— Я Элизабет Вонг, — сказала она и осторожно улыбнулась. — Помнишь меня? Коллега твой матери. Приносила тебе ее ноутбук…

Я вспомнил. Затем кивнул.

— Мы можем поговорить? — спросила она. Я пожал плечами и слегка посторонился, когда она вошла и опустилась на пол рядом со мной. Меня снова, как тогда, в вечер перед походом в ночной клуб, обдало ароматом ее духов. — Ох и потрепали же тебя в тюрьме!

— Вы что, сёстры? — выдавил я.

— Да, — она снова улыбнулась. Я видел ее в полумраке, потому что дверь была все ещё открыта. — Ханна моя сестра-близнец. Я биолог, она врач. И в том числе акушер.

— Я не транс…кто-то там, — устало буркнул я. Говорить почему-то не было сил, и очень хотелось спать. — Я не могу быть бере… ну… короче…

Мне не хотелось даже произносить это слово вслух.

— Я тебе верю, — перебила меня Элизабет.

— Правда?

— Ещё бы, — она усмехнулась. — Алиссен, я много лет работала с Лианой Майер. Я видела столько твоих младенческих и детских фото, что тебе и не снилось. Она очень по тебе скучала в командировках, и ты был на всех ее заставках и рабочих столах.

Я смущённо поджал губы и заерзал.

— Не злись на Ханну. Ее тоже можно понять. Она верит в то, что имеет под собой четкую доказательную базу, а беременный мужчина в это понятие никак не умещался. До сегодняшнего дня.

— Черт… — я закрыл лицо ладонями и впился пальцами в кожу. — Ну это же бред! Как это возможно?

— Тем не менее, судя по всему, возможно, — мягко сказала она. — Эта планета полна сюрпризов. Чего только стоят исследования на микроорганизмах… А почему это не может влиять на человека? Я вот думаю, что может. Но прежде чем изучить то, что с тобой случилось, нужно убедиться, что ты в порядке.

— Какой там порядок. Внутри меня что-то растёт, я гребаный мутант!

— Алиссен, не надо делать поспешных выводов. Позволь нам сделать необходимые исследования, и, уверяю, они будут полностью для тебя безопасными. Мы же не в прошлом веке живем. Никто не желает тебе зла. Мы просто, как и ты, хотим понять, что происходит.

Ей я почему-то верил. Мы проговорили ещё какое-то время, прежде чем я позволил взять себя за руку и вывести наружу. Мне тут же дали тёплые тапки, накинули на плечи одеяло, уложили в чистую постель. Принесли чай. Я позволил себе закрыть глаза — на пару мгновений — и затем провалился в глубокий и такой необходимый моему измотанному организму сон.

====== Часть 8 ======

— Гематома в передней стенке матки, — сказала доктор Ханна Вонг, внимательно разглядывая изображение на экране. — Вполне ожидаемое последствие того, что сделали с тобой в тюрьме. Отсюда и кровь в кишечнике: у женщин она обычно выходит через влагалище, а у тебя…

— И что это значит? — бесцветным голосом спросил я. По сравнению с тем фактом, что у меня имелась матка, остальное казалось сущей ерундой.

— То, что нужен полный покой. Никакого брожения по коридорам. И, пожалуйста, принимай лекарства вовремя. Это очень серьезно, Алиссен. Мы можем потерять ребёнка.

«Мы». Я вздохнул и отвернулся к стене. Наверное, я должен был что-то чувствовать по этому поводу. Но чувствовали, похоже, все — кроме меня. Я же был погружён в какой-то эмоциональный вакуум. Казалось, мое тело больше мне не принадлежит, что оно стало собственностью команды врачей, учёных и плода, развивающегося внутри.

Капельницы, осмотры, анализы. Сон. Еда. Опять капельницы, врачебный консилиум, таблетки, снова еда. И опять сон. А с утра все по кругу: анализы, еда, таблетки, капельницы…

Такими были мои первые дни в убежище. Я как будто смотрел сериал про больницу — только не на экране, а от лица пациента. В недостроенном здании школы, переоборудованном под убежище для сторонников Сопротивления, жило довольно много народу. Всех расселили по классам, раздевалкам, учительским… во всяком случае, те помещения должны были ими стать. Есть ходили в столовую, для детей проводились занятия, а кое-кто даже тренировался в спортивном зале. Все это создавало странную видимость нормальной жизни. Эти люди (я видел их разок через стеклянные двери, пока меня не отыскали и не попросили вернуться обратно в медблок) ели, смеялись, что-то обсуждали — в общем, ничего у них особо не изменилось.

