— Не снимайте с них остального, — бросил эльф, подходя к нам. Он брезгливо морщился, когда грязь и ржавчина палубы пачкали его туфли и брюки. — Вот мы и встретились, внимательный человек. Твоя наблюдательность стоила мне слишком дорого, но сегодня ты за всё расплатишься.

Не сговариваясь, мы с Бомоном рванули вперёд. Выбор перед нами стоял простой — или сидеть и ждать, что с нами сотворит эльф, или тот, кто скрывался под его личиной, или попытаться затеять драку и если погибнуть, то как мужчины, а не как овцы на бойне.

Я врезался в того бородача, что стоял ближе ко мне. Он успел вскинуть пистолет-пулемёт, а вот нажать на спусковой крючок уже нет. Всем своим увеличенным за счёт водолазного костюма весом я обрушился на него, и мы покатились по палубе. Катер опасно закачался, матросы его загалдели, словно стая чаек. Однако их гвалт оборвал очень громкий звук — револьверный выстрел. Зачем Бомон таскал с собой под воду оружие, не знаю, однако он оказался прозорливее меня.

Угрожавший ему бородач свалился на палубу с дырой во лбу и разнесённым на куски затылком. Мой противник попытался воспользоваться заминкой и освободить оружие — большая ошибка с его стороны. Сцепив руки в замок, я обрушил их ему на голову. Вспоминая фронт и драки в траншеях или воронках, я врезал раз, другой, третий, потом ещё один и ещё пару для верности. Под «замком» треснула кость, захлюпала кровь, бородач хрипел от боли, но настойчиво пытался скинуть меня с себя. Об оружии он уже не думал. Я не обращал внимания на его потуги, просто бил, бил и бил, пока лицо не превратилось в кровавую кашу, а сам он не затих. Остановился я, лишь когда бородач перестал пускать кровавые пузыри. Только тогда я скатился с него на палубу и огляделся.

Бомон стоял на одном колене, держа эльфа под прицелом своего крупнокалиберного револьвера. Второй бородач лежал на палубе, под головой его разливалась лужа крови. Команда катера замерла подальше от нас, не зная, что делать. Даже капитан, которому положено быть решительнее остальных, лишь мял в пальцах свою шляпу, однако ничего предпринимать не спешил.

— Твою мать, — процедил Бомон. — Ты же его голыми руками забил.

— И не такое на фронте делали, — прохрипел я. — Эй вы! — крикнул я матросам. — Кто-нибудь помогите мне снять с себя это грёбаное железо.

— Это латунь, — зачем-то поправил меня капитан.

Мне было наплевать, но я не стал говорить ему об этом.

Наверное, соваться в тот самый урб, который едва не угробил, было не самым умным поступком. Но ведь ничего подобного от меня явно не ждали. А я ещё на войне выучил главное правило разведчика и диверсанта — делай то, что твои враги считают очевидной глупостью, даже идиотизмом. Они никогда не будут готовы к чему-то подобному. Именно поэтому я отправился в урб Марний — тот самый, который атаковало эльфийское чудовище, невольно спущенное мной с поводка.

Вроде бы до войны Марний был курортным городом, однако теперь он превратился в крепость, окружённую высокими стенами с десятком башен, грозящим всему вокруг орудийными стволами, а на крыше каждого его высотного здания щетинились счетверёнными пулемётными стволами установки противовоздушной обороны.

Я успел неплохо рассмотреть урб, пока мы пролетали над ним. Решив не экономить, я взял на всех билеты на дирижабль. Не в каюту первого или второго класса, конечно, купил сидячие места, но лететь нам было недалеко. И вот теперь я глядел в иллюминатор на громаду сверхгорода. Правда, взгляд мой постоянно притягивала колоссальная пушка, нависающая над его улицами. Интересно, каково это жить в тени такого орудия?

Я своими глазами наблюдал её выстрел и его последствия для эльфийского чудовища. Вот только против более подвижной цели орудие было практически бесполезно — я ведь даже снаряд разглядеть смог, так медленно тот летел. Небесная крепость тех же эльфов-сидхе легко ушла бы от него. Попасть по ней из суперпушки можно разве что случайно. А вот медлительный, ещё не до конца сбросивший цепи заклятья сдерживания монстр оказался идеальной мишенью. Ему хватило одного снаряда.

