Эльф приземлился на палубу с грацией прирождённого танцора. Он глянул в лицо полугиганту, словно оценивая свою работу, и стремительным движением левой руки вогнал ему в бок кинжал. Прямо туда, где не сошлись грудная и спинная пластины. Здоровяк издал полувскрик-полустон, а эльф вырвал оружие из раны — за клинком потянулась нитка крови, — и тут же вонзил оружие снова. Но когда он попытался выдернуть оружие во второй раз, полугигант помешал ему. Он прижал плечо к боку, поймав так в ловушку руку врага. Эльф попытался освободиться, но даже дважды раненый толстяк был сильнее.

Я оказался ближе всех к ним обоим, а потому быстро шагнул вперёд, вскидывая оружие. Я отлично понимал, что счёт идёт на мгновения, но не смог отказать себе в удовольствии и посмотрел, как вытягивается лицо эльфа, когда прямо между глаз ему уставился чёрный зрачок моего пистолета. Я трижды нажал на спусковой крючок, опустошив магазин. Пули разнесли лицо эльфа и вылетели из затылка в брызгах крови, осколках костей и кусках мозга.

С потерей предводителя и без того сильно потрёпанные уродливые солдаты совсем потеряли волю. Они отстреливались, но даже не пытались уклониться от пуль и картечи с белым фосфором из дробовика председателя профсоюза докеров. А тот палил как сумасшедший, впав в состояние, близкое к амоку, выкрикивая ругательства в адрес врагов, большую часть которых заглушали выстрелы. Полуэльф сменил барабанный магазин в своём «Принудителе» и поливал уродливых солдат длинными очередями, не жалея патронов.

Когда же последний из врагов упал на палубу, буквально изрешечённый пулями и в нескольких местах тлеющий после попаданий белого фосфора, председатель профсоюза докеров практически рухнул на колени рядом с умирающим полугигантом.

— Гюннлёйгюр, — осипшим от криков голосом произнёс он во внезапно воцарившейся звенящей тишине. По всей видимости, так звали толстяка, — ну зачем ты так, а? Зачем подставился так по-дурацки, дружище?

— Jävliga… — полупросипел-полупробулькал в ответ тот, — jävliga ремни. Усохли…

Я глянул ему в лицо, и хотя здоровяк ещё мгновение назад был жив, пускай и при смерти, но сейчас я сразу понял — он умер. Председатель профсоюза докеров закрыл ему остекленевшие глаза.

— Они, — удивительно тихим голосом произнёс он, поднимаясь на ноги, — мне за него заплатят. — И принялся уверенными движениями перезаряжать дробовик, добивая его магазин новыми патронами, поданными полуэльфом.

— Будь уверен, — кивнул кавдорский тан, — они заплатят полной мерой.

И первым взялся на запорный штурвал двери, ведущей в особый отсек «Милки».

У боен и полевых госпиталей есть свой особый запах. В нём смешиваются вонь крови, пролитой на пол, открытых ран, спирта, который льётся так же обильно, как и кровь, но главное — это неуловимый запах страха. Скот осознаёт близость смерти, и их страх, животный ужас пропитывает помещение. Люди боятся смерти, увечий, первобытный ужас остаться калекой вытесняет воздух из госпитальных палат, где врачи режут раненых, поступающих прямо из траншей.

Именно этот запах встретил нас в особом отсеке «Милки». Несмотря на то что он поражал своей чистотой — белыми стенами, аккуратно застеленными простынями столами, под которыми бугрились тела, идеально вымытым полом, я всей душой прошедшего войну человека ощущал родство этой проклятой всеми святыми комнаты с полевым госпиталем. Или бойней.

Единственным чёрным пятном в отсеке, заполненном металлическими столами и шкафами с какими-то алхимическими препаратами и хирургическими инструментами, был ещё один эльф, облачённый в похожий на плащ длинный — до пят — халат и перчатки из тонкой кожи. Всё его облачение было полуночного цвета. Он поднял на нас взгляд, как только мы вошли в особый отсек. До того эльф склонялся над столом с откинутой простынёй, работая скальпелем над лежащим там одурманенным человеком.

