Только сегодня отправляться на поиски было уже поздно. Небеса стремительно темнели, предвещая холодный одинокий вечер. Во тьме Марк бесполезен. Да и днем-то он не особо… того…

Абсолютно подавленный и разбитый, он побрел домой, влекомый голодом и несмелой надеждой на крепкий сон. Лишь бы только ничего не снилось.

Когда тьма окончательно накрыла остров, Марк уже прятался в пещере. Позади остался ужин из консервированного соевого мяса и какой-то непонятной крупы, съеденный без аппетита. Горелка, на которой он разогревал пищу, уже остыла, фонарь он тоже выключил — экономил. И давящая тьма казалась совершенно невыносимой. Как будто вместе с ней на Марка давили упреки в собственный адрес, сожаления и страхи.

Хоть в желудке и не было пусто, а в голову навязчиво лезли воспоминания совместных трапез в лагере Щербатого. Как люди заботились друг о друге, помогали, поддерживали словами и делом. Как спорили и радовались встретить новый день живыми. Чаще всего они ели рыбу и пили мох, и если в те дни Марку не особо нравилось меню, то теперь запахи и вкусы подмостового лагеря стали крепко ассоциироваться с товариществом. Марк снова хотел ощутить вкус той жидкой ухи, того мерзкого варева из растительности, которая вряд ли съедобна. Снова послушал бы споры Симона и Леди. И странные, но манящие своей таинственностью разговоры с Энигмой. Все это навсегда осталось в прошлом. Власть времени нерушима, оно отбирает у человека все, что пожелает забрать.

Одиночество давило как никогда. Марку безумно хотелось, чтобы сейчас рядом оказалось хоть какое-то живое существо, которое было бы настроено по отношению к нему дружелюбно. Пусть оно будет бесполезным, пусть не сможет помочь делу, но от одного лишь его присутствия стало бы легче. Осталось ли и вовсе в этом мире дружелюбие, или оно окончательно вымерло?

Интересно, что сейчас в Городе творится? Энигма говорила, что если она умрет, то и Атросити, вроде как, конец. Но мир не разрушился. Что все это значит? Выходит, Энигма ошиблась? Или Атросити уже на пути к гибели?

А вдруг это связано с Атроксом? Теперь он единственный полноправный хозяин мира, и власть его не сдерживается никакими рамками. Больше никто не в состоянии дать тирану отпор. Может, именно это и разрушит город?

Марка передернуло от такой мысли. При данном раскладе домой ему совсем не хотелось возвращаться. Хотя вряд ли острова долго протянут после падения Атросити.

В мыслительном потоке незаметно подкрался сон. Постепенно мысли утратили четкость и последовательность, потускнели. Вскоре в их ход начали внедряться какие-то непрошенные образы и звуки, которые мозг сам генерировал. За нужную мысль уже было сложно зацепиться, и Марк оставил попытки сделать это. Он решился расслабиться и отдаться во власть сновидений, до последнего надеясь, что этой ночью кошмары к нему не придут.

Наконец-то его мольбы были услышаны. Стоило Марку окончательно провалиться в сон, как всякие образы исчезли, уступив место быстротечной пустоте. И время между закатом и рассветом пронеслось, как миг.

Минутная тьма, и вот Марк снова открывает глаза.

Время не ждет.

Какие чувства можно испытать, лишившись всякой поддержки? Не имея никого, способного помочь хотя бы морально. Потеряв не только человека, к которому можно прийти, но и места, в котором можно укрыться? Остаться совершенно одиноким во враждебном мире, где опасность подстерегает на каждом шагу.

Иной бы сдался или сошел с ума. Но Марк продолжал идти вперед, пусть и не очень уверенно. Он не жалел ни одежду, ни себя самого, прорываясь сквозь ветви и колючки. Он перебирался через сырые овражки, перелазил через поваленные деревья. Усталость и страх отступили, ему было что терять.

Вот уже два часа Марк рыскал вокруг тюрьмы, надеясь что-нибудь услышать и разузнать. Он уже думал о том, чтобы подкараулить одного из охранников для допроса. Местные тюремщики ходили в обычном камуфляже с бронежилетами, не в экзоскелетах, и Марк надеялся, что одного из них удастся схватить, пригрозив ножом. Хотя у всех них были автоматы, Марк рассчитывал напасть со спины. Впрочем, он понимал, какое это безумие.

