Детектив вынул из-под стола саквояж — я не заметил, чтобы он вносил его в комнату для допросов. Наверное, саквояж находился тут всё время, как раз на такой случай.

— Одна инъекция, и вы заговорите, — заявил Тибо, вынимая из саквояжа пузырёк с лекарством и шприц. — Все говорят, и вам препарат язык развяжет быстро. Куда быстрее кулаков ажана.

Услышав такие слова, помянутый ажан отвернулся обратно к пишмашинке.

Если наклейка на пузырьке не врёт, то внутри — каллокаин, мощная «сыворотка правды». Похоже, Тибо решил взяться за меня всерьёз, или времени у него немного, и он хочет «расколоть» меня до того, как явятся люди посерьёзнее, чтобы забрать моё дело. Убийство секретарши патрона регионального представительства детективного агентства «Континенталь» — явно не уровень простого офицера криминальной полиции, каким был Тибо. Он знает, что за мной придут серьёзные люди, и хочет добиться результата прежде, чем это случится.

Что ж, будет ему результат.

— Для протокола, — сказал я, когда Тибо принялся подтягивать мне рукава пиджака и сорочки, чтобы ввести препарат внутривенно, — на фронте мой организм подвергался изменениям с помощью неизвестных мне алхимических препаратов.

— Всех нас там какой только гадостью не травили и не пичкали, — усмехнулся Тибо, нашарив вену у меня на локтевом сгибе и аккуратно, с почти фельдшерской точностью введя иглу. — Для каллокаина это не помеха, уж поверь мне. Он всем языки развязывает. Гарантия.

Тибо надавил на поршень, и прозрачная жидкость влилась в мою кровь.

Вспышка! Вспышка! Вспышка!

Тьма…

Первыми всегда возвращаются самые примитивные чувства. Желание опорожнить кишечник и мочевой пузырь. Голод, от которого сводит желудок. Холод, забравшийся в самые кости. Потом приходят поверхностные ощущения. Ровный металл стола под спиной, грубая ткань простыни сверху. И самыми последними — полноценные чувства. Зрение и слух.

Темнота и тишина. Не тьма, что обнимала меня ещё считанные минуты назад, обычная темнота. Холод металлического стола, грубая ткань простыни и стягивающая большой палец правой ноги бирка не давали пространства для воображения. Я в морге, где и должен был оказаться после инъекции каллокаина.

Я сильно лукавил, говоря детективу Тибо, что не проходил особой подготовки. Очень даже проходил, вот только до тех досье ему никогда не добраться. Тогда же опытные алхимики изменили и моё тело. Оно не только умело сопротивляться магии. Командование позаботилось о том, чтобы бойцы нашего подразделения ничего не выдали под «сывороткой правды», даже такой убойной, как каллокаин.

Смерть моя выглядела натуральнее некуда. Остановился пульс, глаза не реагировали на свет, а нервные окончания — на боль. Без серьёзного анализа с привлечением магии «ложную смерть» никак не опознаешь. На этом и строился расчёт.

Я не думал, что Тибо решит накачать меня каллокаином, это очень облегчило побег из-под стражи. Я прикидывал, сколько продержусь, если за меня возьмутся всерьёз и в самом деле примутся обрабатывать ботинками по рёбрам, почкам и голове. Тогда бы я тоже впал в состояние «ложной смерти», однако выходил бы из него намного дольше и вряд ли смог бы вот так запросто подняться с металлического стола в морге полицейского участка.

Конечно, мне даже исподнего не оставили, так что пришлось шлёпать по полу голыми пятками. Первым делом надо найти туалет, потому что кишечник и мочевой пузырь уже поднимали бунт, грозя исторгнуть своё содержимое вне зависимости от моего желания. Осложнялось дело тем, что всё тело моё затекло за время неподвижного лежания на столе. Передвигался я медленными и аккуратными шагами, как паралитик, держась рукой за часто стоящие столы с мертвецами.

В морге, к слову, был настоящий аншлаг, наверное, чтобы определить на стол меня, пришлось выкинуть какого-нибудь бродягу. По крайней мере, пустых столов, кроме того, что покинул я, больше не было — на всех лежали накрытые несвежими простынями тела. Несколько раз я неловко хватался то за мёртвую руку, то за ногу. Это напомнило мне о фронте, о заполненных трупами траншеях, где, куда ни ткни, попадёшь в покойника — своего или вражеского. Тогда и спать привыкали среди мертвецов.

