Тут же кучкой стояла молодёжь из службы безопасности — те, кто ездил по музеям, а другой кучкой — сотрудники реставрационного отдела и пара экспертов.

Элоиза нашла себе стул с краю, где всё было хорошо видно. Она села и расположила кота на коленях. Кот жмурился, урчал и выпускал когти в её джинсы, но когти ввиду молодости кота были небольшие и вреда не причиняли.

Отец Варфоломей оглядел сборище.

— Значит, так, уважаемые дамы и господа. Рассаживаемся, не стоим, обзор никому не загораживаем. Быстро рассаживаемся, — строго добавил он, глядя на буйную молодёжь. — И сидим тихо, иначе идите вон уже сразу. Котов держим хорошо, убежит и спрячется — не найдёте потом.

Под его суровым взглядом все тихо расселись и приготовились слушать.

— В ближайшее время нашему отделу предстоит плотно работать с коллекцией виллы Донати — флорентийского музея, хорошо известного некоторым из здесь присутствующих, — отец Варфоломей грозно обвёл взглядом слушателей. — Увы, об одной картине уже точно известно, что она заменена копией, ещё одна картина внушала владельцам подозрения, и для выяснения обстоятельств её доставили к нам. Джованнина, показывай.

Асгерд-Джованнина сняла ткань с подставки, и там традиционно стояла картина. Рыжая молодая дама в рыжем же бархатном платье со шнуровкой спереди и синими привязанными рукавами смотрела в окно, за окном тоже виднелась какая-то синь.

В руках у дамы была морская каракатица.

— Фу, как она держит эту гадость, — искусствовед Габриэлла Кортезе аж плечами передёрнула. — Это ж сколько нужно было сидеть, пока позировала!

— Да вряд ли она правда держала это в руках, — не согласилась Джованнина. — Можно же было просто пририсовать, и всё. А держать она могла хоть подушку, хоть собачку. Кстати, никто не проверял, это не какая-нибудь позднейшая шуточка? Ни разу не видела портрета дамы с осьминогом, написанного в шестнадцатом веке.

— И не увидишь больше, насколько я знаю, этот — единственный, — сообщил Варфоломей. — Более того, история портрета исключает всяческие домыслы вроде «держала подушку, а пририсовали потом». И вот как раз историю-то я вам сейчас и расскажу, она не особо известна за пределами виллы Донати, а дальше соображайте сами. Кстати, картина называется «Обручённая с морем».

Жила-была в Венеции рыжеволосая девушка, и звали её Барбара Бальди, Барбарелла. Была она, если можно так сказать, потомственной куртизанкой — не из тех, кто вечерами прохаживается по берегу канала и зазывает клиентов, но из тех, за чьё время и внимание боролись знатнейшие мужчины республики.

Матушка Барбареллы, известная в недавнем прошлом куртизанка Ливия, сама умела и историю рассказать, и песню спеть, и станцевать, и несколько строк зарифмовать к случаю, читала по-латыни и по-итальянски, водила знакомство со всей верхушкой Большого Совета и смогла представить подросшую дочь нужным людям. Карьера дочери складывалась настолько гладко, что её прозвали Счастливицей, так и прикипело — Барбарелла Фелиция Бальди.

В её доме собирались приятно провести вечер — за игрой, достойным ужином либо за беседой о прекрасном и возвышенном.

Добропорядочные дамы злословили в своем кругу и потихоньку плевали ей вслед на улице — но её это не задевало нисколько. Такая уж у неё судьба, что поделать.

И шла бы жизнь Барбареллы обычным образом, но её угораздило влюбиться. Молодой Марко был племянником дожа и сам со временем должен был войти в Большой Совет. У него было не слишком много личных денег, но он выписал откуда-то невиданных размеров жемчужину нежно-голубого цвета, оправил в кольцо и послал Барбарелле.

Она приняла подарок, и идиллия их длилась целых три года — пока не сгустились тучи, и турки не принялись в очередной раз угрожать дальним рубежам.

Марко снарядил корабль, отправился на войну… и сгинул там вместе с кораблём.

У Барбареллы осталось только кольцо с невиданной жемчужиной.

