— Она создала этот мир и создала в нем надежду, — удивительно, но эти слова не звучат так высокопарно, как должны. Может быть потому, что Гавриил сейчас говорит искренне.

— Не для демонов.

— Уходи.

— Нет.

— Я был в тебя влюблен, — признается Кроули честно, понимая, что больше ничего не сработает, — и все эти годы… незакрытый гештальт, ты знаешь, что это значит?

— Я знаю.

— Ну вот. Я его закрыл. И я теперь свободен. Так что, спасибо за все, и, уйди, пожалуйста.

— Это ложь, — твердо говорит Гавриил, и не дает перебить себя, — теперь ты лжешь сам себе. Может быть ты так и думал в начале. Но потом все было по-настоящему. Я уйду, если ты пообещаешь подумать об этом. И дать мне ответ после: прав я или нет.

Он на что-то еще надеется. Вот только… Кроули — демон и отлично умеет отнимать надежду.

— Я обещаю, — говорит он.

И Гавриил уходит.

****

Вернувшись в свою квартиру, Кроули сразу же проходит в гостиную, где в гигантских напольных вазах стоят цветы. Алые, белые, желтые, зеленые — гордые розы. Разноцветные смешные герберы. Хрупкие тюльпаны, розовые, оранжевые и белые. Высокие голубые ирисы. Белоснежные лилии, источающие стойкий терпкий аромат. Пышные бледно розовые пионы. Пестрые альстромерии и фрезии. Гигантские амариллисы, всех оттенков красного. Веселые дерзкие подсолнухи. Маленькие нежные ландыши. Хризантемы, похожие на цветные ромашки. Круглые голубые гортензии. Скромные гвоздики. Орхидеи, с виду будто пластиковые, но настоящие, нежные, живые.

Пространство тянется далеко за пределы квартиры, прямо-таки оранжерея, хоть сейчас открывай свою лавку. За эти годы цветов накопилось предостаточно.

Все они живут излишне долго для цветов, сказывается архангельское благословление. А значит — не стоят сожалений. В другом доме давно бы умерли.

Кроули собирает цветы охапками, складывает в центре комнаты. Хочет было убрать ковер, но в итоге оставляет. С ковром тоже связано слишком много, пора от него избавляться.

Он поджигает цветы адским пламенем, с удивлением наблюдая, как они будто сопротивляются огню. Словно живые качаются головки, дрожат нежные бутоны, трепещут листья. Трещит сочная свежая зелень. Они будто кричат ему: что ты делаешь? Что ты делаешь?

— Я сделал свой выбор, — говорит Кроули тихо.

От костра поднимается едкий густой черный дым, который повинуясь воле Кроули испаряется, не достигнув потолка.

— Я подумал, — говорит он Гавриилу после, демонстрируя разоренную комнату. Едкий горький запах смога, куча золы посередине и разоренные вазы явственно демонстрирует судьбу его подарков. Гавриил выглядит так, словно его вот-вот стошнит. Кроули думает было предложить тазик, который он удачно сохранил, но не решается. Это было бы слишком. Это было бы неуместно.

— За что ты так? — спрашивает Гавриил тихо, и Кроули совершенно нечего ему сказать.

— Ты ведь и сам знаешь, что ошибаешься, — продолжает Гавриил, и, вместо того, чтобы привычно исчезнуть в столбе света, медленно уходит, тихонько прикрыв за собой дверь.

Уходит навсегда.

Гавриил уходит, но его слова продолжают крутиться в голове Кроули, не отпускают. Он и хотел бы забыть их, но не может.

Он никогда не даст тебе, что я готов был дать.

Никогда.

Что, если он действительно совершил ошибку?

****

— Ангел, — начинает Кроули в один из вечеров, когда книги почти уложены в коробки, а вино только разлито по бокалам, — у тебя есть любимая книга? Какая-то одна?

— Ну… я бы сказал, что она не одна… Но да, определенно у меня есть фавориты в коллекции. Ты хотел бы их увидеть?

