— Товарищ генерал армии, у вас что, потерь нет? — вопрос Кулика мне сильно не понравился. Не по смыслу, тон у него какой-то раздражённый. И официальное обращение по званию, не только я со своими подчинёнными этот фокус использую. С чего бы это?

— Как можно вести боевые действия без потерь? Что вы такое говорите, товарищ маршал? — голос мой полон искреннего недоумения. — Просто потери фронта относительно невелики и с большим запасом перекрываются поставками новой техники, освоением трофейной и мобилизационными мероприятиями.

— Дайте общую сводку по потерям, товарищ Павлов, — вмешивается Сталин. Его тон в отличие от Кулика абсолютно мирный.

— Точно не могу сказать, цифры постоянно меняются, но примерно так. По личному составу: не более тридцати тысяч убитыми и ранеными, из которых многие возвращаются в строй. По самолётам: боевые потери около двухсот машин. По танкам… даже не знаю, товарищ Сталин. Массированного применения танков пока не было. В общей сложности, два-три десятка машин. Из них часть трофейные, и не меньше половины возвращается в строй после ремонта.

— С другой стороны, за счёт мобилизации, включения в состав войск окруженцев и просто отступивших на нашу территорию частей и соединений наших соседей, фронт получил дополнительно почти полторы сотни тысяч красноармейцев и командиров. Трофейных танков, которые мы захватили или отремонтировали после боя, около двухсот. Плюс поставки. Трофейных самолётов, либо наших, возвращённых после захвата аэродромов, у нас примерно сто двадцать машин. Плюс поставки и ремонт ранее неисправных ещё триста самолётов. Так что общий баланс таков: по личному составу — плюс сто двадцать тысяч бойцов, по самолётам — плюс двести двадцать машин, по танкам — плюс двести восемьдесят единиц бронетехники, из них двести — трофейные.

Собрание генералов, маршалов и им приравненных слегка ошарашенно смолкает. Сталин загадочно улыбается.

— Итак, — возвращаюсь к теме, — вермахт не может позволить себе оставить без внимания Западный фронт, который в любой момент может ударить по коммуникациям и в северном и в южном направлении. Поэтому гитлеровцам придётся формировать вокруг Белоруссии полноценную линию фронта. Тем самым недопустимо рискованно размазывая свои войска.

— Они же вторглись в Белоруссию с двух сторон от Минска? — тон товарища Жюкова нейтрален, но чем-то он мне тоже не нравится. Пренебрежительно хмыкаю.

— Слишком громко сказано, — обращения совсем не употребляю, отзеркалить не могу. — Фон Бок, — или кто там у него командует? — даже на границу Белоруссии не вышел. Гудериан за две недели прошёл всего полсотни километров и прочно застрял. Если поторопится, может успеть выскочить. Если замешкается, будет уничтожен.

Сталин с удовольствием пыхает трубкой, Будённый с Ворошиловым выглядят умиротворёнными, реакция остальных, — Тимошенко, Жукова, Кулика, Мехлиса, Кузнецова, Кирпоноса, — не понятна. Берия отсутствует.

— Что вам нужно, товарищ Павлов, чтобы усилиться ещё больше? — с характерными интонациями спрашивает Сталин.

— Подробные заявки по боеприпасам мой штаб отсылает. Со своей стороны обращаю ваше внимание, товарищ Сталин на две позиции: ГСМ, топливо в случае наступательных операций или манёвров тратиться с удручающей скоростью. И бомбардировщики Пе-2, которые я считаю стратегическим ресурсом. От чаек не откажусь.

Сталин кивнул, де, понятно, всё будет. Ну, посмотрим. А пока доклад закончен, можно сесть и послушать остальных. Послушал. Усмехаюсь, какие всё-таки хитрованы. Локальные успехи по сдерживанию немцев как-то невзначай приписывают себе. Никто из тандема соседей, Кузнецов и Жюков, не упоминает, что коммуникации противостоящих им группировок я периодически разоряю. Ага, проходили! У победы много отцов… зато жаловаться мастера.

— К сожалению, Западный фронт забрал у меня 9-ый мехкорпус с лучшим генералом, — тон товарища Жюкова сдержан и где-то мужественен и стоек. Как бы он, невзирая на трудности, справляется со сложнейшими задачами.

Не испытываю желания спорить, только насмешливо хмыкаю. Однако этого хватает для возникновения паузы.

