«Куда идешь?» — миролюбиво спросил Мартин.

— В книжный. Я с собой ничего не брал, а дома, кроме как смотреть на эту кислую рожу все равно заняться нечем, — он быстро кивнул на Нику.

Мартин, облегченно вздохнув, поднял руку, положил на колени и быстро перевязал платком.

— Глубоко режешь, — раздался голос Мари прямо над ухом. Она сидела у него за спиной, положив подбородок ему на плечо и быстро ощупывала руку от локтя до запястья. — Надорвешься. Так нельзя.

— Тебе какое дело? — тихо спросил он, пытаясь вырваться. Но Мари держала неожиданно цепко.

— Будешь по каждому его капризу от себя куски отрезать?! — вдруг прошипела она, сжав его плечо. В ее голосе не осталось никакой бархатной наигранной томности. — Так от тебя скоро ничего не останется. Сдохнешь в своем проеме и никого не спасешь, как всегда!

Мартин, быстро оглянувшись, схватил ее за руку и потащил из комнаты в беседку.

— Чего ты хочешь?! — прошипел он, захлопнув дверь. — Что тебе от меня надо?! Я тебя, черт возьми, не убивал, хоть в твоей смерти моей вины не меньше! Я не стану реагировать на твои подначки и краснеть от шуточек, и мне, чтоб тебя, не до игр в сострадание с дохлой…

— Но если ты умрешь, котеночек, я же останусь совсем одна! — Мари снова спряталась в капризную манерность.

— Что ты хочешь, Мари? — устало спросил он, не заметив, что впервые назвал ее по имени. — Ты мне мешаешь. Пока я с тобой разговариваю, он там может опять сбесился и кого-нибудь душит.

— Дай мне поучаствовать! — она подалась вперед и скользнула ладонями под лацканы его сюртука. — Дай мне этот спектакль, вот увидишь, я поставлю его лучше, чем кто-либо другой! Позволь помогать, мне нужна… нужна… эта постановка, — лихорадочно зашептала она.

Мартин вздохнул и сделал шаг назад. Близость Мари его нисколько не волновала, как и чья-то еще. Кажется, вся чувственность досталась Виктору — даже целуя Нику у дороги, Мартин не ощущал ничего, кроме раскаяния. В большинство моментов, когда ему невольно приходилось подглядывать за Виктором, он чувствовал еще и отвращение.

— Я не собираюсь надрываться. Мне нужно выяснить… что я вообще могу, понимаешь? Как я могу на него влиять, когда он в сознании. Так нужно, — устало сказал он, отворачиваясь от ее жадного взгляда.

— Даже с плохими декорациями и слабым светом можно поставить красивый спектакль, — тихо ответила она. — Я хочу помочь. Ты не сделаешь правильно, ты слишком жестокий…

— Что?..

Это были первые ее слова, которые по-настоящему достигли цели. Он обернулся и опустил протянутую к двери руку.

— Жестокий, котенок! Ты же вроде как добрый, а добрые всегда самые жестокие и беспощадные! — торопливо заговорила она, хватая его за обшлаг. — Ты не умеешь мыслить полутенями, у тебя все простое, как кувалда… Вот Виктор меня убил за то, что я вашу подругу подставила. Но она-то меньше всех пострадала — я устраивала все так, что никто не мучился, не боялся и даже не помнил потом ничего! Нам было достаточно такого… зла. А он что сделал, тоже вроде как встав за добро? Ты себе хоть представляешь, как этот хренов вигилант меня через полгорода ночью вел на мост?!

Мартин слушал, закрыв глаза. Ее слова и прикосновение кололи словно иглы. Хотелось забрать руку, уйти следить за Виктором, который наверняка уже дошел до книжного, и не слышать, как Мари играет с реальностью. Но он стоял и слушал — может, потому что в ее словах была какая-то правда, а может, потому что он всегда, хоть и не хотел себе в этом признаваться, сочувствовал Мари. Несмотря ни на что.

И часто представлял, что она чувствовала, когда Виктор вел ее на мост.