Нам пришлось довольно долго ждать своей очереди на спуск с причальной башни. Сначала отправились вниз пассажиры первого и второго класса, потом их багаж, и лишь после этого лифты предоставили нам. Оцелотти откровенно скучал. Он опёрся на ограждение и глядел на урб.

— Командир, а ведь мы совсем одичали в нашей глуши, — сказал он. — Когда последний раз были в урбе больше пары суток? Война, война, война. Ничего больше у нас и не осталось.

— Когда ты так полюбил цивилизацию? — спросил я у него, подходя и тоже опираясь на ограждение.

— Что-то хорошее во всём этом есть, — покачал головой он. — К примеру, тёплый сортир в каждом доме, каждой квартире. Разве не чудо? Как часто у нас бывает такая роскошь, как чистый и тёплый ватерклозет? Я про душ или ванну вообще молчу.

Бытовые удобства — это то, от чего быстро отвыкаешь не только на войне, но и просто в военном лагере. Наша база на искусственном острове была, конечно, более комфортна, нежели обычный бивак, однако до уровня удобств, о которых не задумывается ни один житель урба, она не дотягивала.

— Разве не ради приличной жизни мы дрались тогда и продолжили потом?

— Нет, — отрезал я. — Мы дерёмся не за тёплые сортиры. Не думал, что ты стал таким мелочным. Забыл нашу мечту. Или, может, она никогда не была твоей?

— Оставь, командир, — обернулся он ко мне. — То, что ты прикончил-таки Конрада, наверное, даже лучше. Хватит ему небо коптить. Он когда-то был отличным офицером, но потом сошёл с ума. Он тащил в бездну всех нас, именно поэтому… — Оцелотти прервался и продолжил уже спокойнее: — Поэтому случилось то, что случилось. Я поверил тогда в твою мечту, как и остальные. Мы пошли за тобой. — Он снова развернулся и стал глядеть на урб. — Но помнишь Рагну? Драку с людьми Святого и Чунчо.

Я помнил и помнил, что сказал ему тогда: «Грязь и кровь — наша работа. Это всё, что останется после нас».

— Тебе они не надоели, командир? — спросил Оцелотти. — Вечные грязь и кровь.

Может, он до конца не понял нашей с Миллером мечты.

— Без грязи и крови в нашем деле не обойтись, мы всегда оставляем их за собой. Мы не в силах изменить мир, но добиться уважения, стать профессионалами, а не бандой полудезертиров, какими считают других, вот какова наша цель. И тёплые сортиры тут ни при чём.

Оцелотти глядел на урб — спор продолжать у него желания не было.

Наконец мы спустились с причальной башни и прошли на стоянку таксомоторов. Аэровокзал Марния не потрясал размерами, но брал своё мрачной угловатостью архитектуры. Всё же это был урб-крепость, и в его вокзале вполне можно было держать оборону. Да и бомбардировку он бы перенёс без особого ущерба, а то и не одну. Я даже не удивился, увидев стоящего рядом с простеньким автомобилем Бомона. Тот щеголял в кожаной куртке и мятой фуражке частного таксиста, покуривал сигарету и не обращал на нас никакого внимания. Мы не договаривались о такой встрече, однако я тут же прошёл к его автомобилю. После короткого, но яростного торга и сошлись в цене, и вместе с Оцелотти забрались в салон.

— Хорошие новости, командир, — улыбнулся Бомон. — Рад видеть тебя здесь, честное слово.

— Давай по порядку, что за новости? И почему ты так рад видеть меня?

— Я сделал то, ради чего ты отправил меня в Марний, — сообщил Бомон, — и даже немного больше. Для начала сумел отвлечь местные спецслужбы — направил их на наших врагов.

— Как именно? — спросил Оцелотти. Он являлся непосредственным командиром Бомона, и я не стал оспаривать его власть, перебивая или настаивая, что говорить с Бомоном буду я.

— Показал кое-кому, что творится с упавшей крепостью, ну а потом нам подвернулась редкая удача.

— Что за удача?

— Взял одного весьма интересного типчика, — загадочно улыбнулся Бомон. — Он много всего может рассказать.

— Ты везёшь нас к нему?