— Ну, что товарищи генералы и примкнувшие к ним? Боевую задачу вы успешно завалили. Вражеские позиции не взяты, вы все условно уничтожены, — с садистким наслаждением довожу результаты учебного боя.
— Дмитрий Григорич, что за шутки? Предупреждать же надо, — бурчит Голубев, командарм-10, пожалуй, мой самый авторитетный генерал.
— А разве вам не сказали, что учения проводятся «в обстановке, максимально приближённой к боевой»? — удивлённо расширяю глаза, — хорошо, Константин Дмитриевич, как только добьётесь, что все армии мира перестанут пользоваться гранатами, минами, снарядами и бомбами, то мы сразу уберём с поля минные имитаторы.
Генеральский народ замолкает. У меня ещё не все сюрпризы выложены. Отворачиваюсь на мгновенье, чтобы согнать гадкую ухмылку. Помню, как меня самого при этом потряхивало. И почему я один должен это испытывать?
— Товарищи генералы и другие начальствующие лица! — торжественно начинаю я на танковой части полигона, — разрешаю обосраться, но приказ исполнить во что бы то ни стало.
Через пять минут мерно рокочущий Т-26 неторопливо наезжает на длинную линию уложенных в колею генералов. Иду рядом, страхую грозными окриками «Лежать! Голову не поднимать!», водитель с открытым люком внимательно следит за дорогой. Я, не менее внимательно оглядываюсь назад, никого на гусеницы не намотало?
Самое весёлое на этом заканчивается. Мои командиры вид имеют довольно пришибленный, но всё-таки никто не обгадился. Идём обратно. Сейчас им ВДВ мастер-класс покажет. Я их уже видел много раз, несколько дней с полигона не вылезаю. При том уровне атаки, что они демонстрируют, не реально выбить больше четверти атакующих даже плотным огнём. Пробовал тоже, всё время ускользают с мушки. Бегут со сменой направления, недолго, при падении сразу смещение в сторону, очень неудобные мишени.
— Разбирайте винтовки, занимайте позиции, — командую генералам, которых загнал на роль новобранцев, — ваша задача поймать атакующего на прицел и успеть выстрелить, условно выстрелить, до того, как он спрыгнет с мушки.
Десантники атаковали так, что просто загляденье. Лично я, — и то, используя полигонный опыт, — подловил только одного. Не гарантированно.
Считаем, кто сколько «поразил». Набирается одиннадцать человек. Не скрывая скептической усмешки, говорю:
— Итак, из восьмидесяти человек вы вывели из строя только одиннадцать. Вы проиграли. Рота подошла к вам на расстояние броска гранаты. Сами понимаете, что после этого сопротивление будет подавлено.
У меня ещё много работы. Генералы с недоумением осматривают позиции. Для меня новость, что в 41-ом году РККА не считала нужным использовать окопы полного профиля. РККА как хочет, а мы — будем. Вот об этом и многом другом мне надо рассказать своим подчинённым.
2 мая, пятница, время 14:15
Минск, квартира генерала Павлова.
Сегодня, между прочим, красный день календаря. Праздник. Поэтому я с чистой совестью покидаю своё рабочее место после обеда. И всех, кто пришёл, отпускаю. Но дома тоже приходится «работать». Меня потащили гулять в парк. Я б может и не пошёл, но ведь Адочка!
— Ты с лица спал, Дима, — жалеет меня супруга.
Мы сидим в парке, Борька рядом на спортплощадке друзе встретил. Весна уже готовится совсем повзрослеть и стать летом. Тепло, листья появились и начинают набирать силу и цвет. Вдыхаю свежайший воздух и сразу извращённое искушение закурить. Не буду поддаваться, сначала надышусь.
Шура утверждает, что вид у меня не очень. Наверное. Себя не могу оценить, а вот Копец мой точно с лица схуднул. Зато не зря. Успел он всё-таки к установленному сроку первый кинозал запустить. И со вторым заканчивает. Там сложнее, там тренажёры предусмотрены. С дюжину штук. Три уже стоят. Это неисправные МиГ-3 без крыльев. Задумка простая. На экране идёт кино, где видно, как сквозь прозрачный круг вращающегося винта набегает на зрителя взлётная полоса, затем уходит вниз, а горизонт отступает. И вот земля внизу, мы в небе! Поворот налево, вираж направо, хватит на сегодня. Теперь посадка.
