Марк тяжело вздохнул и открыл было рот, чтобы сказать что-то. Выразить боль и сожаление, пожаловаться на власть и на судьбы людей. Печально заметить, что заброшенные кварталы можно было бы снести и вырастить там плодовые деревья, если б только удалось очистить от яда землю. Но у него словно ком в горле застрял, и он промолчал.

— Понимаю твои чувства, — от Энигмы не ускользнул его вздох. — Но мне есть чем тебя подбодрить.

— Опять скажешь, что мои страдания принадлежат другому человеку?

— Нет, — она спокойно отреагировала на колкость. — Я тебя кое с кем познакомлю.

Марк насторожился. И только сейчас он заметил, что из-под моста по воздуху тянется дорожка дыма.

Они спустились к реке и словно попали в иной мир. На берегу раскинулся маленький городок из блоков-контейнеров и тряпичных палаток. Посреди лагеря в круглом ржавом баке горел костер, который сторожил пожилой бородатый мужчина невысокого роста в беретке, резиновых сапогах и потертом клетчатом пальто.

В висках от напряжения пульсировала кровь, увиденное казалось не настоящим. Неужели это те самые повстанцы, о которых Марк мечтал в самые черные дни? Радости он не испытал. Лагерь казался жалким, грязным, ненадежным, а старик выглядел не как герой, а как бездомный. К удивлению Марка начало примешиваться отторжение и страх заразиться какой-нибудь пакостью. Улицы города постоянно обеззараживались, жители прививались, здесь же, в забытом властями закутке, наверняка убежище нашли не только люди, но и болезни.

— Ты жива, — кивнул старик, когда Энигма подвела Марка к очагу.

— Ты жив, — с улыбкой ответила она.

— А это кто с тобой? — недоверчиво спросил костровой.

— Простой горожанин. Он не успел попасть домой до комендантского часа, поэтому я его взяла с собой.

— И надолго ты здесь? — обратился старик к Марку, глянув маленькими черными глазками из-под разросшихся седых бровей.

От него разило потом, углями и жженым металлом. Марку стало неловко. Мало того, что он был незваным гостем, так еще и нос воротил. Надо было как-то себя пересилить.

— Как она решит, — и кивнул на свою спутницу.

— Что ж, пускай. А как тебя звать?

— Дистрофик он, так и зови, — вмешалась Энигма. — Ты погляди, как висит эта куртка! Он переждет здесь ночку да пойдет, хорошо? С нас обоих помощь, естественно.

Старик задумчиво прищурился. Напряженный момент затянулся. Тут Марк обратил внимание, что из палаток выбрался еще один дед и парочка кутанных в шали женщин. Они испуганно глазели в сторону костра. Неужели Энигма живет здесь, с ними? Для такого захолустья она выглядит слишком чистой и ухоженной.

— Пускай, — повторил костровой. — Идите рыбачить, тогда уж. Мы не рассчитывали на еще один голодный рот.

— Р-рыбачить? — смутился Марк, словно ему предложили собирать падаль.

Старик посмотрел на него снисходительно и ухмыльнулся, отчего Марк почувствовал себя каким-то сопляком. Энигма пихнула его локтем в бок и повела за собой к хозяйственному складу.

— Энигма? — на ходу обратился Марк. — Но ведь рыба отравлена со времен войны! Как и земля.

— С ними все в порядке, — ответила она, не оборачиваясь.

— Но это же неправда!

— Правда. А если не веришь, то что предлагаешь взамен? — тут Энигма остановилась и серьезно посмотрела в его глаза. — Голодать?

Марк растерялся.

— Но не жрать же яд, верно?

— Яда нет, понятно? И не вздумай поднимать эту тему здесь.

Они добрались до нужного блока-контейнера, взяли оттуда пару удочек и лопату. Всю дорогу к реке Марк думал про слова Энигмы, а внутри копошились сомнения и страх. Как узнать, врет она или нет? Сама она выглядит вполне здоровой, чего, впрочем, не скажешь про кострового и тех троих. Взглянуть бы на других бродяг.

— А где остальные? — спросил Марк, вонзив в землю лопату. — Лагерь явно рассчитан на большее количество людей.

— Здесь остались только старые и слабые, остальные ушли рыть туннель. Они делают тайный ход на случай, если сюда нагрянут полицейские, — ответила Энигма и добавила пугающе спокойно: — А однажды они обязательно нагрянут.