Кое-как доковыляв до двери, я порадовался, что запирать её не стали, хотя внушительный засов снаружи имелся. Глянув на него, я вспомнил разговор с отставным офицером контрразведки, а теперь инспектором министерства труда. Он говорил о «закладках» эльфийских магов — покойниках, которые должны встать по команде их повелителя-мертвовода. Оставалось порадоваться, что в этом участке о таких не ведают и не принимают против них даже самых простых предосторожностей вроде закрытой на прочный засов двери.

Работники морга были обычными людьми, так что туалет я нашёл быстро. С удовольствием, редко с чем сравнимым, я сделал там все дела и хорошенько умылся. Вода в кране, как назло, была даже не холодной, а ледяной. Она неплохо прочистила голову от остатков одури «ложной смерти», но сам процесс умывания доставил мне немало неприятных ощущений. Я и так замёрз, а уж после ледяной воды у меня зуб на зуб не попадал.

Теперь нужно найти комнату хранения вещественных доказательств. Уверен, моя одежда, кроме исподнего разве что, а заодно и оружие вместе с кинжалом, которым убили секретаршу Робишо, хранятся там. К тому же там круглые сутки дежурит вахтёр, у него можно узнать, сколько я провалялся трупом. Сейчас, наверное, глубокая ночь, судя по тому, что в морге никого нет, даже дежурной смены санитаров.

Бредя по коридорам подземной части полицейского участка, я думал, что со стороны запросто могу сойти за зомби из легенд об Афре или оживлённого эльфийской магией мертвеца из «закладки». Такие встречались нам на фронте, правда, не слишком часто. Бойцы из покойников никакие, а гнать их толпами на пулемёты слишком большая роскошь, как вскоре поняли лигисты. Ходили слухи о том, что из колоний привозили тамошних шаманов — хунганов и бокоров, превращавших мертвецов в зомби. Последние якобы не были тупыми куклами, только и могущими лезть на проволочные заграждения, давая возможность перебраться своим ещё живым товарищам. Африйские зомби — это жестокие, почти неуязвимые для обычного оружия бойцы. Но о них лишь ходили легенды, лично я не видел ни одного чернокожего жреца в наших траншеях.

Доковыляв до прочной двери с табличкой «Камера хранения вещ-ных док-в», я с силой постучал в неё. Сидящий внутри вахтёр, скорее всего, откровенно дрыхнет. Стучать пришлось долго, и будь я обут, то, наверное, уже барабанил в дверь каблуком, чтобы разбудить проклятущего вахтёра. Наконец он соизволил открыть мне, высунув длинный нос через дверь и уставившись на меня одним глазом. Второй скрывала чёрная повязка.

— Чего молотишь в такое время? — спросил было вахтёр, явно ещё не разглядевший меня.

Я не дал ему опомниться, с силой дёрнув дверь на себя. Бедняга-вахтёр едва не вылетел в коридор, так сильно опешил, увидев голого мужика в коридоре. Такого гостя он явно не думал встретить, особенно среди ночи. Я мельком видел себя в зеркале, когда умывался в туалете — воистину краше в гроб кладут. Бледная до синеватого оттенка кожа, запавшие глаза, волосы висят крысиными хвостами. Упырь натуральный, а не человек. И вот такой упырь едва не выдернул в коридор одноглазого вахтёра.

Тот попытался сопротивляться, однако находился в таком шоке, что я легко справился с ним. Хотя приди он в себя хотя бы немного, мне бы это уже не удалось. Затёкшее от долгого лежания в полной неподвижности тело слушалось не слишком хорошо. Если ходил я уже более-менее уверено и не держась за стенку, то драться был уж точно не в состоянии.

Я втолкнул не сопротивляющегося вахтёра внутрь и шагнул следом. После приглушённого света в коридорах подземной части полицейского участка я почти ослеп. В комнате хранения вещдоков горели несколько люминесцентных ламп, не оставляя ни единой тени. Я на ощупь закрыл за собой дверь, задвинув лязгнувший засов.