Мой смех перерос в истерический, по щекам покатились слёзы. Вся боль, которую я не прочувствовал вчера ночью, обрушилась на меня сейчас: саднящая задница, стёртые в кровь о бетонный пол колени и локти, ссадины и ушибы от контакта с жестким столом и бетоном… Это была странная, безумная ночь, которая просто не могла случиться с такими людьми, как я и Фритц Крюгер, которая не имела разумного объяснения и оправдания в моих глазах. Тогда откуда это странное, необъяснимое чувство облегчения?
До понедельника я провалялся дома в постели, апатично листая местные аналоги соцсетей, смотрел телек, ел и спал. Организм потихоньку проходил в себя, а я старался поменьше обо всем этом думать. За окном сыпал лёгкий снежок, а значит за пределами метеокупола бушевала настоящая буря. Я глядел на мрачное небо, на едва заметные полосы купола и гадал, как бы мы жили, не будь у нас этой хрупкой защиты. Свинцовые тучи быстро неслись по долине, цепляясь за острые скалы горного хребта, люди на улицах ускоряли шаг, поднимали воротники повыше и укутывались шарфами. А вот Дэнни с друзьями, вероятно, наслаждались своей тропической лагуной там, в той части города, где тонкие полосы метеокупола светились ярким желтоватым светом. Меня подмывало позвонить ему и напроситься в гости, чтобы погреться, но тут взыграло неприятное чувство некой обиды. Конечно, я не был ему близким другом и он не был мне ничем обязан, но тот факт, что они оставили меня в участке на произвол судьбы, не давал мне покоя. И хоть я каким-то образом, похоже, избежал ареста, ничего не меняло: между нами слишком большая пропасть, и я лучше буду сидеть в своём «холодном» районе и не соваться туда, где мне не место.
По новостям передавали сюжет об очередном митинге напротив здания Сената. Несколько сотен горожан толпились у красивой стеклянной высотки и чего-то требовали. На плакатах и табличках, которые они держали в руках, надписи были в рамках новостной передачи замылены, и я даже не поверил своим глазам: на Земле царила полная свобода слова, потому что всем давно было насрать на государственность и протестные настроения граждан воспринимались как должное. Здесь же показали в общих чертах толпу, посетовали на то, что митинг мешает работе коммунальных служб и проезду автомобилей, а ведущая иронично предположила, что мусор протестующие за собой явно убирать не станут, и затем как ни в чем ни бывало переключилась на более насущные проблемы, вроде непогоды на горнолыжном курорте, из-за которой перекрыта часть трасс.
Это сподвигло меня скоротать еще пару часов на поиски в Сети пабликов или каналов, в которых упоминалось бы что-то про недовольство жителей. К моему удивлению, мне пришлось искать очень долго: то ли протесты были вялые, то ли цензура работала оперативно и подчищала все спорные темы. Где-то внутри кольнуло неприятное тревожное чувство: не очень-то радовала перспектива провести всю оставшуюся жизнь в колонии, где власти что-то усердно скрывают и не дают людям высказаться. Затем мне пришло в голову поискать в сети что-то про Фритца Крюгера. Тут мне повезло чуточку больше: я нашёл несколько сводок о работе полиции, где фигурировал бравый сержант, затем заброшенную страницу в соцсети, где он не появлялся онлайн уже почти год. Я глядел на эту суровую, неприветливую физиономию и не мог поверить в то, что мы провели с ним ночь. По правде говоря, чем дальше, тем все это больше становилось похожим на бред сумасшедшего. У меня даже закралась неприятная мысль о том, что он всё-таки хорошенько меня стукнул там, в допросной камере, и мне все это померещилось… но, вспомнив про ощущения в теле, я быстро эту мысль прогнал. Как бы то ни было, то что случилось — реально. И я понятия не имел, что мне с этим делать. Хотел ли я его в данный момент? Скорее нет, чем да. Я сейчас вообще ничего и никого не хотел — лишь хорошенько отдохнуть перед новой рабочей неделей. Привлекал ли он меня? Я ещё раз поглядел на его мощную челюсть и очерченные скулы, окинул взглядом его крепкий, подкаченный торс, большие, истинно мужские руки и то, как уверенно он держал оружие на фотографиии.
Пожалуй, да — привлекал. Но это не меняло тот факт, что у меня от него мурашки… в плохом смысле этого слова.