Горе подкосило её. Она не принимала никого, отказывалась от подарков и встреч, не выходила из дома никуда. Так продолжалось три месяца, а потом мать вошла к ней в спальню и встряхнула её хорошенько. Мол, хватит лежать, как бревно на пристани, скоро с голоду все перемрём! Эка невидаль — любовник с войны не вернулся! И не такое случается, новых наживёшь. И вообще что за дела такие — сколько было говорено о том, что не след влюбляться в тех, с кем встречаешься, до добра это не доводит. А влюбилась — так молчи и не подавай вида.

И рассуждения матери, и более того — деятельная натура Барбареллы брали верх над печалью. Но каждый взгляд на жемчужину рвал ей сердце.

И тогда дождалась Барбарелла ночи, взяла свою лодку и одна, без гребцов, отправилась в море. Когда она вышла в лагуну и огни города растаяли за её спиной, то сняла она кольцо с пальца и бросила в морскую пучину со словами — из моря ты мне досталось, в море я тебя и возвращаю.

Кольцо исчезло в глубине, и в тот самый миг взволновалась водная гладь вокруг. Огромные водяные валы окружили маленькую лодку Барбареллы. Она перекрестилась и успела подумать, что пришёл её смертный час, и вознести краткую молитву.

На гребне волны появилось морское чудовище — его глаза светились, как люстры во дворце дожа, кожа отливала синевой, могучие щупальца мгновенно оплелись вокруг лодки. И Барбарелла услышала грозный голос у себя в голове.

«Ты отдала морю своё сокровище, море принимает твою жертву, твой залог, твою печаль. Возьми же ответный дар», — и прямо перед её лицом возникло громадное щупальце, на самом кончике которого сверкало камнями кольцо.

Ни жива, ни мертва взяла Барбарелла кольцо и сжала в пальцах. «Будет нужда — зови», — промолвило морское чудище и нырнуло в пучину. Волна вздыбилась, подняла лодку и в мгновение ока домчала её до берега.

Вернувшись домой, Барбарелла рассмотрела кольцо. Золотой осьминог, весь усыпанный зелёными каменьями, мягко обхватил щупальцами её палец.

С тех пор она носила это кольцо, не снимая.

А везти ей стало вдвойне.

Случилось так, что почтенная госпожа, супруга одного достойного гражданина из Большого Совета, приревновала её к своему мужу и обвинила в воровстве. Мол, Барбарелла украла у неё жемчужные чётки. Чётки нашлись в шкатулке обвинительницы, а сама она свалилась с балкона собственной спальни прямо в канал, да там и утонула. Хотя под балконом было неглубоко, и никто там не тонул отродясь.

Позже один из отвергнутых поклонников натравил на Барбареллу инквизицию. Мол, дьявол ей помогает в её развратной жизни. И что же? Поскользнулся на ступеньке собственного дома, да в канал. Еле выловили тело. А гондола инквизитора перевернулась вместе с гребцами, не спасли никого.

И даже великое наводнение не затронуло Барбареллу — вода дошла до верхней ступени лестницы в её дом, да там и остановилась.

А Барбарелла полюбила подолгу сидеть на берегу и любоваться морскими волнами — рассказывали, что к ней приплывали молодые каракатицы, а она подкармливала их разными лакомствами. Ещё она стала украшать дом и себя изображениями морских гадов — вышитыми, нарисованными и отлитыми специально для неё из металла.

И даже Тициан заинтересовался историей девушки с осьминогами — и написал её портрет. На том портрете Барбарелла смотрит в окно, а там, на гребне волны, можно разглядеть морское чудовище.

Со временем она основала школу для девочек-сирот — давала им образование и пристраивала потом в хорошие руки. На ворчание соседей отвечала, что лучше так, чем голодать под мостом. Перед тем, как устроить жизнь очередной воспитанницы, она садилась с ней на закате в лодку и гребла далеко прочь из лагуны — показать её морю, так это называлось. И это помогало — жили такие девушки потом если и не богато, так устроенно и сытно.

Когда Барбарелла отдала богу душу, воспитанницы и возлюбленные усердно поминали её в своих молитвах. В самый же день её смерти на море разыгрался страшный шторм, ни один корабль не мог выйти в лагуну. Рассказывали, что ночью прямо возле пристани видели огромного сине-чёрного кракена, который смотрел на город, а из его бездонных глаз катились слёзы.