— Вот как… А как зовут кострового?

— Щербатый. Здесь имен нет, только прозвища. Все они зависят друг от друга. Да настолько, что лучше настоящих имен не знать, вдруг кого-то из местных поймает полиция и начнет допрашивать. Понимаешь?

Марк кивнул и в очередной раз погрузил острие лопаты в глинистую почву. Вперемешку с землей он отбрасывал в сторону мелкие корешки и каких-то жуков.

— Могла бы мне получше прозвище дать.

— Не жалуйся, — улыбнулась Энигма, собирая накопанных червей в банку. — Зато оно хорошо тебя описывает.

— А тебя как здесь называют?

— Ко мне особо не обращаются и особо меня не называют. Они ведь знают, кто я такая на самом деле. Энигма, экстремистка из криминальной сводки. Хотя Щербатый пару раз обозвал меня Белоснежкой. Банально, правда?

— В любом случае, не так банально, как есть отравленную рыбу.

— Не отравленную. И ты можешь не есть ее, кстати.

— Так и поступлю.

Вскоре они закинули удочки. Марк до сих пор никогда не рыбачил, поэтому старательно повторял за Энигмой. Обучение новому делу взбодрило его, и на миг он даже почувствовал себя несмышленым мальчишкой, еще не знающим бед большого мира. Но это призрачное сладкое ощущение быстро улетучилось, и вновь в голову ворвались мысли о речном загрязнении.

Тем временем солнце клонилось к закату, и над водой запорхали ночные мушки. Рыба выпрыгивала из воды, приманенная насекомыми, и иногда попадалась на крючок рыболовов.

— Я схожу с ума, — не выдержал Марк. Его прежний мир рухнул. Сначала исчезла Ива, потом он связался с преступницей и попал в какой-то странный лагерь под мостом. Реальность казалась чужой как никогда прежде, а белое эксцентричное создание, притворяющееся человеком, вдруг стало единственным связующим с этой реальностью.

— Это самое скверное, — ответила Энигма. — Сходить с ума и знать об этом. Куда лучше полностью отдаться сумасшествию, не ведая тягот разумной жизни.

Марк угрюмо уставился на поплавок.

— Кто эти люди, что живут здесь?

— Уставшие. Многие из них потеряли близких. Прямо как ты. Поэтому они покинули свои дома, чтобы хотя бы немного глотнуть свежего воздуха, хоть ненадолго ощутить себя по-настоящему свободными. Думаю, они почуют в тебе своего и вскоре позовут к себе. Но я на твоем месте этого делать не стала бы.

— Почему?

Энигма наклонилась к нему и понизила тон.

— Они смертельно больны надеждой. Надеждой взять от этой жизни последний кусок, который не будет слишком горьким. Эта надежда их убивает. Самое угнетающее зрелище — смотреть, как умирающий в последнюю минуту своей жизни притворяется здоровым и счастливым.

Марк осуждающе посмотрел на нее.

— Зачем ты так говоришь?

— Они сами прекрасно знают об этом, — Энигма пренебрежительно махнула рукой. — Они сами называют себя «лагерем островитян». Потому что долго им не удастся скрываться от полицейских, и когда их поймают, то обязательно отправят на тюремный остров.

— Почему же они не переходят с места на место?

— Переходят, но редко. Лагерь не очень подвижен из-за немощных и стариков. Раньше они жили в глубине заброшенной части, там безопаснее, но со временем стало нечего есть. Нужда тянет их к городу. А город скалит зубы и ждет, когда сможет без особых усилий схватить их.

— Ну, тебя-то город никак не может схватить, — справедливо заметил Марк. — Уже столько лет.

— Ну, я же одна. Да и я — не вы.

Марк не понял, что она имеет в виду, но допрашивать не стал. Этот разговор вызвал в нем холодную дрожь, которую раньше он никогда не испытывал, и потому совершенно не хотел продолжать тему.

Вскоре лагерь ожил. Несколько мужчин и женщин в болоньевых куртках и старых пальто стянулись под тень моста, о чем-то беседуя с Щербатым. Со стороны лагеря слышались скрежет металла и шорканье губки о посуду. И тихие голоса, которых было не разобрать.