Зато против воли вспомнил, как весной, душной и жаркой, сидел у открытого окна в полупустом классе. Думал о репетициях «Дождей», работе в городе и о том, успеет ли вечером зайти к Рише. Воспоминания казались чужими, зыбкими, как бабочки в темноте.

«Лето, — по-прежнему раздраженно отозвался Мартин. — Занятия кончились. Видимо, Оксана отрабатывает какие-то долги или ходит на занятия для отстающих».

Виктор тряхнул головой, прогоняя морок.

Мартин так и не встал с кресла, только немного развернул его, чтобы видеть, что происходит в проеме. Он чувствовал перемены настроения Виктора и думал, что нужно пересесть на порог. Спрятаться, сделав пару надрезов, следить, чтобы он не сорвался в школе. Предложить поговорить с учителями, беспокоиться о том, куда пропала девочка…

Но он не мог. Усталое отупение придавило к креслу. Хотелось спать, и может, впервые за всю жизнь — лежа. Когда-то он не стал рисовать кровать, потому что мысль о сне внушала отвращение, а сейчас был готов выйти в беседку, лечь на пыльные доски и не смотреть, не слышать, не знать, зачем звонила учительница девочки на которую даже Мартину, на самом деле, было наплевать. Он знал, что должен попытаться ее спасти, и собирался сделать все возможное для этого, но беспокоиться за Оксану было свыше его сил.

К тому же на сюртуке оставалось все больше выпавших волос. Мартин даже не хотел смотреть в зеркало или спрашивать о чем-то Мари.

«Мартин? — позвал Виктор. — Ты слышишь?»

«Нет. Что ты сказал?»

— Я спросил, не хочешь ли ты поговорить с ее учителем, — в голосе слышалось удивление.

Ника бросила на него быстрый взгляд и опустила глаза.

Мартин не хотел. Он хотел послать всех к черту и лечь спать, а еще лучше уйти подальше от дома и попытаться там создать что-нибудь уродливое и бесполезное, вроде булыжника. Надорваться и умереть, и чтобы никакие призраки не могли остановить, поймать за руку и вывести из темноты.

«Да, конечно».

Он шагнул в проем и закрыл глаза, подставив лицо солнцу. Медленно отступали раздражение и апатия, словно он все же зависел от постаревшего тела. Вдохнув сухое тепло лучей, путающихся в кроне тополя, Мартин открыл глаза.

— Здравствуй, — Ника даже не повернулась. — Можно я тут постою?

— Конечно… — Мартин попытался поймать ее взгляд, но она упорно отводила глаза. Прежде чем уйти он отдал ей пачку сигарет и зажигалку, и Ника молча забрала их, даже не кивнув.

Школа отличалась от той, в которую ходили они с Виком. Неработающий турникет на входе, холодный каменный пол, запахи хлорки, пота и тушенной капусты, коридоры с белыми лампами и ни одной надписи на стенах — все было непривычным и неправильным. Мартин поморщился, поймав себя на этих мыслях.

Коридоры были пустыми и тихими, только из-за одной двери на третьем этаже доносился монотонный мужской голос.

Кабинет, который они искали, был соседним. Прямо перед дверью стоял огромный горшок с чахлым широколистным растением, стебли которого грустно свешивались на пол. Мартин проверил записанный на листке номер, а потом решительно отодвинул горшок ногой и постучал.

Учительницей Оксаны оказалась совсем молодая и очень улыбчивая женщина — ласковое благодушное выражение казалось намертво прилипшим к ее лицу. Мартин с легким удивлением подумал, что она, должно быть, раньше работала с младшими школьниками, и почти одновременно уловил презрительную настороженность Виктора — ему показалось, что женщина сейчас назовет его котенком.

— Здравствуйте, — она, не вставая из-за стола, широко улыбнулась Мартину снизу вверх и показала на парту перед собой.

Он сел, чувствуя себя донельзя глупо. В детстве Вик часто представлял, как нелепо будет выглядеть взрослый Мартин за школьной партой, и вот эта фантазия сбылась, хоть и в более мрачных тонах, чем он ожидал.

