— У меня друг умер, — делится с ним Кроули, наполняя свой стакан, — лучший. И никто ничего не заметил. Даже я.

— Ты же обещал больше так не делать… какой ещё друг? Человек? Я могу устроить вам встречу, если он у нас, — с ходу предлагает Гавриил.

— Азира… Азззирро… Азрафэль, – наконец удаётся выговорить Кроули.

— Азирафаэль? Но он же… что ты вообще имеешь в виду?

— Говорю же: умер и никто не заметил. Когда это случилось? Когда?

— Кроули.

— Это все я, – мрачно говорит Кроули, – выполнял за меня дела… и вот, чем это кончилось? Где тот ангел восточных врат? Когда он стал… таким?

— Поверь мне, он всегда именно таким и был.

— Нет. Это все я, — спорит Кроули, – это я сделал.

— Умоляю, Рафаил, не все на свете происходит из-за тебя. И если бы ты… боже, Кроули!

Кроули, который как раз собирался снова уснуть прямо за столом, удивлённо поднимает непривычно лёгкую голову.

— Что ты… зачем ты…

— Ты в порядке? Ты говорил, что это не принесёт вреда, вот я и решился, — говорит Гавриил обеспокоенно. Кроули замечает глубокие тени у его глаз и новые морщинки на лбу.

— Ещё как принесёт! Я для чего тут пил весь вечер, чтобы в итоге остаться трезвым? — возмущается он не слишком-то искренне.

— Ты обещал, что больше так напиваться не будешь, – упрямо повторяет Гавриил.

— Обещал? Это другое! Мы тогда были парой! А сейчас… мой друг умер. Тебе не понять.

— Ну куда уж мне! Мне казалось, обещания надо выполнять независимо от того в каких мы отношениях состоим.

— Ты не понимаешь, — снова говорит Кроули, — я ведь любил его. Того, прежнего. А сейчас…

— Азирафаэль всегда был сволочью в достаточной степени. Ты просто закрывал на это глаза

— А сейчас он просто сволочь, — говорит Кроули горько, — от того ангела, что стоял на стене Эдема, похоже ничего не осталось.

— Он точно такой же, каким и был, поверь мне. Я вообще не понимаю… — Гавриил растирает виски, — вы же с ним не вместе… не в том смысле… Ты сам говоришь: ты его не узнаешь. Так почему нам…

— Нет, — быстро перебивает его Кроули. Слишком быстро, слишком боится сказать: да.

— Тебе же ведь даже не обязательно… тебе не нужно никуда переезжать, если ты не хочешь, пойми. Я найду для нас место… человеческое жилье.

— Нет. Это несправедливо. Неправильно.

— Он не воспринимает тебя, как партнера в этом смысле, пойми ты. Не удивляйся, если у него появится кто-то на стороне. Азирафаэль всегда любил чувственные наслаждения.

— Можно подумать тебе чувственные наслаждения не доставляли удовольствия, — хмуро говорит Кроули.

— Конечно, доставляли. Но я не собираюсь делить их с кем-то еще.

— А ты попробуй. Может понравится.

— Кроули.

— То, что ты мне предлагаешь, люди зовут: роман на стороне. Грязная интрижка. Двойная жизнь. И это нечестно по отношению…

— Да вы с ним даже не партнеры! — Гавриил повышает голос.

— К тебе, — тихо заканчивает Кроули. Гавриил беспомощно хватает воздух широкими глотками.

— Ко… ко мне? Теперь ты решил говорить о честности? Сейчас? Со мной? Лжешь ему, а мне говоришь о честности?

— Это не твое дело!

— Погоди. Да погоди же. Кроули! — Гавриил хватает его за локоть, удерживая, — Хочешь я… — Гавриил вдруг медлит какое-то время, отпускает его руку, снова растирает виски, — сам не верю, что я это предлагаю, — продолжает он удивленно, — но я действительно мог бы помочь. Ты ведь хочешь быть с ним… во всех смыслах этого слова? Что если я расскажу ему, кем ты был? Какой ты на самом деле? Это тебе поможет?

— Может быть это поможет, а может быть и нет. В любом случае, я не хочу, чтобы меня любили за мои прошлые деяния. За те, из прошлой жизни, — упрямо отказывается Кроули. Ему самому страшно насколько же заманчиво это звучит. Быть может Азирафаэль и правда взглянул бы на него по-новому. Иначе.

