Она переворачивается на живот и, оскалившись, глядя ему прямо в глаза, произносит, точно угадав нужную интонацию:

«Любовь все преодолеет! Мы судим Ложную Надежду, внушившую этому мальчику, что он — Бог!»

Если бы рядом был Мартин. Если бы можно было ненавидеть его, если бы можно было просить его о помощи.

Если бы можно было рассказать все. Он бы понял. Простил бы его.

И ни за что не остался бы жить.

Нет Мартина — только ледяная вода, темнота, в которой поселились совсем другие искры и изувеченная, грязная, покрытая плесенью комната где-то в сознании.

Делая очередной вдох Виктор вдруг подумал, что давно не видел лица Мартина. Он почти всегда сидел в кресле, которое повернул спинкой к проему, и Виктор мог видеть только его руку на подлокотнике и пляшущую тень профиля на стене. Если он не сидел в кресле — отворачивался или закрывал лицо рукавом. Словно Мартин превращался в тень, призрака, растворяющегося в темноте.

Делая очередной вдох Виктор некстати вспомнил, как смог представить Мартина стоящим посреди комнаты. Теплая ткань сюртука и почти невесомая, но все же реальная ладонь на затылке.

Все было так просто. Была Дара, жертва его ненависти. Была Ника — живая свидетельница, которая скажет Мартину о том, во что он, Виктор, превратился, и не оставит выбора, кроме как придумать как избавиться от него.

И надо же было умереть сначала незнакомой девчонке с глупым именем Майя, а потом Дмитрию.

Надо же было умереть той девушке, которая играла Мари. Зачем она бросилась бежать? Куда он дел труп, куда, проклятье, делся труп?!

Он глотал вопросы, запивая их отдающей железом водой, а потом перегибался через борт и его рвало на пол выпитыми словами. Сначала у воды был привкус коньяка, потом — только хлорки, и наконец появилась отчетливая горечь желчи.

Туман в проеме дрожал, и то рассеивался, выплескивая конвульсивно вспыхивающие образы, то снова сгущался, и тогда Мартин слышал, как Мари, уставившись в огонь, мурлыкает что-то под нос.

Мартин только вздохнул и прикрыл глаза рукавом. Он видел все хуже, а глаза уставали от света все сильнее.

— Greensleeves was my heart of gold… Не хочешь ему помочь? — спросила она, оборвав ноту.

— Хочу. Расскажешь, чем?

Мари только хмыкнула. В проеме на миг прояснилось, и Мартин уловил новый образ — кирпичная стена, пол в белоснежной пыли известки, и мужчина, скорчившийся в углу. Русые волосы прилипли к лицу, футболка густо испачкана рвотой.

— Это еще что за хрен? — озадаченно пробормотала Мари, подвигаясь к проему.

— Понятия не имею.

Мужчина поднял лицо. Мартин успел разглядеть влажную серую кожу, очерченный синим носогубный треугольник и почти невидимые зрачки. Вздохнув, он отвернулся от проема и снова закрыл глаза.

— Кого-то напоминает… — задумчиво прошептала Мари.

— Ага, помирающего от передоза торчка. Может когда-то я бы и попереживал, но сейчас мне совсем не интересно.

— А зачем Виктор на него смотрел? Ты заметил, как он злорадствовал? — голос у Мари был обеспокоенным и Мартина это раздражало все сильнее.

— Нам надо искать ребенка, а он плещется в ванне. Нам надо думать, где искать ребенка, а ты хочешь чтобы я переживал за какого-то… не лезь ко мне, хорошо?

Виктор вышел из ванной через полчаса, вытирая волосы белым отглаженным полотенцем. И впервые белый цвет раздражал — казался казенным и стерильным.

Из-за приоткрытой кухонной двери доносились голоса, холодный и сосредоточенный — Леры и отстраненный — Ники.

