— … паники, без …аники! — это был местный начальник Анри Паскаль. В свете фонаря я увидел, что очки его треснули, а он сам был весь мокрый от пота. Анри водил лучом по стенам, потолку и, похоже, искал повреждения. Мне пришлось изо всех сил напрячь слух, чтобы разобрать то, что он кричал. — Нужно …щение! …елефоны… — все сгодится! Все …ходите в столовую! Ну же… идём в столовую! Там … теплее!
Совсем рядом зажегся фонарик, и мне в лицо ударил луч света.
— О, Алиссен, ты? — взволновано пробормотал Ханс. Похоже, он тоже не успел далеко отойти. — Где же Нико!
— Ч-то случилось? — спросил я, упершись руками в колени. — Бомба, взрыв?
— Ты что, не слышал? — раздраженно спросил он.
— А? Нет! Меня, кажется, оглушило!
— Вот ч-черт! — он продолжал светить по сторонам и вглядываться в лица окружающих. — Я должен найти семью. Просто…
— Что? — я заозирался, но он уже ускользнул. — А, ладно… — выдохнул я и отдался воле толпы, которая начала стягиваться в столовую. Вскоре туда подтянулись практически все обитатели убежища. Кто-то пришёл со своими подушками и одеялами, кто-то притащил ворох верхней одежды. То тут, то там зажигались фонарики и их лучи выхватывали из темноты испуганные и озадаченные лица. Столы и стулья сдвинули к стенам, люди укладывали одеяла на пол и сбивались в кучки целыми семьями. Я потерянно бродил среди них, старался расслышать, о чем они говорят и пытался понять, что произошло. Матери успокаивали детей, мужчины и женщины о чём-то взволнованно рассуждали. Я стал ощущать, что подмерзаю: неспроста они притащили сюда тёплые вещи.
Анри бегал туда-сюда вдоль зала и руководил перестановкой. Пару раз я сделал попытку поймать его за рукав, чтобы расспросить, но безуспешно.
Медсестра Марта ходила с фонариком за доктором Хофманом и помогала тому осматривать пострадавших. Я подскочил к ней.
— Марта!
— Ох, Алиссен! Вы в порядке? — она посветила мне в лицо. — У вас кровь!
— Да ерунда, — я раздражённо отер рукавом толстовки лоб. — Прошу, расскажите, что случилось! Меня оглушило, когда произошёл взрыв, я ничего не понимаю, а от меня все отмахиваются.
— Оглушило? — растерянно протянула она. — Присядьте здесь, пожалуйста, мы с доктором Хоффманом скоро к вам подойдем.
Я всплеснул руками и досадливо плюхнулся на пол. К счастью, пострадавших было немного, и в основном они отделались легко: ушибами, ссадинами и парой придавленных упавшей мебелью конечностей. Наконец, доктор подошёл ко мне, кратко осмотрел, проверил мой практически восстановившийся слух, поводил перед глазами фонариком и затем велел Марте обработать мне лоб. Мне пришлось повторить свою просьбу рассказать, что произошло.
— Снаружи здания — сенатские военные, — взволнованно сказала она, пока обеззараживала ссадины. — Они окружили убежище, подорвали нашу котельную, и отрубили электричество! А затем в громкоговоритель объявили, что никого отсюда не выпустят, пока мы не выдадим им сбежавших из тюрьмы террористов… тьфу, не террористов, конечно, а лидеров Сопротивления: Леманн, Крюгера, Брауна…
— Что? — встрепенулся я. — Они сбежали?
— Да! — закивала она. — Мы и сами не были в курсе, это произошло несколько часов назад, а Сенат почему-то решил, что они укрылись здесь.
— Неудивительно, учитывая, что большинство из нас, по мнению Сената, — предатели, перебежчики и им сочувствующие, — ворчливо вмешался в разговор пожилой мужчина с перебинтованным ухом. — Где ж ещё им укрыться, как не здесь. Я даже удивлён, что они до сих пор не с нами.
— Надеюсь, у них есть какой-то план, — сказала Марта. — Иначе я даже не знаю, что теперь с нами будет… Мы же замёрзнем через сутки! Тут же дети, старики, беременные…
Меня вдруг накрыло волной ужаса.
— Марта, — сдавленно позвал я. — Марта!
— Что такое? Больно?
— Нет! — я понизил голос. — Когда случился взрыв, меня отбросило и… А вдруг ребёнок пострадал? Я не чувствую шевелений, а ведь в это время я всегда их чувствую! Ч-что делать?
У меня задрожали руки, и я вцепился в подол ее халата. С ангельским терпением Марта разжала мои пальцы, подозвала доктора Хофмана и что-то ему прошептала.
