Я сумел нащупать рукоятку «Фромма» и вытянуть пистолет из кобуры. Каждое движение отзывалось жгучей болью, словно по жилам струилась не кровь, а кислота. В определённой степени так оно и было, но я старался не думать о том, какой вред наношу сейчас своему организму. Не поднимаясь с палубы, я перекатился на бок и нацелил оружие на эльфа. В последний миг он понял, откуда грозит опасность, и обернулся ко мне. Лицо его не вытянулось от страха, как у того сидхе, что я пристрелил по ту сторону двери. Он попытался остановить меня, но помешал кавдорский тан. Стоило только эльфу ослабить давление, как правая рука тана подобно атакующей змее выстрелила вперёд и сильные пальцы сжались на горле эльфа. А в следующий миг я нажал на спусковой крючок.
Я выстрелил всего один раз — слишком дорогими были пули, заряженные во «Фромм», да и достать мне их было негде. А вот нужда иногда бывала, и обычно от этого зависела моя жизнь. По той же причине стрелял не в голову, а в грудь. Пуля вошла в тело эльфа рядом с сердцем — я мог заслуженно гордиться этим выстрелом. Внутри же она разлетелась на сотни осколков, выжигающих магию и саму жизнь из эльфа. Особые экспансивные боеприпасы, выданные мне ещё во время войны, которые я «позабыл» сдать после очередного задания отлично подходили для убийства магов — не только эльфийских, а вообще всех. Точно не знаю, чем именно начинены патроны, но любого волшебника они разят наповал. Главное, попасть в корпус или в голову.
Сидхе постоял пару секунд, а после обвис в железной хватке кавдорского тана, будто разом лишился всех костей. Тяжесть, давившая на нас, пропала. Я откинулся на палубу, не забыв сунуть «Фромм» обратно в кобуру — не хватало его ещё тут потерять. Организм перестал насыщать кровь алхимической отравой, противостоящей магии, и боль отпускала, хотя и куда медленнее, чем мне бы хотелось.
«Гром и молнии в порту» гласил заголовок «Розалии сегодня». Я сидел с утренней газетой в любимом кабачке на углу Орудийной и Кота-рыболова. Солнце давно уже скрылось за горизонтом, но внутри это вряд ли кто-то заметил. Безымянный кабачок располагался в полуподвале, а окна его были такими грязными, что тусклые электрические лампы горели с открытия и до закрытия. На сцене полная негритянка тянула унылые напевы родной Афры, вошедшие в моду через пару лет после войны, под аккомпанемент полурасстроенного фортепиано. Рядом скучал как обычно пьяный в стельку пожилой саксофонист. Перманентное опьянение, правда, никак не сказывалось на его мастерстве в обращении с музыкальным инструментом. Газету оставил на барной стойке какой-то студент, накачавшийся пивом до такой степени, что мне вместе с чернокожим здоровяком — мужем певицы и сыном саксофониста, работавшим здесь вышибалой — пришлось вытаскивать перепившего парня на улицу. Я сунул вышибале пятёрку из полученных от Вальдфогеля денег и попросил не бросать студента, посадить его в такси, когда мальчишка проблюётся. Вышибала был удивлён моей неожиданной щедростью, но ничего не сказал.
Я вернулся в кабак, где меня уже ждал долитый до краёв стакан виски, в котором медленно таяли небольшие кубики льда. Вообще, альбийцы очень правильно выбрали название для этого напитка — «вода жизни» как она есть. Вот тогда-то и обнаружил газету, и обратил внимание на заголовок.
Ушлых газетчиков никто не пустил на пирс, да и весь порт перекрыли на пару дней, однако они, как всегда, всё пронюхали очень быстро. Я взял газету и принялся читать статью под броским заголовком.
«Трагедией закончилась рутинная проверка корабля в порту урба Марний. Как сообщают достоверные источники, сухогруз, предположительно под веспанским флагом, оказался захвачен анархистами, желавшими взорвать порт. Другой источник сообщает нашему корреспонденту о возможном следе Северной лиги. В пользу последней версии говорит присутствие в порту не только полиции и жандармерии, но и людей в штатских костюмах, распоряжавшихся, по словам источника, „с хозяйским видом заправских контрразведчиков“.
