веки его задрожали, и он глубоко вдохнул воздух. Бутылка, едва державшаяся в его пальцах, выпала, издав громкий звук. Сам Рори начал наклоняться. Я не знала, проснулся ли он, или же еще спит, но именно в этот момент я побежала. Не задумываясь о шуме и осторожности.

Я кинулась вниз по лестнице, и на середине моего пути головокружение снова неожиданно дало о себе знать. Пропустив одну ступеньку, я упала к основанию лестницы. Падение было не столько болезненным, сколько шумным. Потом мои глаза поднялись наверх лестницы, он стоял там, смотря вниз, на меня.

— Лилли? — обратился он ко мне, еще полусонный и плохо что — то понимающий.

— Я никому не скажу, — проговорила я, быстро прикрыла рот и побежала к двери. Надеявшись, что мои слова убедят его не преследовать меня. По какой — то непонятной удаче моя сумка лежала на маленьком столике у двери, где я оставила ее, когда вернулась домой и обнаружила Рори. Я схватила ее по пути к двери. Ставила на то, что Рори не хотел быть увиденным, поэтому на улице он за мной не погонится.

Улицы были тихими, так как большинство семей обедали в своих домах. Босиком я бросилась к своей машине, платье было испачкано кровью, сочащейся из шишки на лбу, я надеялась, что этого никто не заметит.

Выехав из нашего района, я направилась к шоссе и мотелю, где остановился Бобби. Слезы стекали по лицу, я наконец позволила эмоциям, которые сдерживала всю ночь, взять верх. А начинала — то я с такими надеждами и ощущением покоя, сидя под деревом и наслаждаясь видами моего любимого места на земле. Я снова собиралась стать Лилли Гейл. Девушкой с неограниченными возможностями и страстью к жизни. Девушкой, чье сердце принадлежит Бобби Лайтлу.

Но я все же помнила, кем была на самом деле — женщиной, сделавшей трусливый выбор, поплатившейся за это всем тем, что делало из нее ее саму. Чье полнейшее игнорирование супружеским долгом нашло отражение в пьяном муже, убившем свою любовницу и ее лучшую подругу.