— …да плевать Сенату на нас! — продолжил ворчать мужчина. — Мы просто приманка. Чем больше народу замёрзнет насмерть, тем скорее Крюгер и все остальные придут сдаваться.
— Мне утром сын звонил и сказал, что на улицах творится что-то странное: ездит военная техника, слышны выстрелы! — заговорил кто-то третий. — А кто-то говорит, что наши захватили космопорт…
Я их не слушал. В едва освещённом помещении среди множества голосов громче всего кричал мой собственный внутренний голос. Мне отчаянно нужно было убедиться, что маленький человек внутри меня в порядке. И как можно было быть таким спокойным все это время? Это раньше я мог шататься где и как угодно и не обращать внимание на своё состояние, а теперь… от мысли, что при падении живот мог как-то пострадать, мне поплохело. Я обхватил его двумя руками и закрыл глаза, изо всех сил прислушиваясь к внутренним ощущениям. «Пожалуйста, хоть малюсенький толчок! Ты же всегда копошишься там, как хомяк. Дай мне знать, что с тобой все хорошо!»
— Что случилось, Алиссен? — мне на плечо легла рука Ханны Вонг. — Ты не пострадал?
— Я не знаю! — голос мой задрожал. — Ребёнок не шевелится. Меня оглушило при взрыве, вдруг и с ним что-то не то?
— Так… — она взяла меня за руку и повела в кухонный отсек, где никто не мог нас побеспокоить. Здесь царила кромешная тьма, и свет от фонарика Ханны показался мне ослепляющим. — Расскажи, что произошло.
Я рассказал. Ханна, как мне показалось, с облегчением выдохнула. Затем достала стетоскоп, попросила меня лечь на пол и обнажить живот. Она долго и тщательно водила им по коже, а потом, наконец, отложила фонарик и улыбнулась.
— Сердцебиение малыша в полном порядке.
— Ты его услышала? Этой штукой?
— Конечно. Он уже достаточно подрос, чтобы услышать его сердце с помощью обычного инструмента. Узи здесь не обязательно.
Я опустил подол толстовки и привстал.
— Ты точно его услышала? А почему он тогда не шевелится?
— Точно, не переживай. Да он, наверное, просто спит. Или испугался стресса и затих. Поверь, ты прибыл сюда в гораздо более плачевном состоянии, и твой малыш это пережил. Вот, — она порылась в кармане своей сумки и достала что-то маленькое и блестящее, — съешь шоколадку и увидишь: скоро он снова начнёт возиться.
Я взял шоколад и целиком запихнул в рот. Пока я жевал, дрожь в руках постепенно ушла и я стал успокаиваться.
— Спасибо. Я не знаю, почему вдруг так запаниковал. Бред какой-то…
— Вовсе не бред, — улыбнулась Ханна. — Знаешь, я рада видеть у тебя такую реакцию. Это значит, что в тебе просыпается материнский инстинкт… Стоп, или как будет правильнее — отцовский?
Я пожал плечами в ответ. И тут же ощутил лёгкий пиночек чуть пониже пупка. Я закрыл глаза и судорожно выдохнул:
— Шевелится.
— Ну вот и славно, — Ханна встала, потрепала меня по плечу и убрала стетоскоп. — Я пойду, вдруг кому-то ещё нужна помощь. Будь осторожен и зови, если что.
Я остался в темноте один. Ещё какое-то время я сидел там, на полу, обнимал живот и с глупой улыбкой на лице ощущал, как внутри шевелится мой ребёнок. Блаженную тишину прервали громкие возгласы из зала. Кто-то кричал, слышался топот ног и резкие команды. Я встал, приоткрыл дверь и заглянул в столовую. В куцем свете фонариков практически ничего не было видно: я лишь понял, что притащили раненого, и ему срочно освобождали место. Пострадавший громко стонал от боли.
Голос показался мне знакомым.
Я пробрался поближе и глазам предстала печальная картина: на матрасе лежал Нико Фогель с окровавленной ногой. Рядом с ним рыдала женщина — вероятно, его мать. Нико вцепился в руку своего брата и, стиснув зубы, выл от боли, пока доктор Хофман вместе с ещё одним врачом (я постоянно забывал его фамилию) хлопотали над его ногой. Вскоре подбежала Ханна, неся ещё один чемодан с медикаментами. Марта вместе с пожилым мужчиной сооружали некое подобие больничной ширмы и вскоре окончательно отгородили происходящее от посторонних глаз. Какое-то время за ширмой ещё слышались стоны Нико, но вскоре они затихли, и я облегченно выдохнул. «Случись что-то плохое, мы бы услышали. Надеюсь, он просто уснул под действием обезболивающих».