Так я всё себе представляю. Пока такого кино нет. Но есть инструкторы, которые уже дрючат молодёжь на этих тренажёрах. Так что уже не зря Копец похудел и слегка позеленел лицом.
В первом, барачном кинозале молодым лётчикам гоняют фильмы, снятые с высоты. Так они знакомятся с зоной ответственности авиачастей. Сначала учебной, они ж там летают. Затем будут «осматривать» окрестности родных аэродромов. С помощью кино.
И сразу рождается мысль. Надо не забыть сказать Копцу, что ночным полётам прежде всего надо учиться лётчикам ДБ-3 и СБ. Эти дубовые конструкции днём нельзя выпускать, махом посбивают. Машинально оглядываюсь, но Саши тоже нет. От огорчения закуриваю.
— Фу-у-у, папа… — Адочка морщит носик и отодвигается со своим леденцом подальше.
Борька играет в школе со своими друзьями в «миномёты». Им нравится и не надоедает. А надоест, я им другие таблицы подкину. Пусть командно-штабные игры осваивают, в виде аналога военно-стратегических компьютерных игр. Мальчишки любят играть в войнушку. Скоро, очень скоро мы наиграемся так, что скандальная брань склочной ведьмы тёщи мужикам покажется пением райской птички. Главное ведь, что не стреляют.
— Главное, Шур, что не зря, — спустя длинную, неприлично длинную паузу отвечаю жене.
— Что не зря? — влезает в разговор вернувшийся Борька.
— Хлопоты мои не зря, боеготовность армии взлетела на небывалую высоту, — но скашиваю глаза на Адочку, показываю, что не надо развивать тему при ней.
Борька тут же отсылает сестру за очередной порцией леденцов. На всех. Дочка весело убегает, зажав рублик в ладошке.
— Процентов на шестьдесят мы готовы, — в отсутствие дочки могу детализировать ответ, и предупреждаю вопросы, — это много. Пару месяцев назад наша готовность к войне болталась около нуля.
— И сколько времени надо на сто процентов? — жена молча присоединяется к вопросу сына.
— На сто процентов, возможно, ни одна армия никогда не готова. Но чтобы мне не тревожиться сверх меры, нужен месяц. Лучше больше, но хотя бы месяц.
Возвращается Ада, угощает всех, дружно хрустим леденцами. Кстати, мороженого почему нет? Непорядок. Сразу после войны завалим Минск мороженым. Надо не забыть про ту подсказку Копцу, а пока можно провалиться и поплавать в легкомысленном щебете дочки. Кто кому и какую глупость сказал или сказала, как свирепы и строги учителя, какие глупые у них в классе мальчишки…
Чувствую, как меня отпускает.
— Адочка, а ты чем-нибудь занимаешься? — пользуюсь паузой, она же не беспрерывно трещит. Смотрит вопросительно.
— Я же в школе учусь!
— Все учатся, я не про это. Гимнастикой какой-нибудь, плаванием или танцами? — дочка мотает головой — «нет». Да я и сам знаю, что нет.
— А зря. Спортсменки или, к примеру, танцовщицы намного красивее остальных. Разве ты не хочешь, чтобы глупые мальчишки за тобой табуном бегали?
— Нет! — Адочка страшно возмущается, зачем ей эти бестолковые, но в глубине глаз вижу неясное сомнение. Святое ведь задето, внешность.
Борька опять хихикает. Обожает он, когда я Адочку дразню. Ада показывает ему язык.
— Как? — страшно изумляюсь, — ты не хочешь быть красивой?
— Хочу. Только мальчишки мне не нужны, — заявляет дочка. Борька опять смеётся.
— Хорошо, — соглашаюсь с ненаглядной дочкой, глажу её по пушистой головке, — ты становись красивой, а от мальчишек я тебя избавлю. Всех в армию заберу и на войну отправлю.
Борька что-то хрюкает, жена улыбается, дочка задумывается, я безмятежен.
— А их там не убьют? — спустя минуту осторожно интересуется дочка. Развожу руками, всяко может быть, это война.
— Ну, кто-то же вернётся, — в голосе надежда. Мне становится грустно. Дошутился, блин! В моём времени мало кто вернулся. Те, кто был в армии на момент начала. Их почти никого не осталось. Так что могут и не вернутся.
Возвращаемся. Всё-таки здорово время с семьёй проводить. Ощущение, будто подзарядился и ослабил до предела сжатую внутри меня пружину.