Виктор замер на несколько секунд, прижав к волосам полотенце. В сознании еще вздрагивала неутопленная муть, и он позволил себе несколько секунд самообмана. У него нормальная семья. Запахи кофе и сигарет с кухни, женские голоса, Мартин скоро вернется и все будет хорошо. Правильно.

Когда-то он занимался этим каждое утро. У его грехов и его раскаяния не только был запах водопроводной воды, они еще отдавались резью в желудке, плясали черными точками перед глазами и ненасытно требовали утешающих иллюзий.

Иллюзии всегда разбивались, но теперь ему почти удалось убедить себя, что он застанет мирную картину и сможет продержаться в Правильном мире немного дольше.

Виктор открыл глаза и толкнул дверь.

Лера сидела рядом с Никой, вплотную приставив к ее горлу кончик длинного кухонного ножа. Виктор заметил, как побелели костяшки ее пальцев и как тонкая струйка крови течет из-под лезвия. Ника держала фарфоровую чашку. Увидев Виктора, она улыбнулась и сделала глоток. Кровь побежала быстрее.

— … Я отдала ему ключ, и мы поехали домой. Вон он стоит, может сказать, что я не вру.

— Что у вас творится? — хрипло спросил он, запирая дверь.

— Твоя подруга совершенно не умеет рассказывать истории, — раздраженно бросила Лера, отшвырнув нож. Ника вытащила из пачки салфетку, смяла и заправила за воротник так, чтобы закрыть точку пореза.

— Почему у меня не спросила?

— Чтобы ты мне наврал? — фыркнула Лера. Взяла вторую чашку, подержала несколько секунд и с отвращением отставила. — Остыл. Как водичка?

— Холодная, — огрызнулся он, садясь за стол. — Пойдешь со мной в школу? Тебя вроде знают ее учителя.

— Нет, лучше ты. Я знакомых своих поспрашиваю, может они что-то знают…

— Каких знакомых? — спросил Виктор, стараясь не смотреть, как салфетка у Ники на шее медленно пропитывается кровью.

— У меня есть… не очень честные знакомые, — уклончиво ответила Лера.

— Это с которыми ты в детстве консервы в магазине воровала?

— Нет. Если ты помнишь — это я тебя с Дмитрием познакомила. В общем, иди очаровывать тетушек в школе, а я поговорю со взрослыми.

У кофе был вкус воды, а сигаретный дым растворялся в густом, застоявшемся запахе благовоний. Ника пила чай и обводила кончиком пальца клетки на скатерти. Иногда она отрывалась от узора и поправляла салфетку, расправившуюся, как манишка.

Утопленное раздражение начинало скрестись в затылке, словно пара пауков с металлическими игольчатыми лапками пытались выбраться сквозь кость. Виктор машинально провел ладонью по волосам. Никаких лапок, никаких иголок, только жесткие влажные пряди, все сильнее пропитывающиеся запахом благовоний.

«Мартин? Мартин, ты здесь?»

«Да», — раздался равнодушные ответ.

«Давно?»

«Половину концерта в ванной видел».

«Прости, я не хотел…»

«Когда ты научишься просто просить меня выйти? — голос Мартина звучал сипло и раздраженно. — Еще не понял, что решать проблемы насилием — не лучший выход?»

Виктор прикрыл глаза. Он по-прежнему видел только лиловую спинку кресла, отблески камина и оскаленную рыбью пасть с издевательски покачивающимся фонариком.

«Почему ты прячешь лицо?»

«Потому что не хочу, чтобы меня видели», — ядовито ответил Мартин, выбив короткий ритм кончиками пальцев по подлокотнику.

— Да и черт с вами, — вслух сказал Виктор, затушив недокуренную сигарету. С сомнением посмотрел на Нику, а потом коротко кивнул: — Собирайся, со мной пойдешь. Многовато трупов в последние дни…

Школа находилась недалеко от дома. Виктор постоял у забора, почему-то не решаясь зайти. Смотрел на пустой двор, на несколько открытых окон, в которых колыхался тюль, и не мог понять, что в этой картине не так.