Достоверно можно сказать следующее: прошлой ночью, когда небо над урбом Марний сверкало молниями и сотрясалось от грома сухой грозы, со стороны порта доносились звуки, заставившие всех жителей окрестных районов вспомнить о войне. Звучали выстрелы из ручного оружия, а также очереди из пулемёта. Спустя час после начала перестрелки порт был закрыт силами полиции урба и жандармерии. До сих пор на его территорию никого из представителей прессы не допустили.
Как сообщили представители полицейского и жандармского управлений урба, в порту проводилась рутинная проверка сухогруза чиновником министерства трудовых резервов и миграции, которая внезапно переросла в потасовку с представителями профсоюза докеров, также присутствовавших при проверке. После чего невыясненными лицами был открыт огонь из огнестрельного оружия. Число пострадавших уточняется. Причины разгоревшегося конфликта остаются неизвестными. Полиция и жандармерия ведут расследование, о результатах которого представители обоих силовых ведомств обещали сообщить прессе. Роль контрразведки, если загадочные люди в штатском и в самом деле были контрразведчиками, остаётся загадкой».
Вот насчёт контрразведки газетчики ошибались. В штатском были люди из надзорной коллегии. Среди них мелькало и знакомое чёрное лицо инспектора Дюрана, однако я не стал тогда обращать на себя его внимание. Тем более что он явно увидел меня, вот только повёл себя так, словно мы не знакомы. Значит, тогда ему было так нужно. Наш разговор состоялся позднее — сегодня днём, и я зашёл в кабак углу Орудийной и Кота-рыболова, чтобы обдумать сделанное мне предложение.
Пока я читал статью, певица закончила одну тягучую композицию и сделала пару затяжек сигаретой, поданной саксофонистом. Она кивнула ему и жестом попросила о перерыве, и тот заиграл сам, наполнив зал кабака звуками печальной мелодии. Певица вступит позднее, когда выкурит сигарету и сделает пару глотков из стакана с кукурузным виски безо льда. А пока саксофонист выводил замысловатые пассажи, наслаждаясь собственной игрой и опьянением.
Кого я не ожидал увидеть сегодня в кабаке, так это моего нанимателя. Инноценз Вальдфогель спустился по короткой лесенке и нашёл меня взглядом. Он подошёл к барной стойке и, щёлкнув по моему стакану, заказал себе то же. Бармен кивнул и налил ему ячменного виски, добавив пару больших кубиков льда.
— Для начала — вот, — протянул мне пухлый конверт Вальдфогель. — Тут немного больше, чем мы договаривались. Премия за риск. Не ожидал увидеть вас на пирсе.
— А я так и не понял, куда вы делись после того, как зазвучали первые выстрелы, — ответил я, пряча конверт во внутренний карман пиджака.
— Умение вовремя уйти с линии огня не раз спасало мне жизнь, — усмехнулся Вальдфогель. И куда только делся тот неуверенный в себе чинуша, что пришёл ко мне в контору всего-то позавчера. Вальдфогель просто лучился самодовольством.
Певица на сцене наконец затянула новую композицию, под которую легко подстроились пианист с саксофонистом.
— Говорите уже, Вальдфогель, — бросил я, делая пару глотков виски и обнаружив, что стакан пуст. Вальдфогель щёлкнул пальцами, велев наполнить мой стакан за его счёт.
— Что именно говорить? — удивился он.
— Зачем пришли сюда, — пожал плечами я и, опережая его возражения, начал перечислять доводы: — Вы нашли меня в баре, хотя могли бы зайти завтра в контору. Дали денег больше, чем мы договаривались, хотя не производите впечатления богатого человека. Не спросили отчёта о накладных расходах. Да и кроме того, достаточно взглянуть вам в лицо, чтобы понять — вы пришли ко мне не только чтобы расплатиться. Так что выкладывайте, с чем пришли. Если честно, у меня большие планы на сегодняшний вечер.
Тут я не кривил душой. Я был при деньгах, а значит, мог позволить себе произвести впечатление на одну особу, к которой собирался заглянуть, как только соберусь с духом.
— Я и в самом деле хочу предложить вам кое-что, — кивнул Вальдфогель, — но не от своего лица. Дело в том, что в этом деле я выступаю как проводник чужой воли — воли некой организации отставных офицеров, раскиданных по разным министерствам и ведомствам королевства. Вы сами видели, чем занимались проклятые эльфы на борту «Милки», надеюсь, вы поняли, что они творят.