— Нет, я… я, да, хотел бы, но позже, — поправляется Кроули, увидев разочарование на лице Азирафаэля и тут же ругает себя за это. Зачем ему постоянно нужно угождать? Что это за односторонняя идиотия такая? — честно говоря, я просто хочу кое-что понять.

Азирафаэль выглядит очень внимательным.

Кроули осторожно подбирает слова.

— Представить себе ситуацию: есть твоя книга. Любимая. Она с тобой уже очень давно, ты к ней привык. И тут ты узнаешь, что в частной коллекции всплыла очень-очень старая редкая книга. Та книга, из частной коллекции, она ценная, но для тебя это еще и личное. Когда-то, очень давно, слишком давно, она тебе принадлежала. Ты скучал по ней, вспоминал иногда, хотел пролистать страницы, отреставрировать новыми средствами. И ты хочешь вернуть ее.

— Да, — глаза Азирафаэля немного затуманены, — честно говоря, есть кое-какие экземпляры, что я потерял. Я бы многое отдал, чтобы их перечитать.

— Хорошо, теперь дальше. Так вышло, что хозяин коллекции тебя ненавидит. И он требует, чтобы ты отдал свою любимую книгу, единственный экземпляр, ту, что была с тобой всю жизнь, в обмен на ту, что когда-то была твоей. Более того, ты даже не можешь проверить ее состояние, ты понимаешь, что она изменилась, но, как и насколько…

— О, — Азирафаэль обиженно открывает рот, — Кроули, ты…ты предлагаешь мне выбирать?

— Да, я предлагаю. Что бы ты выбрал, чисто теоретически?

— Честно говоря, такие игры меня расстраивают. Не знаю, чего ты в конечном итоге хочешь добиться, но я… я…

— Это не игра. Мне просто хочется понять, — говорит Кроули, — как бы ты поступил?

— Знаешь, если тебе правда интересно, я бы постарался найти способ оставить обе, — говорит Азирафаэль воинственно.

— Но это невозможно.

— Я бы не отдал любимую книгу из своей коллекции. Ни за что. И никому.

— Даже, чтобы получить то, что давно утрачено? — мягко продолжает Кроули.

— Я бы ее получил, ничего не отдавая взамен. Уж поверь мне, способы есть. Этот коллекционер, он кто, человек? Уж с человеком я бы справился, поверь мне.

— Что, если он — Бог?

— Бог?

— Да, Бог. Кто еще ставит перед нами неразрешимые дилеммы? Или вопросы, на которые нет верных ответов?

— Разве это делает не дьявол? — интересуется Азирафаэль.

— С дьяволом ты бы справился, — замечает Кроули, — был прецедент.

— Ну вот ты и ответил, — говорит Азирафаэль довольно высокомерно, — я бы справился. И никому бы ничего не отдал. А теперь, прошу меня извинить, у меня есть срочные дела.

— В нашем общем доме ты не сможешь так сделать, — замечает Кроули и сам пугается тона своего голоса и своих же собственных слов, — ты не сможешь сказать: прошу меня извинить и ждать, что я уйду, каждый раз, когда тема разговора перестанет тебя устраивать.

— Знаешь, это ужасно невежливо, продолжать, после того, как хозяин дома явно заявил о намерении остаться одному, — продолжает Азирафаэль, после минутной паузы, не глядя в глаза, — даже для демона.

Кроули поднимается.

— Как и игнорировать вопросы гостей, — замечает он, перед тем как выйти.

****

Потом он привычно напивается в баре, один, и никак не может перестать думать о фиалковых глазах, жестких властных губах и голой заднице архангела Гавриила, который еще недавно ходил по его квартире обнаженным, с таким видом, будто на нем костюм, как минимум от Армани. Сердце ноет и ноет, не успокаивается.

С Гавриилом нельзя напиваться, ходить в кафе и ресторанчики, ездить на море. Все это его никогда не интересовало. А вот Азирафаэль земную жизнь любил. Правда, еще больше, чем земное, Азирафаэль любил самого себя.

Получается он отказался от Гавриила, только из-за того, что тому никогда была не интересна выпивка и еда? Из-за этого?

Я хочу тебя узнать.