У меня же изменилось все. Мне бесчисленное количество раз делали УЗИ. Меня бесконечно осматривали как снаружи, так и внутри. И каждый раз я наблюдал, как на лицах врачей недоверие сменятся удивлением, шоком, затем интересом, а у кого-то даже восхищением. Я был для них настоящим чудом природы.

— Невероятно, — хмыкнул врач-андролог после тщательного осмотра с помощью пальцев и аппарата с камерой.

— А я что говорила? — азартно воскликнула Ханна. Ее я теперь видел чаще всего.

— И это определённо не самооплодотворение, — рассуждал андролог. — Видите? Эта стенка в прямой кишке — она работает, как клапан. Вероятно, в состоянии возбуждения клапан открывается, перекрывая ее, и сперматозоиды партнёра попадают…

— Ох, не зря я вас вызвала. Похоже, нам теперь придётся работать вместе. Два набора органов репродуктивной системы — одни по вашей части, другие по моей — и оба функционируют!

Андролог увлечённо кивал, продолжая рассматривать изображение на экране.

— Омега-особь… — еле слышно произнёс я.

Они оба вопросительно уставились на меня. Я лежал на боку, подогнув колени к груди, гипнотизировал стену и старался максимально абстрагироваться от не самого приятного осмотра и сопутствующего ему разговора, но последние слова Ханны вызвали во мне кое-какие воспоминания.

— А? Ты что-то сказал?

— Да так… — я поморщился. Вести разговор, когда в заднице находится датчик с камерой, не было настроения. — Вспомнил кое-что из справочника моей мамы.

— Лианы Майер, — пояснила андрологу доктор Вонг. — Что ты вспомнил, Алиссен?

— Ну, там описываются местные рачки и все такое… У них есть альфа-самцы и омега-самцы. Икру откладывают именно омеги, а оплодотворяют их альфы. Но набор органов самцов у омег тоже имеется… Вот и вспомнилось.

— А это интересно, — сказала Ханна и взволнованно взъерошила волосы на макушке. — Надо будет обсудить это с сестрой.

— Маловероятно, что здесь есть связь, — задумчиво возразил андролог. — Во-первых, рачков этих — целая популяция, и это объясняется особенностями местного видообразования, а вы — уникальны в своём роде. И вы землянин. Во-вторых, тогда нужна альфа-особь. А ваш партнер, как я понимаю, был совершенно обычным человеком — и тоже с земли.

— Да уж, обычным человеком… — угрюмо пробормотал я. — Прям как я до недавних пор.

Шли дни. Мне выделили отдельную комнатку в медблоке (что считалось исключительной роскошью в условиях, где в каждом помещении ночевало человек по десять), трижды приносили еду и даже поставили телевизор. И все для того, чтобы я мог соблюдать предписанный постельный режим и меня никто не беспокоил. Кроме оравы медиков, конечно. И то, по словам Элизабет, мне повезло: врачей могло бы быть гораздо больше, узнай они обо мне до отключения метеокупола. Так я хотя бы был окружён вниманием только тех, кто жил непосредственно в нашем убежище. А те договорились, что для моей же безопасности будет лучше, если об этом узнает как можно меньше людей. По крайней мере, пока — когда все мы были объявлены вне закона.

Постепенно синяки на теле рассасывались, к зажившему лицу вернулись прежние очертания. Живот больше не болел, а шевеления внутри сопровождали меня теперь ежедневно. Это были странные, ни на что не похожие ощущения: будто крошечные пузырьки перемещались и лопались по внутренней стенке живота. Мне разрешили вставать, ходить по коридору и даже обедать вместе со всеми обитателями убежища в столовой — до тех пор, пока мой растущий живот не станет слишком заметным, и мне не придётся снова запереться в больничном крыле. О Фритце и остальных лидерах Сопротивления было известно очень мало: в основном то, что передавали Сенатские пропагандисты по новостям. Они все так же находились в тюрьме и ожидали какого-то непонятного суда.