Я смущённо опустил взгляд.

— Не думаю. Я встречал ещё одного альфу. Вернее, я уверен на девяносто девять процентов, что он альфа. И-и… мне хотелось просто от него сбежать. Хотя вот его явно ко мне тянуло.

— Это кто ещё такой?

— Не важно. Он до меня ещё не дорос, — я честно старался спрятать улыбку.

Некоторое время мы молчали. Фритц скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула. У него был уставший и потрёпанный вид.

— Как ты отреагировал, когда узнал? — спросил он наконец.

— Словил паническую атаку.

— Ты испугался?

— Ещё бы. Думаешь, я был рад тому, что оказался каким-то мутантом? Беременным мутантом. Я уж не говорю о том, что о детях в принципе никогда до этого не задумывался.

— А теперь? Что ты думаешь об этом сейчас? — он пытливо уставился на меня.

— После того, как у меня чуть не поехала крыша, — продолжил я тихо, — мне предложили отдать ребёнка в хорошую семью, когда тот родится. Но я решил сам быть ему семьей. Не могу объяснить это чувство, Фритц. Просто так будет правильнее. Он будет таким же как я или ты, и ему нужен будет тот, кто поймёт его и полюбит. Это было мое осознанное решение. И я пойму, если ты не готов на это.

— Конечно не готов! — Фритц горько усмехнулся. — Будь я готов, уже давно завёл бы себе жену, дом и стабильную работу. Как минимум.

Я поджал губы и тяжело вздохнул.

— Но, раз уж так вышло, — он наклонился вперёд и коснулся моей руки, — давай будем готовиться вместе.

— Т-ты уверен?

Он сжал мое запястье. Я судорожно вдохнул.

— Ну ладно тебе, — Фритц улыбнулся. — Алиссен!

Я прикрыл глаза ладонями и замотал головой.

— Да какого ж хрена! Не собирался я рыдать!

— Гормоны? — ехидно предположил Крюгер.

— Да! — выдохнул я, встал с места и подошёл к окну. Открыл форточку и впустил поток прохладного воздуха. — Точно, гребанные гормоны.

Я упёрся ладонями в подоконник, а сзади меня обхватили сильные и тёплые руки. Колючий подбородок Фритца оцарапал мой затылок.

— Все, успокойся, — пробурчал он. — Ну вот, не зря ты меня так пугал с самой первой встречи. Как чувствовал, что вляпаюсь по уши, если с тобой свяжусь.

— Так ты поэтому вёл себя, как придурок?

Фритц зарылся губами в мои волосы и сильнее обнял.

— Когда мы впервые переспали, мне стало немного легче. По крайней мере, расхотелось убивать. Но принять свои ощущения… было сложно. — Рука его коснулась моего живота и сразу же отдернулась. — А теперь ещё и это. Так странно.

— Я и сам ещё не привык, — я обернулся и оказался с ним лицом к лицу. А затем мы соприкоснулись губами — сначала мягко и даже нежно, осторожно вдыхая тот самый головокружительный аромат, который творил с нашими телами невообразимые вещи. Щетина Фритца оцарапала мне подбородок, а поцелуй постепенно углубился, стал томным и требовательным. Я отстегнул кобуру на плечевом ремне, затем расстегнул и приспустил его рубашку. В тусклом уличном свете, льющемся из окна, шрам на обнажённом плече Фритца казался багровым. Я осторожно погладил его пальцами, лизнул чуть солоноватую кожу и накрыл губами место, куда вошла пуля.

Фритц судорожно выдохнул и стиснул руки на моих бёдрах.

— Ты так хорошо пахнешь, — хрипло прошептал он, — а я грязный, как последняя свинья.

— Можем совместить приятное с полезным, — улыбнулся я и потянул его в душ, где мы, наконец, избавились от одежды. Вода лилась по голому телу, согревала, а мы касались друг друга, словно впервые. Когда Фритц мягко развернул меня спиной к себе, по-хозяйски провёл пальцами между ягодниц и надавил, я задохнулся от нахлынувшего желания: слишком давно у меня этого не было.

Я неуклюже прогнулся в пояснице, и после легкой подготовки он аккуратно вошёл и принялся плавно и упоительно двигаться. Я целиком растворился в этих ощущениях, таял, как кусок мыла в горячей воде, пока наконец не словил такой яркий оргазм, что на несколько долгих секунд оглох.

