– Ага. Конечно. Разумеется! На концерт. Со своей ша… девушкой в смысле, – Джо замолкает, пересилив себя, а потом, отвернувшись, что-то бубнит себе под нос – настроение у него хорошее сегодня.

– Так настроение испортила, что ты как кокаина обожрался? – Брат даже вилку на стол кидает раздражённо и тут же хмурится пуще прежнего, а Эшли ему только одно говорит рефлекторно – что кокаин вдыхают, но вовремя себя останавливает, вспомнив, что остатки часто втирают в десна, но брата поправил.

Нехороший человек, лживый, умалчивает факты, чтобы побеждать в споре с пятнадцатилеткой.

Они все наседают скопом, совсем о его тонкой душевной организации не думают, из мухи слона раздувают.

Ну и зачем? Хорошо же завтракали, тихо, без драм.

– Да ничего, собственно, не случилось. Так, достаточно понравился один человек, чтобы пригласить лучшую подругу вместе сходить. Тем более что она его давняя фанатка. На этом всё. Доедай, малыш Джо, в школу опоздаешь. – Эшли встаёт со своего места, чтобы поставить недоеденный завтрак в холодильник и позорно сбежать от их тупых расспросов. Этого его перформанса хватит, чтобы они поверили, что ничего страшного не случилось и психоза, способного разрушить далёкую от идеала, но всё же неплохую и распланированную на столетия вперёд жизнь.

– О, Эш! Ты наконец-то просёк, что во всей этой музыке главное – в этом всё ещё ощущается то болезненное, от чего хочется отвести взгляд. – Она не оценит жалости.

И тут же – лисья улыбка, а в карих глазах – беспокойство об Эшли. Она старается это скрыть, чтобы они видели лишь ни к чему не обязывающее любопытство.

Насколько же херово он выглядит, что мама так любопытствует? Даже когда они все сидели на антибиотиках и температура держалась на отметке тридцать девять и шесть, страх, сочувствие, жалость – их было куда сложнее заметить, чем сейчас.

Врёт, конечно, о том, что она такая безразличная и очень херовая из неё мать – абсолютное хладнокровие и чёрный юмор всегда не к месту – оставаться собой, хоть они старались все показать, что всё в порядке с ними, всего лишь простуда, и чай ей делали, а не наоборот, несмотря на все отговорки, они только ещё лучше её делают, настоящей, что ли, а не ту, улыбающуюся винирами, из рекламы майонеза.

Конечно, там ещё и крики, разбитый стеклянный столик и пьяные истерики: «Господи, что я делаю со своей жизнью?!»

Воспоминания эти Эшли подбадривают, и одновременно с тем они неприятно горчат на языке, ведь если всё так со стороны ужасно выглядит, значит, не получится у него соскочить с этого поезда психрасстройств на ходу, но он бы не был собой, если сейчас бы расплакался крокодиловыми слезами, умоляя отвезти к психиатру и возить ему хотя бы раз в неделю передачки в дурдом.

Даст себе неделю, да, ровно одну неделю, чтобы разобраться со всем самому, потому что, если проводить параллель с той же пневмонией – все говорили, что это попросту простуда, грипп, и пососите леденцы с ментолом, а предположение Эшли об атипичной пневмонии высмеять попытались.

Не получилось это у добренького докторишки, но настроение было испорчено.

А может, вообще плюнуть на всю эту традиционную медицину и самому достать нейролептики?

Но, взвесив все за и против, решает, что сделает это только в крайнем случае, самолечение – всё же чепуха и удел всяких там фриков от медицины.

– Раз такое дело, как насчёт того, чтобы сначала затусить с братом? Одним, в другом городе? Мешать он тебе не будет, но если увидишь, что пьёт паленый алкоголь или ещё что делает нехорошее, прочитай ему мораль, что ли. И пиво купи, – Арчи нарезает бекон на мелкие ровные кусочки, как и яичницу, и старается захватить вилкой всё вместе, ещё и в кетчуп макает для полного счастья.

Эшли за этим наблюдает, ищет, чем бы себя отвлечь от стучащего в ушах загнанного сердечка, и не поймёшь, это на папино щедрое предложение такая реакция – как раз подумает, как можно безболезненно кинуть друга – или на всю эту дурацкую ситуацию с внезапной шизофренией.

