Ночь прошла беспокойно. Уснуть в помещении, где одновременно собралась по меньшей мере сотня человек, оказалось сложной задачей. Но Анри был прав: здесь нам всем вместе и правда было безопаснее. Живительное тепло испарялось из здания через пробоины в стене, а снаружи стояло оцепление из военных машин.
Мне уже не приходилось напрягать слух, чтобы расслышать разговоры, и краем уха я уловил, что Нико был ранен при попытке сбежать из здания после взрыва. Военным был отдан железный приказ не впускать и не выпускать из убежища ни единой души. «Что же это за зверство такое! — сокрушалась какая-то женщина. — Как можно ранить ребенка? Что нам здесь теперь, помирать от холода? О чем они вообще думают?!»
Тревога расползалась по залу, и меня начало слегка потряхивать. Я не сразу понял, что дело не в страхе, а в том, что становилось все холоднее и холоднее. Люди шуршали одеждой и утеплялись, и мне пришлось выпросить у соседей тёплую парку. Как ни странно, в темноте мне было спокойнее: в последнее время я все реже выходил «в люди» из-за растущего живота, а здесь ощущал себя почти свободным, и не было нужды прятаться.
Я сел, облокотился спиной о стену и предался мрачным размышлениям. Что ж, рано или поздно этим все и должно было закончиться. Припасы и топливо были не бесконечны, как и ресурсы Сопротивления; метеокупол не работал уже несколько недель, а Сенат явно давно был в курсе о наличии в Городе нелегальных убежищ с семьями повстанцев. И когда пришёл час, они просто воспользовались нами, чтобы шантажировать сбежавших заключённых. Фритц был на свободе. Эта мысль казалось какой-то нереальной, словно из параллельного мира. Он где-то там, в неизвестности, будто бы на другой планете. А мы здесь — запахиваем плотнее куртки, кутаемся в одеяла и согреваем ладони своим дыханием. Как скоро нас отсюда вытащат? В том, что нас спасут, я не сомневался. Фритц не позволит нам здесь умереть. В этом я был уверен больше, чем в чём бы то ни было. И от этого становилось лишь тревожнее: какой ценой им обойдется наше спасение? Ценой собственной жизни?
Время тянулось медленно, как смола. Становилось все холоднее. Нам пришлось уплотнить тряпками двери и отодвинуться от забитых досками окон, поскольку от них по полу потянулась изморозь. В обеденный зал стащили все имеющиеся в здании припасы, одежду, постельное белье и медикаменты. Оставшаяся снаружи гора медицинского оборудования оказалось абсолютно бесполезной без электричества.
Я поинтересовался у Ханны, как там дела у Нико, но она не смогла дать мне вменяемый ответ. «Ему нужно делать нормальную операцию! А мы здесь как в позапрошлом веке — застряли без света, воды и оборудования!»
Наконец кто-то додумался разжечь в кухне огонь: это было единственное помещение с вытяжкой, хоть и неработающей. В ход пошли обломки мебели, доски с окон и вся имеющаяся в здании бумага. Анри со своей неуемной энергией оказался весьма кстати: он наладил некое подобие дежурств, и теперь одни следили за тем, чтобы другие не замёрзли во сне в порядке очереди шли отогреваться к очагу. Это помогало, но лишь на время. Когда я выходил из тесной кухни и снова оказывался в промерзшем зале, страх смерти опять подбирался ближе. Тогда я обхватывал ладонями живот и шептал: «Все хорошо, малыш. И не такое переживали, да? Мы обязательно отсюда выберемся..» И в груди что-то сжималось, когда я ощущал ответные толчки. Мне кажется, что именно тогда состоялся наш первый «разговор».
Таким образом прошла ещё одна тревожная ночь. Почти все телефоны и фонарики сели, и в темноте только и оставалось, что предаваться сну. Но, вероятно из-за недостатка света, воображение в полудреме сыграло злую шутку: мне почему-то представлялось, что вокруг не десятки спящих людей, а гора трупов. И тогда становилось по-настоящему страшно.
Под утро я все же уснул в жутко неудобной позе, прислонившись к стене. Сон этот был не очень долгим: его прервал шум с улицы и взволнованные голоса вокруг. Снаружи здания, судя по звукам, разворачивалась битва. Пару раз что-то громко взорвалось, и глухо застрекотал автомат. Когда снаружи все затихло, стало жутко. Я слышал чьё-то судорожное дыхание совсем рядом. Вдруг из пустоты полуразрушенного здания донёсся рохот ломаемых досок и множество быстрых, осторожных шагов. Какие-то люди ходили по коридорам и поочерёдно распахивали двери. Я слышал, как напряжённо подобрались те, кто сидел ближе всего ко входу. Шаги приближались.