Марк настолько ушел в себя, что даже не смог по достоинству оценить красоты тюремного острова. В отличие от города, здесь росли высокие ели с рыжими стволами. Из-за них пахло свежестью и хвоей, иголки мягко пружинили под ботинками, но Марк этого словно не замечал. Один раз только он отметил для себя, что лес вокруг тюрьмы похож на искусственно посаженный: слишком аккуратными стройными рядами росли деревья. Временами ему попадались хоженые тропинки, но их лучше было обходить стороной — как и главную дорогу, вымощенную камнем, которая вела к воротам тюрьмы. За оградой вокруг высокого кирпичного здания росли стриженные кусты и березы.

Заключенные вряд ли могли наслаждаться природой вокруг, ведь большую часть своей жизни они проводили в камерах. А тюремщики… впрочем, может, это они как раз облагородили территорию? В другое время Марк удивился бы и разозлился, думая о том, что здесь вместо тюрьмы могла бы раскинуться ферма. Но сейчас ему было все равно. И он не желал вдаваться в размышления, насколько грамотно власть занимается производством и насколько чиста почва от загрязнений, случившихся во время Гражданской.

С момента прибытия Марк ничего не ел, словно потребность в пище отпала. Тело начинало истощаться, но он упорно игнорировал его нужды. Отсутствие сна тоже сказывалось — и вот он уже задремал, припав спиной к дереву, растущему около бетонной стены с колючей проволокой. Марк уже не видел разницы между сном и явью, и иногда ему мерещилось, будто один из охранников его обнаружил. Потом образ исчезал, и Марк понимал, что принял куст за врага. А вскоре он услышал:

— Без резких движений, если хочешь жить.

Марк помотал головой, отгоняя сон. Но тут ему стало страшно, ведь ощущение острия у плеча никуда не пропало, хоть он и проснулся. Он покосился на штык-нож, приставленный к нему вместе с ружьем. И медленно поднял глаза.

Двое неизвестных пристально его разглядывали. Марк не врубался, кто перед ним стоит, и страх его мешался со смятением. Они хоть и были одеты в камуфляж, но напоминали скорее охотников или егерей, ведь тюремщики брились и выглядели опрятно. К тому же, они не снимали бронежилетов.

Один был рыжий, другой коричневый. И рыжий спросил:

— Как ты здесь оказался, друг?

Друг? Марк опешил.

— Долгая история, — уклончиво ответил он.

— И то верно, тут местечко не для долгих историй. Пойдем с нами! У нас укрытие, и там есть другие люди. Такие же, как мы.

— Ты че? — включился коричневый. — Он же непонятный. Башка не бритая, без робы. Одет, как горожанин.

Марк недоумевал.

— Так горожанин и есть, — рыжий подал Марку руку, помогая встать. Тот предпочел принять помощь, чтобы не раздражать явно опасных незнакомцев. — Ты не бойся, мы свои. Бывшие заключенные. Сбежали уже пару лет назад и теперь помогаем своим.

— Ага, а горожанин откуда сюда свалился? Странно!

— Уймись, Роланд. Потом перетирать будем.

Коричневый проворчал что-то неразборчивое и двинулся вглубь леса. Рыжий кивнул Марку, чтоб тот шел вперед, а сам стал замыкающим. Марк весь напрягся, виски пульсировали. Голова шла кругом от невозможности осмыслить происходящее. Свои, да еще и такие… сильные, подготовленные? Это помощь свыше или очередная ловушка судьбы? Он не знал, что думать, и больше всего нервничал из-за рыжего, идущего сзади, потому что не мог следить за ним.

Хвойный лес не казался надежным укрытием, трава здесь была невысокая, и деревья стояли друг от друга на приличном расстоянии. И если двух незнакомцев скрывал камуфляж, то Марк в своей темно-серой куртке так или иначе выделялся на фоне зелени. Но вскоре растительность вокруг стала гуще, появились дубы, березы и высокие папоротники. Откуда ни возьмись вылезла мошкара, и Марк догадался, что они добрались до дикой части леса. Здесь он мог не бояться тюремных охранников, но расслабляться было рано.