– Мне обязательно тащить на себе этот балласт?!

– Ага.

– И никого не волнует, что уже договорился со своими друзьями и мне придётся кинуть девятерых человек в самый последний момент, чтобы весь вечер слушать нытьё этого долбоеба, – последнее слово он говорит тише, несмотря на то что возмущается очень уж яро, изо всех сил стараясь не сорваться так, чтобы из цензурных слов остались лишь предлоги.

Кривится в гримасе, сжимает руку до красных пятен от пальцев на локтевом сгибе, старается показать, насколько он спокоен, даже отрешён, а в глазах читается, насколько это несправедливо, подло и попросту отвратительно – полгода мариновать его, кормить обещаниями, говорить, что ему ещё и ранний вход, а вместе с тем селфи, плакат и футболку, и всё такое, а потом взять и обломать, сказав, что теперь он едет с сестрой, потому что пить в пятнадцать и сексом заниматься можно только Арчи и Карине.

Эшли наблюдает за этой сценой, и приводит она к тому, что Джейсон успеет на оба, только всё это удовольствие, за исключением билетов, он будет оплачивать из своего кармана, как они и договаривались изначально, ну, то есть не совсем из своего. Во-первых, ему пятнадцать, и родители просто дают ему карманные деньги, а во-вторых, пригласила-то его Эшли, так что Эшли и платить. Тоже из карманных.

– На кого ты предлагаешь?

То, что предлагает ему отец, Эшли удовлетворяет. Это, конечно, не его краш, но то, что он сам проедет эти шестьсот километров, в конце концов, чтобы устроить легендарное шоу, ему нужно всё хорошенько продумать, а ещё лучше – отрепетировать, и вот тут-то, обдумывая папино предложение, приходит осознание, и Эшли чётко, как никогда, понимает – обязательно проникнет за кулисы.

Но в гримерку проберется так, чтобы не поссориться с единственным братом и не потерять единственную подругу.

Или протащить их вместе с собой, если сделка с совестью не удастся.

Один, уже стоит того, чтобы согласиться, поможет.

Урок математики проходит, как всегда, уныло. Кто-то, чьё имя забыть бы из-за беспросветной тупости этого субъекта, пытается сорвать урок и оттянуть свой неизбежный расстрел матрицами и «прочей херней».

Это не Эшли матерится, это все идиот, у которого все мозги ушли в мышцы, да и те, поди, маслом накачал, дебил же, в девятнадцать сидит в одиннадцатом классе и слушает самый тупой гангста-рэп, который только можно найти.

Забавно так оскорблять человека, которой всего лишь ведёт здоровый образ жизни, ходит на бокс и рвётся в большой спорт, как только узнал, что это такое. Эшли кажется остроумным так вот придавать себе значимость, за счёт унижений других, но на самом деле прекрасно видно, что все это звучит жалко, как и то, что постоянно повторяет, что в этом и была цель.

А так Эшли нет дела до чужой идиотии, есть дела и поважнее.

Лучшая подруга, например.

С самого утра ей непрерывно пишет, спрашивает самые лучшие интервью, записи с концертов, байки из туров, просочившиеся во всемирную паутину, те факты из биографии, которые так и не попали в «Википедию», но все фанаты их знают и передают из уст в уста адреса тех форумов, где передают…

Так давно не было так наплевать на математику и очередное учительское про поступление – «вы все завалите, бездари!» – прямо в лоб, пока остальной педсостав все тоньше, иносказательно, десятками, сотнями лишних слов и метафор, сравнений и воспоминаний.

Она же думает, что таким способом Эшли хочет вернуть в их ежедневные разговоры былую искру, и, может, чуточку верит в то, что это искренний, от души интерес к Тому наконец-то, спустя столько попыток втянуть в это болото.

«Наверное, это ужасная, идиотская и попросту глупая идея, но вот ссылка на мой второй твиттер».

«Если не хочешь, не надо, ты и так дала мне много очень важной информации. Спасибо», – и отправляет в смешанных чувствах, пряча телефон в карман.

Следующее сообщение – наверняка ссылка на твиттер.