— Конечно же не хочешь. Ты вообще не хочешь, чтобы тебя любили. Тебе нравится страдать. Тебя все устраивает верно?

— Что ты несешь?

— Если любовь причиняет боль, значит это никакая не любовь, — заявляет Гавриил так пафосно, что Кроули хочет сломать стул о его шею.

— Скажи еще: долготерпит, милосердствует, не завидует…(1) Ванильное дерьмо. Ничего общего не имеет с реальностью. Что вообще можешь знать о… — тут Кроули осекается, понимая, что позволил своей злости говорить за себя.

— О, ну куда уж мне. Что вообще архангелы могут знать о любви? — спрашивает Гавриил, явно НАМЕКАЯ.

— О земной любви — ничего.

— Это называется не любовью. Это — нездоровые отношения. Абьюз.

— В книжках вычитал или документалки смотрел? — шипит Кроули.

— Увидел на практике. Уверен, веди я себя, как мудак, как манипулятор, ты быстро бы прибежал обратно, верно? Если бы я сейчас силой вытащил тебя из бара и трахнул у стены, ты быстро бы послал к черту и ваш общий домик и Азирафаэля. А стоит потом хорошенечко поныть, что я паду и вообще моя жизнь кончена по твоей между прочим вине, ты и предложение мне сделаешь!

— Думаешь, меня можно просто так вытащить из бара? Не боишься опалить свои белые перышки в адском огне? Давай, попробуй! Рискни, дорогуша!

— Я не хочу. Так — я не хочу. Я всегда мог так поступить, но я не хочу. Такие отношения мне не нужны, они не просто так называются: нездоровые.

— Тогда ты не можешь уверенно заявлять, что ты прав.

— Ты сам знаешь, что я прав. Потому ты и лжешь ему. Надеешься, что однажды он узнает правду, верно?

— Ты ничего не знаешь! — теперь Кроули повышает голос.

Гавриил качает головой.

— Напомнить, чем это кончится? Ты его возненавидишь. И в тот момент, когда он решится, когда признает наконец, что любит тебя, ты солжешь ему в ответ, что тоже любишь.

— Что… Да с чего ты вообще взял…

— Потому что я тебя знаю. Успел узнать за эти годы на земле. Ты будешь ложиться с ним в постель и ждать наказания, постоянно ждать наказания за свою ложь. Ненавидеть себя и его за то, что из-за него ты оказался запертым в клетке. Ты не создан для клетки. Потому и пал. Ты был создан, чтобы быть свободным

— Это все хрень собачья! Ни черта ты не знаешь! — кричит Кроули ему прямо в лицо.

— Ты уже его ненавидишь? — спрашивает Гавриил проницательно.

— Ты… ты… — теперь Кроули ловит ртом воздух. Почему-то он не способен солгать этим фиалковым глазам. Только не ему.

— Мне жаль, — говорит Гавриил мягко, и протягивает откуда-то стакан хрустальной воды, — вот. Я не должен был… я зашел слишком далеко.

— Ты, должно быть, тоже меня ненавидишь, — Кроули принимает стакан, пьет мелкими глотками, втайне надеясь, что вода святая, Гавриил по рассеянности взял ее с небес. И тогда решатся все их проблемы.

— Нет. Вовсе нет. Я не думаю, что ангелы по сути своей способны ощущать ненависть. Праведная злость — вот мой максимум.

— Так почему же ты просто не убьешь меня? Раз уж я такое чудовище? Сам говоришь, я намеренно, совершенно осознанно, собираюсь причинить боль твоему брату, такому же ангелу, как ты, не способному даже на ненависть?

— Знаешь, я понятия не имею, кто из нас — настоящее чудовище. Из нас троих, — отвечает ему Гавриил устало.

И на это Кроули опять нечего сказать.

****

Азирафаэль выглядит необычайно милым в последнее время. Но сегодня он мил даже больше привычного. Демонстративно не замечает, как их сосед никак не может завести машину, а у проходящей мимо их дома леди, неожиданно срывается с поводка всегда спокойный чау-чау.

Кроули, заподозривший неладное, без особого желания творит еще несколько пакостей, но и тут Азирафаэль молчит, не может только удержаться от неодобрительного взгляда.

И дома он чертовски обходителен: отодвигает для Кроули стул, предлагает попробовать самостоятельно испеченный пирог с ревенем, поддерживает разговор на всегда избегаемую им тему: что если демоны не отличаются от ангелов?