Поэтому я застенчиво полагался на случай, который снова столкнул бы нас и мы как-то сами собой продолжили бы общение с того момента, как закончили. Таким образом прошло несколько тревожных недель с той самой ночи в допросной камере.
Однажды я всё-таки не выдержал и, с трудом выждав конца рабочего дня, буквально подкараулил Крюгера у выхода. Ждать мне пришлось ни много ни мало, а два часа. Желудок уже сводило от голода, колени начинало потряхивать от усталости. Тот держал в руках какую-то кучу бумаг, выуживая оттуда непослушные листки и одновременно что-то кому-то втолковывал по телефону, при этом воровато оглядываясь.
Пока он бился с входной дверью, пытаясь подцепить ручку локтем, я вышел из тени коридора и тихонько позвал его по имени. Тот вздрогнул, сердито обернулся и, увидев меня, застыл.
— Перезвоню, — буркнул он в телефон, и в груди у меня что-то обрадованно затрепетало.
— Слушай, Фритц, я хотел…
— Вот ты-то мне и нужен! — азартно произнёс он, выронив часть бумаг.
Я даже ушам не поверил. Нужен! Бросился помогать подбирать бумаги, но от его головокружительного аромата лишь неловко присел на пол и нервно улыбнулся. Тот, казалось, не заметил моих нелепых движений, одной рукой сгрёб в охапку листки, а другой схватил меня за руку и потащил в глубь коридора. Я послушно бежал следом с глупой улыбкой на лице. Вот и все, а я так боялся сделать первый шаг!
— Слушай, Алиссен. — Он понизил голос до шёпота, и тон его был скорее деловитым, чем приветливым. — У меня к тебе дело. Ты ведь дружишь с доступами к серверу?
— Ага, — кивнул я. — Это же моя работа.
Крюгер коротко кивнул.
— Во-от. Тут такое дело… — он подвигал подбородком, словно раздумывая, как это лучше преподнести. — Ты очень мне поможешь, если вытащишь для меня пару файлов. Из тех, что не в общем доступе Управления.
Я тупо смотрел на него, смысл слов не сразу дошёл до моего сознания. Какие-то файлы, доступы… А, че?
— Ты меня слышал? — с подозрением осведомился он.
Я снова кивнул. Разочарование горько разливалось в груди, словно чаша с ядом. Я видел, как раздуваются его ноздри, как крепко сжаты пальцы на папке с бумагами, как играют желваки на покрытых жёсткой щетиной скулах. Он был напряжен, холоден и непробиваем. И, кажется, терял терпение.
— Можно попробовать, — произнёс я. — Не обещаю, что получится.
— Это не какие-то секретные архивы, — авторитетно сказал он. — Распоряжения Сената, которые нам передаются уже в отцензуренном виде. А для лучшего понимания сложившейся ситуации хотелось бы увидеть их лично.
— Ну, пошли, — я пожал плечами, развернулся и поплёлся к себе, испытывая легкое дежавю. О том, чтобы отказать, даже и мысли не было: мне лишь хотелось побыть с ним рядом — любой ценой. Да и он, как никак, блестящий полицейский… Наверняка его просьба во благо общего дела. Пусть и не совсем законная.
Как и в прошлый раз, мы сидели вдвоём в кабинете, и я каждой частичкой тела ощущал его присутствие рядом. Он терпеливо ждал, а затем, получив желаемое, придвинулся к экрану и увлечённо забегал по нему взглядом. Краем глаза я разглядел какие-то сводки, таблицы, чьи-то фотографии… Все это было мне неинтересно. Я хотел что-то сказать, что-то сделать, но его широкая, прямая спина, к которой так хотелось прижаться лицом, была похожа на бетонную стену. И я бы с таким же успехом мог бы приласкаться к забору.
— Фритц?..
— М-м?
— Как у тебя дела вообще? Я давно не видел тебя на работе.
— А? — он лихорадочно скроллил файлы, что-то выписывал себе на листок. Затем взял телефон, сделал пару снимков и прижал его к уху, уже набрав чей-то номер. Мой вопрос остался висеть без ответа. Он был здесь совсем некстати, так же как и я сам. Фритц с кем-то тихо и серьезно переговаривался: «Так и знал, что никакого централизованного командования там нет. Они и сами не знают. Да, я посмотрю. Нет, пока тихо. Я сказал: нет! Ещё рано…»
Потоптавшись с минуту у двери, я закрыл ее за собой и поплёлся домой. Холодный ветер нещадно трепал мне волосы, а я, чувствуя себя полным идиотом, шмыгал носом и смахивал с лица дождевые капли.
В квартиру я заполз с ощущением, что несколько основных показателей моего организма одновременно пробили дно: бодрость, сытость и настроение. Я скинул с себя верхнюю одежду и устало привалился к дверному проему гостиной, не зная, куда кинуться в первую очередь: в ванную, к холодильнику или на диван.