— Этот ampamaita не сумел остановить вас, — с нескрываемым презрением произнёс сидхе. Он аккуратно положил на стол скальпель. — Но с другой стороны, весьма интересное пополнение для моей коллекции.

Он направился к нам, проходя мимо столов с лежавшими на них под белыми простынями людьми и орками. Я не знаю точно, сколько из них уже подверглись жутким изменениям под скальпелем этого чудовищного хирурга, однако работа его была далека от завершения. Слишком уж много народу оставалось в рабских трюмах проклятого корабля.

— Ты считаешь, что можешь справиться с нами. — Знакомая уже нехорошая улыбка скривила губы кавдорского тана. — Твой приятель с той стороны двери пытался купить нас, потому что был слаб и не уверен в себе…

— Я не опущусь до такой низости, — ответил эльф. — Здесь хватит столов на всех вас.

Тан улыбнулся шире и сделал знак искупителям — оба тут же принялись быстро нараспев читать песнопения, похожие на молитвы, но с совершенно незнакомыми мне словами. Председатель профсоюза докеров и полуэльф открыли огонь, направив на эльфа оружие и поливая его свинцом и белым фосфором. Однако всё это заставило сидхе рассмеяться. Он по-прежнему шагал к нам, не обращая внимания на смертоносные заряды картечи и длинные очереди «Принудителя».

— Глупцы, — произнёс эльф, — и жалкие варвары. Вы уничтожаете мою работу, и за это я накажу. Мой скальпель обратит вас в жалких, бесполезных тварей…

— Turn, hell-hound, turn! — выпалил кавдорский тан. — I have no words: my voice is in my sword: thou bloodier villain than terms can give thee out![4]

— Сильные слова из чужого мира, — признал эльф, чуть замедлив шаг, но не остановившись. — Но они слабы против меня.

Он вскинул руку, меж пальцев сверкнули лезвия скальпелей и ланцетов, и метнул хирургические инструменты в нас. Мгновенно замолчало оружие председателя профсоюза и полуэльфа. Они повалились на палубу — ладони их оказались пришпилены к рукояткам оружия. Бритвенно-острые лезвия попали в нервные центры на руках и ногах, буквально парализовав обоих. Меня спасла нательная броня — вот только батарея перегорела окончательно, оповестив меня об этом волной жара в области поясницы. Я быстро отцепил бесполезную батарею, пока она не начала прожигать одежду, и бросил на пол. Оба искупителя легко перенесли атаку, лишь начали громче читать песнопение. Сам же кавдорский тан бросился на эльфа, продолжая на бегу скандировать стихи на языке из другого мира.

— Yet I will try the last. Before my body I throw my warlike shield. Lay on, Macduff, and damn'd be him that first cries, 'Hold, enough!'[5]

Он налетел на эльфа, нанёс ему несколько стремительных ударов короткими мечами, выхваченными из ножен за спиной. Однако сидхе оказался умелым противником — он отбил все атаки. Когда же кавдорский тан попытался повторить приём с ударом в горло, эльф просто перехватил его руку в локте и сильно сжал длинные пальцы.

— Danna! — выкрикнул эльф, и нам на плечи словно стотонные плиты обрушились.

Меня пригнула к самой палубе невероятная тяжесть. Застонали от боли председатель профсоюза и полуэльф. Оба искупителя замолчали, захлебнувшись словами песнопения. И лишь кавдорский тан пытался противостоять эльфу. Они замерли друг напротив друга, взгляды их скрестились подобно клинкам. Сейчас их битва шла на совсем другом плане, и это давало мне шанс.

— Despair thy charm; and let the angel whom thou still hast served…[6] — едва слышно шептал кавдорский тан. Эльф в ответ лишь натянуто улыбался.

Мне же оставалось только ждать. Ждать, пока заработают улучшения, внесённые в моё тело королевскими алхимиками. Перестроенный под их чутким присмотром мой организм начал менять состав крови, и теперь она разносила по телу вещества, делающие меня временно невосприимчивым к магии. За это придётся платить — и дорогой ценой, однако сейчас именно эти улучшения спасали мне жизнь, медленно убивая тело.