Когда мама была беременна нами, мы так крепко держались друг за друга, что доктор даже принял нас за сиамских близнецов. Я очень рада, что он ошибся. Потому что Кэтлин свалила бы на меня всю грязную работу. Я бы выщипывала нам брови, пылесосила и тому подобное. А еще сидела бы с закрытыми глазами, пока она целовалась с мальчиками. Со всеми мальчиками. Включая Лона. Единственного в списке ее баллифрановских дел.

Для меня это стало бы сущим наказанием. Я не хочу вникать в эту сторону жизни Кэтлин. Там царит хаос похоти и нерешительности. Но справедливости ради скажу, что Лону, возможно, придется несладко. Кэтлин многих парней заставила плакать. Один рыдал на протяжении целого матча, во время которого забил несколько голов. Но победа заставила его разрыдаться еще сильнее: «Ведь я никогда больше не забью Кэтлин». Пытаюсь вообразить, как идеальное лицо Лона сморщивается от горя. Это непросто. В моей голове он всегда образец невозмутимости.

Первая неделя в новой школе прошла без происшествий. Мы ничего не подожгли и не обзавелись кровными врагами. Друзьями, впрочем, тоже. Ребята из Баллифрана оказались неплохими, но толком пообщаться с ними нам так и не удалось – Кэтлин все время убегала покурить, чтобы пофлиртовать с Лоном.

– С ним легче, чем с остальными, Мэд, – говорит она, пока я неловко маячу у нее за спиной.

– Я уже догадалась. – Я приваливаюсь к стволу платана, под ногами пружинят опавшие листья. – Но только не мне.

– Я же не запрещаю тебе тусоваться с другими ребятами.

Вот только мы обе знаем, что в каком-то смысле запрещает. Я во многом независима, но новые компании – мое слабое место. Мне сложно говорить об этом вслух, потому что о таком обычно не говорят, но, когда я открываю рот, появляется он.

Лон – чтоб его – Делакруа.

– Каталина! – восклицает он. – Рад встретить тебя здесь.

Кэтлин выдыхает длинный завиток дыма.

– Лон, – улыбается она.

Это ненастоящая улыбка, но улыбка, предназначенная для парней.

– Мэдди! – Лон приветствует меня с куда большей теплотой, чем следовало бы. Это неправильно, что он относится к нам лучше всех. К тому же я знаю, что меня он обхаживает только из-за Кэтлин, то есть откровенно лжет, и это раздражает.

– Привет, Лон. – Я достаю телефон и начинаю листать фотографии из нашей прошлой жизни в Корке. В голове играет мрачная рок-баллада.

– Красивый телефон, Мэдлин. – Лон старательно не замечает, что я его игнорирую. – Можно посмотреть?

Я бросаю взгляд на Кэтлин.

Она глядит на меня.

Я смотрю на свой телефон.

А потом с невыразимой грустью, как ребенок, которого вынудили отдать злобной тетушке последнего мармеладного мишку, протягиваю его Лону.

– Какой пароль? – спрашивает он.

И Кэтлин тут же сообщает его.

Аргх.

Он молча копается в телефоне. Экран светит ему так же дружелюбно, как мне.

– Ха! – Лон с довольным видом возвращает телефон. – Я имел наглость отправить себе ваши номера, леди. – Он ухмыляется. – Надеюсь, вы не против.

– Вообще-то… – начинаю я, но Кэтлин меня перебивает:

– Неужели ты до такой степени отчаялся? Пойдем, Мэдди, нам пора возвращаться в класс.

– До завтра? – спрашивает Лон.

– Завтра нет уроков, – напоминаю я.

И мы уходим, не оглядываясь.

Уже в классе у Кэтлин вырывается:

– Поверить не могу, что он взял наши номера!!! – В ее голосе слышится неприкрытый восторг.

– Да уж. Это как-то слишком.

– Вот и нет. Это было изысканно.

– Какое мерзкое слово – «изысканно». – Я притворяюсь, что меня сейчас стошнит.

– Нормальное слово, – возражает Кэтлин. – И не вижу ничего плохого в том, что парень нами интересуется.

– Не нами. Тобой, – уточняю я.

– Справедливости ради, это ты своим молчанием вынуждаешь меня с ним болтать.

– Я не завидую, – вздыхаю я. – А не говорю с ним потому, что он мне не слишком нравится.

– Тогда оставайся с Чарли и прочими.