— Добрый день. Я пришел поговорить об Оксане Редской…

— Вы ее брат? Виктор, верно? — по-прежнему благодушно спросила женщина. Мартин кивнул. — Анна Борисовна, я преподаю биологию. Вчера я уже сказала вашей матери, что классная руководительница Оксаны сейчас… отсутствует.

— Мама вчера была у вас?

Анна Борисовна посмотрела так осуждающе, словно нашла в его словах что-то оскорбительное.

— Разумеется. Она наш постоянный… гость.

— Видите ли, я тоже только что вернулся из… командировки. Моя мать, как вы могли заметить, убита горем, и ничего толком не смогла объяснить.

— Вчера она была такой же, как обычно — очень здравомыслящей, — неожиданно сказала Анна Борисовна.

Мартин вспомнил мятое зеленое платье Полины, ее отсутствующий взгляд и подобострастный лепет, и усомнился, что они говорят об одном и том же человеке.

— Видели бы вы ее дома, — нашелся он с объяснением. — Мама извелась, не находит себе места…

Анна Борисовна наконец перестала улыбаться и задумчиво прикусила нижнюю губу, но тут же спохватилась, нахмурилась и строго сказала:

— Для всех нас сейчас непростое время. Как вы знаете, у нас погибла ученица, и теперь пропала Оксана… мне нечего добавить к сказанному вашей матери.

Даже Мартин не успел уловить момент, когда Анна Борисовна замкнулась и перед ним оказалась совсем другая женщина — настороженная, уставшая, сощурившаяся, будто он светил лампой ей в глаза.

— Что случилось с котенком? — выбрал он показавшийся безобидным вопрос.

— Я не уверена, что это был котенок, — она неприязненно поморщилась. — И не уверена, что это был один котенок, скорее всего их было несколько…

Мартин почувствовал, как в виски вкручивается пара раскаленных болтов — Виктор попытался вернуть сознание, но сразу отступил.

— Несколько котят? — спросил он резче, чем собирался.

— В пакете. Ваша сестра недавно принесла на дополнительные занятия пакет, понятия не имею, что там еще было, но я точно видела голову котенка.

Мартин непроизвольно обернулся, ожидая хохота за спиной. Но вместо темной комнаты и злорадствующей Мари нашел только ряды парт, на которых стояли перевернутые стулья, и пляшущие над ними золотые пылинки.

— Я бы ничего не узнала, — продолжила Анна Борисовна, и Мартин заметил, как подрагивают ее губы. — Но взяла ее тетрадь, а там… сynomyia mortuorum, — пробормотала она и быстро перебрала пальцами в воздухе. — Ну знаете…

— Трупные черви, — подсказал Мартин. — Но это должно… резко пахнуть. Как получилось, что никто не заметил?

— В последние дни, простите за подробности, от нее и так попахивало, — она поморщилась и бросила быстрый взгляд на дверь. Мартин не мог понять, боится она его или хочет что-то рассказать, но скорее всего этих чувств было поровну. — Она пользовалась какими-то ужасными духами, я просила ее садиться подальше… но котята… или кто там… в общем, это было завернуто в несколько пакетов. Скорее всего червячок случайно выбрался, — Анна Борисовна нервно хихикнула и полезла в ящик стола. — Но не думайте, что я удивилась, нет.

Она шуршала бумагам, не поднимая головы, а Мартин отстраненно представлял, как она достает пачку фотографий с расчлененными трупами и укоризненно сообщает, что за каждый Оксана получала двойку по поведению.

«Плохая догадка, неп-ра-виль-на-я», — донеслась мысль Виктора.

«Хочешь, пойду суну голову под кран в туалете?» — раздраженно спросил Мартин и чужая наступающая паника затихла.

Наконец, Анна Борисовна выпрямилась. Вместо фотографий у нее в руках был пузырек валокордина.

— Как Оксана объяснила этот… поступок? — спросил Мартин, глядя, как она переворачивает пузырек над чайной чашкой. Остро запахло мятным маслом.

— Сказала, что не знает, откуда это взялось, — пожала плечами Анна Борисовна. — Ваша сестра не слишком… — она с жалостью посмотрела на Мартина, продолжая держать пузырек перевернутым. — Изобретательна.