Позже, когда Фритц уснул, я ещё долго лежал рядом и разглядывал каждый его мускул, каждую морщинку на лице и каждый шрам, и понимал: он здесь, со мной, он был моим и никуда больше не собирался уходить — к этому мне тоже ещё предстояло привыкать.

Город неслабо всколыхнуло сенсационное заявление врачей и учёных о том, что произошло с практически всеми рождённым на Винтерре детьми. Конечно, люди давно начинали что-то подозревать, потому во всех детских садах было очевидно численное преимущество мальчиков над девочками, но о том, что эти мальчики ещё и фактически принадлежали к новой расе, стало для многих родителей настоящим шоком. Особенно огорчались родители омег, ведь их сыновьям в будущем предстояло рожать детей, чтобы человечество могло продолжать свой род на новой планете. Однако, несмотря на все это, желающих вернуться на Землю и продолжать там «нормальную» жизнь оказались единицы. Никто не хотел снова ходить в масках, травиться загрязнённым воздухом и расхлебывать последствия глобальной экологической и энергетической катастрофы. Обрекать своих детей на болезни в проживающей свой закат цивилизации на умирающей планете, либо дать им долгую и полноценную жизнь на Винтерре в качестве нового, способного на размножение вида — выбор был очевиден.

Разумеется, недовольные все равно находились. Были забастовки, митинги, марши и даже теракты Велось бесчисленное количество переговоров, собраний, судов и заседаний, где решались насущные задачи, разгребали проблемы со снабжением Города продовольствием и прочие последствия «холодного бунта». Именно так назвали период, когда Сенат отключил метеокупол, чтобы свалить все на «террористов» и истощить их ресурсы. К счастью, спустя какое-то время активисты Сопротивления исхитрились и раскрыли эту «гениальную» стратегию народу, и тогда тот окончательно ополчился против самого же Сената. Ведь именно поэтому был совершён набег на тюрьму, который и позволил Фритцу, Катрине и остальным сбежать и завершить восстание.

Все это требовало постоянного присутствия и колоссальной работы активистов, глав профсоюзов и прочих неравнодушных граждан, а контроль над этим, естественно, взяли лидеры Сопротивления, в том числе и Фритц.

Порой нам было нелегко. Он частенько приходил домой злым и заведённым, измотанным физически и морально, и мне было сложновато вытягивать его из этого состояния. Но мы старались. Фритц потихоньку привыкал оставлять негатив за порогом дома, а я, когда видел, что он снова на грани, встречал его, давал какое-то время «отдышаться», затем молча вёл его к дивану, укладывал его голову себе на колени, гладил и перебирал его волосы — и чувствовал, как он расслабляется и успокаивается.

Однажды в один из таких вечеров он повернул голову к моему животу и впервые коснулся его по-настоящему: приподнял край моей футболки и осторожно прислонил ладонь к туго натянутой коже, под которой уже несколько минут активно кувыркался наш ребёнок, поочерёдно оттопыривая то руку, то ногу.

— Тебе не больно? — тихо спросил Фритц.

— Нет, но от этих его трюков иногда прям дыхание перехватывает.

— Фантастика, — он погладил живот и легонько ткнул пальцем по выпирающему бугорку. — Эй, привет!

Я громко фыркнул. Фритц укоризненно покосился на меня и насупился.

— Прости, не хотел испортить вам беседу. Просто я никогда еще не видел тебя таким… — я пытался подобрать подходящее слово, но ничего лучше, чем «милым», в голову не лезло.

— Если хочешь и дальше меня таким видеть, то не вздумай больше ржать.

— Ладно-ладно.

Я помолчал и затем, не сдержавшись, прибавил:

— А в сексе ты теперь всегда будешь таким нежным, или только пока во мне ребёнок?

Фритц гоготнул.

— А как тебе больше нравится?

Я сгрёб пальцами короткие жесткие волосы на его затылке и с силой притянул к себе. Это был самый долгий и развязный поцелуй, на который я был способен.

— Ладно, я тебя понял, маленький испорченный омега, — ухмыльнулся он, когда мы оба отдышались. — Думаешь, мне так легко сдерживаться? Вот родишь, и я задам тебе по полной. А пока дай мне спокойно пообщаться с сыном.