— Я тебе помогу. Так будет меньше крови, меньше боли и потом… оставшиеся будут меньше страдать. Я ведь поняла, что ты задумал. Это так жестоко, котеночек, я даже не уверена, что у тебя хватит сил…

— Вот и проверим на что их хватит, — наконец опомнился Мартин, все-таки забрав руку. — Пойдем. И давай без пассажей про строгого учителя.

Мари вдруг быстро стянула перчатку и коснулась его пальцев. Прикосновение оказалось неожиданно грубым и шершавым.

— Он видел меня без перчаток, — печально сказала она, сжимая его ладонь. — У меня действительно были такие руки.

— Я помню, ожоги от утюга, — поморщился он, отвечая на пожатие. Она сама отпустила и осталась стоять, глядя ему в спину — Мартин чувствовал этот взгляд, но не оборачивался. Он закрыл дверь и вернулся к проему.

Единственный магазин, который нашел Виктор неподалеку от театра, оказался небольшим подвалом со старыми стеллажами, на которых книги были рассортированы только по жанрам. Все остальное — серия, размер книги, цвет обложки — значения будто не имело. Подойдя к ближайшему стеллажу Виктор заметил, что отечественные авторы стоят рядом с зарубежными. На одной полке розовел корешок любовного романа с написанным курсивом названием, а рядом — исповедь зарубежного рок-музыканта. На прилепленном к верхней полке листе в файле значилось «реализм».

— Какой-то кошмар, — пробормотал он, протягивая руку к ближайшей книге и тут же брезгливо отдергивая.

Ника только пожала плечами. Казалось, ей совершенно все равно где стоять — здесь, в фойе театра или посреди шоссе.

Ее равнодушие отозвалось нарастающей злостью, но в следующую секунду он ощутил неожиданный порыв. Он быстро достал из кармана сигареты, сунул в пачку зажигалку и кивнул на дверь:

— Сходи подыши, а?

Ника, пожав плечами, забрала сигареты и вышла.

Злость улеглась, стоило хлопнуть входной двери. От размышлений о неожиданно меняющихся настроениях его отвлекло сиплое мяуканье, раздавшееся за спиной.

Вздрогнув, Виктор обернулся.

На одной из полок сидел огромный, лохматый черный кот. Он щурил на него благодушные желтые глаза и лениво обмахивал длинным пушистым хвостом нижнюю полку.

«Что это с тобой?» — поинтересовался Мартин, почувствовав, как калейдоскопом сменились растерянность, омерзение и раздражение.

— Ненавижу кошек, — прошептал он. — Какого черта животное делает в магазине?!

— Создает антураж, а если тебе что-то не нравится — вали отсюда! — раздался из-за полок раздраженный женский голос.

Виктору в первую секунду показалось, что он слышит Веру — словно ему снова восемь лет и он впервые пришел в школьную библиотеку. Воспоминание оказалось неприятным.

Воспоминания Мартина были еще неприятнее, потому что он сразу узнал голос.

У девушки, вышедшей из-за стеллажа, темные, завитые волосы стояли дыбом, а подведенные черным глаза смотрели с тяжелым презрением, быстро сменившимся узнаванием, потом — удивлением, а затем — ужасом.

— Какого ты здесь забыл?! — ошеломленно прошептала Рита, делая шаг назад, в тень стеллажа. — Ты разве не сидишь в своей развалине, замаливая грешки?!

— Богатейшая папина библиотека кончилась, — растерянно пробормотал он, пытаясь скрыть за язвительностью собственный страх. — Если бы не пожар мне бы, конечно, еще на десять лет хватило…

— Вик, а вот как бы ты на хрен ушел, а? — Рита взяла себя в руки и даже растянула в улыбке подкрашенные серым губы. — Нет, правда. Бери книжки, какие тебе там надо и иди, пожалуйста, отсюда. Или тебе еще надо кого-нибудь убить?

— Нет, я не… Если понадобится — справлюсь без тебя. А ты какого здесь делаешь? Кто тебя пустил книги продавать, ты же даже букварь до конца не дочитала!

Когда-то давно они играли в эту игру каждый день — танец взаимных выпадов и обмен презрительным фырканьем.