— Эй, есть кто живой? — прозвучал голос из-за дверей. — Сопротивление идёт!
Я услышал шёпот, чей-то протяжный «о-ох» и увидел, как невысокий полноватый силуэт, принадлежащий Анри, поднялся в мерцающем свете почти севшего фонаря и заковылял к дверям. Дрожащей рукой он отпер замки, впустив поток ледяного воздуха и необычайно яркие лучи фонарей.
Их было не меньше двух десятков. Эти люди были в тёплых пуховиках и шапках с масками, которые закрывали все лицо, кроме глаз. И у каждого на правой руке была белая повязка — символ повстанцев. В ту же секунду включилось электричество и вспыхнули лампы на потолке. Сонные, ослепленные ярким светом люди медленно поднимались с мест, стараясь разглядеть вошедших, а те, в свою очередь, опустили оружие и принялись стягивать с себя маски. И вот уже навстречу им бежали и бросались в объятья их жены, братья, матери, дети… Зал наполнился радостными возгласами, счастливым плачем и улыбками.
Один из вошедших позже всех опустил оружие. Некоторое время он что-то бормотал по радиосвязи и сверялся с электронной картой, затем спрятал ее в карман, неторопливо опустил маску и огляделся. Я не мог не узнать эту солдатскую выправку, уверенные, отточенные движения и решительное хмурое лицо.
— Фритц, — прошептал я. Вряд ли он мог услышать меня оттуда — но взгляд его над головами обнимающейся толпы тотчас же устремился в мой угол.
Я вскочил с места и плотнее запахнул куртку, которая полностью скрывала мою фигуру. Он должен будет увидеть, но не сейчас. Не среди толпы вроде бы своих, но все-таки совершенно чужих людей.
Словно в замедленной съемке наши взгляды встретились и застыли. Сложно было что-то прочесть в его глазах, да я и не пытался; просто глядел и не верил в происходящее. Похудевшее, заострившееся лицо и глубоко запавшие глаза казались знакомыми и одновременно чужими. Он дёрнулся было навстречу, и я тоже очнулся от ступора: нужно было пробраться сквозь галдящую толпу людей, преодолеть эти несчастные двадцать метров и, наконец, прикоснуться друг к другу. Но тут кто-то подскочил к Фритцу, его принялись хлопать по плечам, пожимать руки, о чём-то наперебой спрашивать… К тому времени, как я смог подобраться ближе, его уже окружила целая куча людей.
Не дойдя нескольких метров, я остановился и криво улыбнулся. Нельзя забывать, что он теперь — важный человек. Лидер Сопротивления, на которого были устремлены десятки глаз. Меня едва не задел по плечу Анри Паскаль, ломанувшийся в толпу с какими-то чудом уцелевшими бумажками для Фридриха Крюгера. Я уже было сделал пару шагов, чтобы отойти, и тут вдруг почувствовал, как твёрдая рука схватила меня за локоть. Лёгкие наполнились до боли знакомым запахом, от чего перехватило дыхание. Я ещё даже не успел обернуться, как оказался зажат в железных объятиях без возможности перевести дух.
— Алиссен, — выдохнули мне в макушку. Горячий воздух обжег кожу, и она покрылась мурашками. Я поднял взгляд и несколько секунд мы смотрели друг на друга, не обращая внимания на шёпот и вопросительные взгляды окружающих. Затем я блаженно прикрыл веки, уткнулся лицом ему в шею и стиснул руки за его спиной.
— Фритц, черт возьми… — сдавленно прошептал я.
Одной рукой он взял меня за подбородок, а другой вытер слёзы с моих щёк. Я сконфуженно улыбнулся. Затем, совершенно неожиданно, Фритц наклонился и коснулся моих губ своими. И все это на глазах у десятков людей! Это было так странно, что казалось, будто я все ещё сплю.
Когда меня, наконец, отпустили и вернули на землю, я ловил губами воздух, как выброшенная на берег рыба. Пьяным взглядом обвёл окружавшихся, заметил Анри, ошалело застывшего с бумагами в руках, и то, как Марта заговорщически пихнула его под бок.