— Хотите возразить, товарищ Павлов? — Сталин еле заметно ухмыляется в усы. Даже ему, не профессиональному военному ясно, что товарищ Жюков сморозил.

— А что тут возражать, товарищ Сталин? — намереваюсь встать, но Сталин еле заметным движением руки останавливает. Экий я царедворец! Уже малейшие жесты патрона улавливаю.

— Товарищ Ж-жуков, — бля, чуть не сказал «Жюков», — заголил мне фланг на сотни километров. А теперь жалеет полуразгромленный мехкорпус, в котором и танков почти нет. У меня линия фронта из-за него и Кузнецова увеличилась в два с половиной раза, а он мне окруженцев своих отдать жадничает.

Жюков багровеет, но сдерживается. И не потому, что такой крепкий, а просто возразить нечем. Не блажить же, как на базаре.

В целом я его понимаю. Вот только я граблю чужих бандитов, а он хочет обнести соседа. Попытка ведь не пытка, а вдруг Ставка переиграет и отдаст корпус Рокоссовского обратно. А тот уже за мой счёт вооружён, обучен, снабжён. Бойцы не просто обстрелянные, они успешную наступательную операцию провели. У них чувство победителя рождается. От такой боеспособной единицы кто откажется? Кстати, именно поэтому я им так мало танков дал. Не приросли они ещё к Западному фронту. Вот когда дорастут до армии, там уж о корпусе никто не вспомнит. Тогда и танки получат.

Что-то мекал Кузнецов, я его уже не слушал. О своём думал, пока меня не дёрнуло. Вдруг. Чего?! Смысл сказанного Мехлисом ускользнул, однако глубоко царапнул даже на периферии сознания.

— Что вы говорите, Лев Захарович? Простите, не уловил.

Мехлис недовольно зыркает, но повторяет предложение.

— Давайте назначим командующим Северо-Западным фронтом товарища Павлова?

— Шутить изволите, Лев Захарович? — осведомляюсь я.

Мехлис выпучивает глаза.

— Ви против, товарищ Павлов? — нейтрально интересуется Сталин.

— Конечно, против, — смотрю на вождя удивлённо. — Нет, если задаться целью обезглавить и дезорганизовать Западный фронт, то да. Но вроде мы здесь не для того, чтобы работу армии рушить.

Мехлис багровеет. По лицу Сталина понимаю, что нужны подробности. Надеюсь, только для Мехлиса.

— Работу любой организации можно уподобить механизму. И что будет с механизмом, например, с автомобилем или… — бросаю взгляд на стену, где висит диск настенных часов в обрамлении цветков, лепестков и листиков, — ну, вот хотя бы с часами, если вытащить из них какую-нибудь важную деталь? А что такое командующий фронтом? Архитектурное украшение для фронта, как те цветочки вокруг циферблата, или всё-таки важная деталь?

— Нэ горячитесь, товарищ Павлов, — останавливает меня Сталин, и я, конечно, сразу останавливаюсь. — Вы должны понять желание товарища Мехлиса поднять боеспособность всей армии. Ви можете выдвинуть свои предложения.

Ага, мне только дай волю, я вас закидаю предложениями.

— Для начала давайте не будем спешить. Мне надо довести свою группировку до миллиона человек…

Кто-то издаёт негромкий воглас «ого».

— Тогда у меня будет тысяч сто-сто пятьдесят штыков для крупных наступательных операций. После этого вы подчините мне какой-нибудь фронт. Дополнительно к моему. Неважно, какой. С полной сохранностью всей кадровой структуры управления, которой я буду заниматься. И действующий комфронта останется на месте. На правах заместителя.

— То есть, ви будете командовать двумя фронтами сразу? — уточняет Сталин.

— В переходный период. Месяца за два, в боевых условиях, второй фронт под моим началом выйдет на требуемый уровень боеспособности. После этого вернёмся к прежнему порядку.

Не успеваю заметить, откуда в меня втыкается взгляд, полный злобы. Миг, и у всех мирный, рабочий настрой. И когда это я успел нажить себе врагов в высших сферах? А ещё в предбаннике, когда собирались, выражения лиц у кое-кого были странные. Сейчас доходит, что это мне напоминает. Как-то в студенчестве кто-то заподозрил, что я подворовываю в общаге. Подозрения в итоге рассеялись, но взгляды друзей и приятелей я запомнил. Вот нечто похожее.