В понедельник утром я придирчиво осмотрел себя в зеркало, оценивая масштаб бедствия, и решил, что эти синюшные пятна лучше спрятать от посторонних глаз. Для этого я обмотал свою злополучную шею какой-то темной повязкой, найденным в мамином шкафу, натянул вместо рубашки толстовку с объемным капюшоном и поплёлся на работу. В коридоре я почти сразу же почуял его запах. Внутри почему-то все похолодело. А вот и знакомая широкая спина мелькнула в коридоре впереди меня. Я, полный мрачной решимости, уверенно зашагал следом.
— Фритц! — позвал я, стараясь придать голосу твёрдости.
— А? — он обернулся и, увидев меня, окаменел лицом. Нехорошо…
Я подошёл поближе и почему-то растерялся. Он, сжав тонкие губы в линию, безо всяких эмоций взирал на меня сверху вниз, в коридоре было шумно и людно, нас огибали и подталкивали, а я стоял и не знал, что сказать. У меня было много вопросов, но ни один из них я не решался задать вслух здесь. В голове вертелась какая-то глупость, вроде «Ты чем так вкусно пахнешь?». Естественно, такое я точно не собирался спрашивать.
— Можно тебя на минуту? — спросил я.
— Нет, — резко ответил тот.
— Нет?.. — упавшим голосом переспросил я.
— Мне некогда, — отрезал он и, развернувшись на все сто восемьдесят, дернул в сторону лифта.
Я остался потерянно стоять посреди коридора, а внутри что-то болезненно защемило. Версия про то, что мне все произошедшее померещилось, уже не казалась такой неправдоподобной, как раньше.
— Ну и пошёл ты нахер, — пробурчал я, уязвлённый до глубины души, затем поправил повязку на шее и направился в свой кабинет.
Начало недели выдалось мрачным. В Городе творилось что-то странное: приказом Сената большую часть офицеров сослали «в поля». Как я тогда понял из разговоров обитателей полицейского управления, усилилось патрулирование окраин и объектов жизнеобеспечения Города из-за угрозы терактов. Как уже наверное поняли мои будущие читатели, знакомые с историей Винтерры, это было самое начало — зарождение Сопротивления. Конечно же, никто в Городе ещё об этом не подозревал, и я потихоньку занимался поручениями лейтенанта Рамиреса касательно организации хранения данных Полицейского управления, практически не вылезая из своего кабинета. Стол сержанта Крюгера, как и столы большей части офицеров, пустовал.
В один из вечеров, когда я выходил из здания и уже собирался было идти домой, меня вдруг схватили за локоть и потащили в сторону высаженных вдоль парковки местных хвойных, напоминавших туи. Я сердито запротестовал, чисто по запаху определив в полумраке своего «похитителя». К моей досаде, едва я понял, кто это, внутри что-то подозрительно сладко заныло.
— Что такое? — осведомился я, когда меня наконец отпустили. Мы стояли у патрульной машины, залитой ярко-синим лунным светом.
Сержант Фритц Крюгер молча кинул на капот какой-то листок. Я хмуро взглянул на него, но даже света обеих Винтеррских лун не хватило, чтобы разглядеть написанное. Какая-то табличка.
— Результат анализа твоей крови на наркотики, — сухо произнёс Крюгер. — Отрицательный.
— Какая неожиданность, — ледяным тоном ответил я. — С допросами, значит, покончено?
— Выходит, так, — угрюмо сказал он. — Ты имеешь право предъявить обвинение.
Я задумчиво закусил губу. Я не видел его лица, лишь окаймленный лунным светом силуэт. Он облокотился задом о капот машины и смотрел куда-то в сторону.
— Не буду, — сказал я и с вызовом посмотрел на Крюгера. Тот, не глядя на меня, молча кивнул. Я уже развернулся было, чтобы уйти, но он вдруг рванулся за мной и перегородил мне путь, так что я по инерции влетел щекой в полицейский значок на его груди.
— Стоять, — процедил он, и я замер, испуганно уставившись ему в лицо. Мы снова оказались критично близки друг к другу и, наконец, встретились взглядами. И вновь внутри меня вспыхнуло необъяснимое желание, напомнившее о пятничной ночи. Я привстал на носки, с силой притянул его за шею к себе и мазнул своими губами по его крепко сжатому рту. Фритц схватил меня за плечи, и мне уже было показалось, что он ответит на поцелуй, но вместо этого он грубо отстранил меня и продолжал удерживать на расстоянии вытянутой руки.
