— Молчаливый какой, — усмехнулся детектив. — В машину его — в участке поговорим по душам.

Хорошо хоть, сразу не пообещал через табак пропустить[9].

Солдаты отпустили меня, однако ажаны знали своё дело крепко. Я даже дёрнуться не успел бы, имей такое желание, как они подхватили меня под локти и повели к двери, ведущей на верхний этаж дома. Наверное, мой недруг в чёрных перчатках просто мечтал, чтобы я хотя бы немного рыпнулся, что можно принять за сопротивление, но я не доставил ему такого удовольствия. Шёл сам, на тычки никак не реагировал и, главное, молчал. Слишком хорошо я знаю повадки наших патрульных — любое неверное слово или жест они истолкуют так, чтобы хорошенько приложить тебя дубинкой по рёбрам.

Ажан всё же нашёл как меня достать. Когда садились в чёрный автомобиль, он крепко приложил меня о край крыши лицом. Боль взорвалась в голове трёхдюймовым снарядом, ноги подкосились, и патрульным пришлось приложить известные усилия, чтобы я не растянулся на тротуаре. Снова ударив, теперь уже о край дверцы, но не так сильно, как в первый раз, ажаны сунули-таки меня в салон. Тот, что в чёрных перчатках, пристроился с одного бока, второй подпёр с другого. Детектив уселся на переднее сидение.

Шофёр увидел мою окровавленную физиономию в зеркальце заднего вида и недовольно скривился.

— Дайте ему хоть платок, что ли, — сказал он.

— Много чести, — бросил в ответ ажан в чёрных перчатках. — Пара ссадин — всего делов-то.

— Предупреждаю, — равнодушно заявил шофёр, поворачивая ключ зажигания, — если он тут всё кровью своей зальёт, вы будете мне машину драить.

— Дайте ему платок, — распорядился детектив, даже не обернувшись к нам.

Конечно, кому хочется иметь проблемы с гаражом участка — в следующий раз ведь можно и пешком на задержание преступника отправиться.

Тот, что в перчатках, словно и не слышал слов детектива, и платком пришлось делиться второму.

Участок, куда меня привезли, ничем не отличался от всех прочих. Он занимал первые этажи высотки, имел свой вход, а от обнаглевших в последние месяцы анархистов его охраняли бойцы специального отряда полиции в кирасах поверх обычной формы и шлемах вроде тех, что носили штурмовики на фронте. На плечах у них висели крупнокалиберные дробовики. В общем, выглядели они грозно, ничего не скажешь, однако анархисту с бомбой за пазухой или в портфеле мало что могли противопоставить.

Ажаны снова не стали церемониться со мной, пока вытаскивали из автомобиля и вели прямиком в комнату допросов. Особенно старался тот, с чёрными перчатками на руках, второй же, скорее, не давал мне упасть. То ли ажан был не сторонником лишнего насилия над задержанным, то ли его товарищ в чёрных перчатках перешёл некую границу, однако поглядывал тот на второго патрульного с явным неодобрением.

В комнате для допросов меня усадили на стул, прикрученный к полу, и зачем-то надели наручники. Как будто по дороге я сбежать не мог, а теперь, находясь посреди полицейского участка, стал вдруг представлять опасность.

— Выйди, — велел ажан в чёрных перчатках второму, — мне с этим субчиком потолковать надо с глазу на глаз.

— Не переусердствуй только, — бросил тот, шагая к двери. — Офицер Тибо быстро бумажки на него оформит.

— Да ты не бойся, — усмехнулся ажан, — я его и пальцем не трону без команды. Мне именно что потолковать надо.

— Ну, давай-давай, — кивнул второй ажан, открывая дверь, — толкуй, да не увлекайся.

Он явно не поверил заверениям товарища.

— Не помнишь меня, поди, — скривил губы в ухмылке полицейский. — А я тебя сразу срисовал, приятель. У тебя таких, как я, походя обиженных, не один десяток, верно? Но не повезло тебе со мной снова свидеться. — Он стянул с пальцев печатки — под ними кисти рук его были покрыты уродливыми следами ожогов.

Это было как молния, как быстрые, резкие, словно винтовочные выстрелы, хлопки в ушах. Я вспомнил эти руки, вспомнил ажана, швырнувшего на асфальт перчатки, вспомнил автомобиль секретаря астрийского консульства.