Я снова делаю вид, что меня сейчас стошнит. Но теперь это притворная тошнота с оттенком грусти. Тошнота от моих собственных ограничений. Тошнота, мешающая мне жить, ведь все, о чем я мечтаю, – быть нормальной девушкой, которая может поддержать разговор и завести друзей.

Когда мы заходим в класс, сестра первым делом проверяет телефон.

А я слушаю учителя, пишу конспект и стараюсь не беспокоиться о вещах, которые вряд ли случатся. Лучше сосредоточиться на том, в чем я разбираюсь.

На дворе бледный осенний день, ясное небо и пронизывающий ветер, который нагло забирался под зеленый шерстяной свитер, пока я собирала мяту, чтобы сложить ее в кувшин. Я была ему даже благодарна. Холод замечательно отвлекал от мыслей о Кэтлин, утром она разбудила меня жизнерадостным: «Доброе утро, Мэдди. Хочешь кофе? А мне приснился эротический сон про Лона. Значит, слушай».

И пересказала. В подробностях.

Моя сестра – худший человек на свете, и я бы с удовольствием проспала сто лет, только бы не знать про ее сон. Мне не по себе от мысли, что она начнет с кем-то встречаться. Не хочу, чтобы Кэтлин обзаводилась страховочным тросом – сейчас она должна быть этим тросом для меня. Мне нужна помощь, чтобы наладить контакт с крохотной группой местных. Странно, что их так мало. Разве люди в деревнях не должны держаться вместе и знать друг о друге все? Хотя полагаю, о нас-то они уже все знают.

А вот мы о них – ничего.

К Маму все время приходят посетители с заплаканными глазами и таинственными коробками. Думаю, за это они ей и платят. За то, что она хранит их грязные местечковые секреты, как гаденький священник. Вчера я видела, как ей вручили пухлый коричневый конверт, будто битком набитый сухими листьями. Прежде чем затолкать его в карман, Маму бросила сердитый взгляд в мою сторону. Я наблюдала за ней из окна башни, она никак не могла меня заметить. И дело не в том, что у Маму по жизни недовольное выражение лица. Она просто зыркала по сторонам на случай, если кто-то подсматривает. Словно боялась, что люди хоть на секунду забудут свое место.

За сегодня Кэтлин упомянула Лона уже восемнадцать раз. Я начала считать после пятого. Еще они регулярно обменивались сообщениями. А я пока не ответила ни на одно.

«Привет, Мэдди. Это Лон. Теперь у тебя тоже есть мой номер».

И три улыбающихся смайлика.

Я не доверяю тем, кто много улыбается. Они либо слишком счастливы, либо врут. Я рада, что Лону хватило здравого смысла не соваться в мои сны и выступать в роли спасителя. Хотя благодарить стоит не его, а мое чудесное рассудительное подсознание, которое умеет держать себя в руках и не сходить с ума по едва знакомому парню. Я вообще не понимаю, в чем прикол этих увлечений. Есть люди, с которыми мне нравится общаться; есть те, от которых я буду держаться подальше. Есть люди, которые пахнут лучше, чем другие. Но я все равно предпочту провести время с книгой или потратить его на жалобы по поводу и без. И это прекрасно, у всех разный уровень сексуальной активности. Меня данная область человеческих отношений скорее пугает, я вижу в ней лишь дополнительное пространство для провала. Когда тебя влечет к человеку, мозг выделяет всякие химические вещества. Ты теряешь сон и аппетит. Сердце бьется чаще, и ты испытываешь нечто, похожее на приступ паники.

Кэтлин ничуть не возражает. Напротив, она хочет закружиться в вихре чувств, упасть и сгореть. Но гореть не очень-то приятно. И падать тоже. Иногда люди умирают от страха, пока летят вниз.

Большую часть дня я наблюдаю за тем, как Кэтлин носится по замку в пиджаке от смокинга, найденном на чердаке. Она вечно что-нибудь там находит. Отец Брайана накупил уйму всего на распродажах, которые устраивали наследники, и потому в его замке полно коробок со всяким старьем. Брайан говорит, он понятия не имеет, что в них лежит. И голос у него при этом делается глубже и напряженнее, как всегда, когда он вспоминает отца. Их отношения явно были далеки от идеала. Брайану повезло, что в конце концов он встретил нашу маму. Нам с ним тоже повезло, хотя бы потому, что теперь Кэтлин живет на блошином рынке и может брать все что хочет.