Победил холодильник. Выудив пару кусков позавчерашней пиццы, я бросил их в микроволновку, а сам на автомате включил новостной канал. Показывали очередной митинг. Камера выхватывала из толпы случайные лица, строила какие-то странные ракурсы, подолгу снимала блики на оружии кого-то из полицейских. Вдруг в кучке протестующих я разглядел знакомые лица: мамина коллега Элизабет и ее долговязый приятель! Она что-то гневно выкрикивала, обращаясь к обращённых к ним щитами полицейских. Я так увлёкся новостями, что перегрел пиццу, и сыр растёкся по всей тарелке. Неприятно кольнула совесть: ведь я так и не занялся ее просьбой. Надо бы при встрече спросить, против чего бастуют-то. А то я варился в каком-то своём микро-мире «работа-дом» и практически ничего больше не видел и ни с кем не общался.
Горячий чай и кусок черствой (пусть и размягченной) лепёшки с сыром чуточку помогли восстановить сытость и бодрость, поэтому по свежим следам я решил всё-таки достать мамин ноутбук и поковыряться в нем. Перед глазами все ещё стояло красное от напряжения лицо Элизабет. Эта хотя бы сказала «пожалуйста», когда попросила об услуге. Не то, что… Нет, о нем я думать сейчас точно не хотел. Иначе психану и расколочу что-нибудь.
Экранчик пискнул и загорелся. Вспыхнуло приветствие, а затем появился рабочий стол с аккуратно расставленными вдоль краев папками. В папке «работа» была вся мамина жизнь: по годам расписанные исследования, какие-то архивы, бесконечное количество литературы, и в том числе составленная ею лично энциклопедия с каталогом местной микро-фауны. Я пробежал взглядом по многочисленным фотографиям крошечных рачков и улиток, рыбок и моллюсков, так похожих на Земных. Мама изучала и описывала эту живность с тех самых пор, как два с лишним десятка лет назад прилетела сюда в составе первой экспедиции. Даже когда она вернулась на Землю, родила меня и воспитывала, вырываясь сюда раз в пару лет в длительную командировку, душой она оставалась на Винтерре.
Где же эти зашифрованные архивы? Элизабет думала, что я буду рыться по всем маминым рабочим папкам? Да здесь же настоящий хаос — по крайней мере для человека, далекого от биологии. «Эти ракообразные не имеют столь ярко выраженный половой диморфизм, какой мы привыкли наблюдать у похожих видов на Земле. Альфа-особи более крупные и жизнеспособные, и именно они являются главным двигателем эволюции. Омега-особи, помимо аналогичного набора органов репродуктивной системы, имеют дополнительный яйцевой мешок, в котором вырабатываются зачатки яиц, оплодотворяемых впоследствии альфа-особью. При этом одна омега-особь не может оплодотворить другую омега-особь; наличие у нее репродуктивных органов, аналогичных альфа-особям, носит скорее рудиментарный характер, чем практический. Подробнее об этом феномене см. том 6, раздел 10 «Особенности размножения микроорганизмов Винтерры». Я сделал страшные глаза и закрыл страничку. Ни черта я в этом всем не смыслил! Какие-то альфы, омеги, половой диморфизм и прочие ругательства. Все, что я помнил из маминых рассказов, это то, что планета переживала какой-то очень жёсткий ледниковый период, и вероятно из-за этого вся уцелевшая живность здесь имела «мужской» пол, как более приспособленный к суровым условиям. Только одни самцы были реально самцы, а вторые могли играть роль самок, хотя имели тот же набор органов. Для чего они им были нужны — загадка. Для удовольствия, наверное. В общем, для моего неподготовленного мозга это было слишком сложно.
Зато я умел настраивать параметры поиска, поэтому найти запароленный архив с нужным расширением не составило особого труда. Я нажал на него, и, конечно же, высветилось окошко с просьбой ввести пароль. Я потыкал на всякий случай все то же самое, что уже наверняка перепробовала Элизабет: имена, даты, менял регистры и способы написания. Естественно, ничего из этого не подошло. Я закатил глаза. Это занятие было таким же бессмысленным, как поиск иголки в стоге сена. Взгляд мой упал на папку с названием «фотки». Чуть поколебавшись, я открыл ее, машинально пролистал несколько фотографий. В основном там был я вперемешку с местными пейзажами. Кажется, мама сохраняла себе все, что я высылал ей с Земли… На одном из изображений я остановился. На нем была моя улыбающаяся физиономия, а рядом она — хрупкая красавица-брюнетка в очках с чёрной оправой и с неизменной растрепанной гулей на макушке. Моя мама. На фото мы вместе на моем выпускном в Высшей школе. Я самодовольно ухмыляюсь из под длинной косой челки, а мама, прикрыв мокрые от счастья глаза, обнимает меня за плечи. Ровно через два дня после того, как было сделано это фото, она улетела на Винтерру, и больше нам не суждено было увидеться. Я должен был прилететь сюда через два года стажировки на Земле, чтобы меня без проблем взяли на работу… Но этот процесс ускорился из-за ее внезапной кончины. Тромбоз. Это случилось так недавно, и в то же время, было ощущение, что прошла уже целая жизнь. Целая вечность без неё, без ее улыбки и ласкового голоса, который всегда придавал мне силы жить и двигаться дальше — пусть и зачастую сквозь миллиарды километров.