Вот оно! Вот! Но — что дальше? Что?

— Нет, не помню, — оказывается, я произнёс эти слова вслух, чем немало удивил ажана. — Ничего не помню…

— Это ничего, приятель, — пообещал мне патрульный, — ты не бойся, мы тебе память вернём. Здесь и не таким возвращали. Особенно после доброй порции табачку.

— Отставить, — раздался от двери голос детектива, которого, как я теперь знал, звали Тибо. — Никакого табака без моего приказа. Вам всё понятно, ажан?

Натягивающий обратно чёрные перчатки патрульный согласно кивнул, но сразу видно, без особого энтузиазма. Очень ему хотелось пропустить меня через табак, а уж после говорить.

— Давайте для протокола, — сел напротив меня детектив Тибо. — Ажан, вы пишмашинкой владеете? — Тот кивнул. — Будете вести протокол, не хочу сюда привлекать лишние уши.

Мой недруг уселся за отдельный столик, заправил в печатную машинку лист бумаги, быстро набрал «шапку» и приготовился набирать, что скажут.

— Для протокола, — начал детектив. — Ваше полное имя, возраст.

Я представился, назвал дату рождения.

— Род занятий.

— Детектив агентства «Континенталь».

— Для протокола: удостоверения при вас найдено не было, равно как и разрешения на ношение огнестрельного оружия в пределах урба.

Пишмашинка весело стрекотала, пока ажан печатал на ней слова детектива.

— Я имею право на телефонный звонок и хочу воспользоваться им немедленно, — заявил я.

— Если хотите звонить своему патрону, то прежде подумайте хорошенько. Вы считаете, мы не установили личность убитой вами женщины? Вряд ли Робишо будет рад узнать, что вы спали с его секретаршей, а после жестоко расправились с ней. Кроме орудия убийства в ваших карманах нашли ещё кое-что — и эта улика обличает вас полностью.

На стол передо мной легка сложенная в несколько раз записка.

И снова накатило. Тьма — вспышка света бьёт по глазам. Щелчки плети, винтовочные выстрелы в ушах. Блондинка улыбается мне, тонкие пальцы ловко опускают в карман пиджака сложенный вчетверо листок бумаги. Щелчки, щелчки, щелчки. Выстрел! Вспышка! Разворачиваю её листок, он долго лежал в кармане, я забыл о нём. Тьма…

Я тёр лицо, пытаясь вернуть ускользающие воспоминания. Но они уже летели прочь стаей чаек, хохоча надо мной.

— Текст, — постучал пальцем по записке Тибо, — изобличает вас.

Я едва сумел сосредоточиться на расплывающихся буквах.

Никаких пошлостей вроде следов губной помады, всё сухо и очень деловито. В духе особы, что могла быть очередной пассией Робишо, он всегда подбирал таких — дамочек без лишних иллюзий.

— Обойдёмся без телефонных звонков, думаю, — усмехнулся детектив. — А теперь выкладывайте, зачем вы убили её? Дурные сны? Память о войне? Показалось, что вы в траншее — и схватились за нож? Это бывает, война многих искалечила. Признайтесь, и вам грозит только дурдом, а не тюрьма и не каторга.

— Не помню, — уверенно заявил я. — Кинжал не мой, что он делает в моём кармане — не знаю. Это точно не бэпэтэ[10], женщину били профессионально, так чтобы истекла кровью. Такие ранения не нанесёшь в приступе траншейного безумия.

— Значит, вы признаётесь, что хладнокровно убили беззащитную жертву?

Ажан ещё веселее застучал по клавишам пишмашинки.

— Я не проходил специальной подготовки, на фронте был простым солдатом. Я могу отличить раны, нанесённые профессионалом, но сам так бить не умею. Руку мне никто не ставил.

— Знаете что, — вздохнул Тибо, — я мог бы оставить вас на пару часов этому ажану. Он так обижен на вас за что-то, что готов измолотить в фарш. — Услышав эти слова, патрульный оторвался от пишмашинки и уставился на меня хищным взглядом. Он стал похож на голодного пса, только и ждущего, чтобы его спустили с цепи и дали команду «Рвать!». — Но мне нужен результат, а не ваш покалеченный труп. Так что прибегнем к методам современной науки.