Деревня осталась позади, теперь за окнами машины проплывали луга. Мы уже близко. Вдоль дороги стоят кресты. Маленькие, белые, они торчат, словно зубы. Я считаю.

Десять, одиннадцать.

Двенадцать.

Тринадцать.

– Брайан, здесь кто-то умер? – спрашиваю я.

Он кивает:

– Семья из Атлона. Проезжали мимо – в Баллифране мало кто останавливается. У отца случился припадок прямо за рулем, и машина врезалась в дерево. – Брайан машет в сторону. – Его потом срубили.

Кэтлин бросает на меня выразительный взгляд и произносит одними губами: «ДВОРЕЦ УБИЙСТВ». Я пинаю ее по лодыжке.

– Мэдлин дерется! – хнычет она, и мама закатывает глаза:

– Подозреваю, что ты это заслужила. Все никак не уймешься со своим «ДВОРЦОМ УБИЙСТВ».

Мамина рука ложится на руку Брайана, ту, что держит рычаг переключения передач. Мама любит этого тихого мужчину, чей отец выстроил дворец на диких скалах.

– Не дворец, – поправляет нас Брайан, – замок.

– А в чем разница? – Мне в самом деле любопытно.

– Замок – это в первую очередь крепость, – объясняет он. – А дворец – так, для красоты.

– Крепость? – недоуменно хмурится Кэтлин.

Брайан улыбается нам в зеркало заднего вида. Мама просит его подождать:

– Хочу посмотреть на их лица, когда они увидят своими глазами.

Машина иглой скользит по дорожной нити, увозя нас все дальше нашей прежней жизни. Я чувствую, как рвется связь с прошлым, и сглатываю.

Вот мы и на месте.

Мы думали, что знаем, чего ждать. Но внезапно обнаруживаем, что едем по широкой частной дороге, проложенной в лесу, а между деревьев все отчетливее проступают серые каменные стены с зубцами бойниц. Позади остается поддельный ров, заполненный растениями и кустарниками. По дну бежит ручей, вода колышет буро-зеленые пряди сорной травы и островки цветущих водорослей. На козырьках восседают крупные серо-черные вороны.

Я таращусь по сторонам, пытаясь свыкнуться с мыслью, что теперь это наш дом. И нам здесь жить.

Не могу передать словами, насколько замок Брайана соответствует своему названию. Господи боже, у него даже башенки есть, а еще сады с каменными изгородями и садовник. Он словно сошел со страниц волшебной сказки. Въезжаем внутрь – и замок открывается нам с новой стороны. Теперь он напоминает коллаж из четырех маленьких замков, которые выстроились вокруг внутреннего дворика с огородом для нужд местной кухни и оранжереей в викторианском стиле. Ну и фонтан имеется, куда же без фонтана? Это ведь замок. Богатство обязывает. В центре, подобно луковице гиацинта на папиной могиле, возвышается стеклянный купол. Крепостные стены надежно защищают нас, вопрос лишь в том, от чего? Они ведь нужны, чтобы пускать пыль в глаза. И я не понимаю, почему кончики пальцев у меня так и зудят и снова и снова ощупывают крупицы соли под истончившейся бумагой. Я скоро в этом несчастном пакетике дыру протру.

Но что нам остается?

Идем ставить чайник.

После чая Брайан устраивает нам экскурсию по замку – его залам, гостиным и библиотекам. Все вокруг дышит стариной: элегантная, но потрепанная мебель, вытертые гобелены, укрывающие стены от пола до потолка. Брайан говорит, что где-то за ними есть потайные ходы. Их спроектировал его отец, только ими никто не пользуется. В замке и без того достаточно места. Я понимаю, о чем он говорит. Тут множество никому не нужных комнат, где за запертыми дверями в пыльных чехлах томятся без дела шкафы, столы и кресла. Внизу располагаются бабушкины апартаменты – подвальное королевство Маму. По-ирландски «маму» значит «бабушка», но мама вроде бы говорила, что эта женщина приходится Брайану тетей. Не знаю, зачем ей понадобилась отдельная квартира, когда в ее распоряжении целый замок, но люди вообще странные существа, и, очевидно, Маму по части странностей даст фору всем остальным. Ее работа как-то связана с натуропатией (я всегда с настороженностью относилась к тем, чья профессия заканчивается на «-пат»). То есть к ней приходят люди, она что-то с ними делает, и потом им кажется, будто им стало лучше. Польза натуропатии не доказана, и, как будущего доктора, меня глубоко возмущают заполонившие страну паразиты. Подумать только, эти проходимцы дерут по девяносто евро за то, что кладут на пациента руки и бубнят молитву.

Я подмечаю следы Маму повсюду: отпечатки грязных подошв на полу, разбросанные перья, забытую в раковине лопатку. На кухонном столе кружка с недопитым чаем и какой-то мутью на дне. Мама выглядит слегка растерянной. Видимо, на это старая кошелка и рассчитывала. Утверждала превосходство, как собака, задирающая ногу на стену. Мы на ее территории – и, судя по всему, нам здесь не рады. Я достаю из раковины лопатку и очищаю серебристое лезвие от влажной земли.

Брайан закатывает глаза:

– Не беспокойся, Мэдлин. Она скоро перебесится, как грится.

Брайан часто повторяет «как грится». А мне вот интересно, кем «грится»? Может, только Брайан так говорит?

Поднимаю с пола перо и подношу к глазам. Почти черное, длинное, а стержень толщиной с детский палец. Я представляю, как оно изгибается, словно внутри у него прячется крохотный сустав; смутное отвращение смешивается со знакомым желанием оставить перо при себе. Молча прячу его в карман кардигана – тот, что дальше всего от тела.

Экскурсия по замку продолжается – и в каждой комнате нас ждет новое перо. В столовой. В солярии на верхнем этаже. В садике с лекарственными растениями и в огороде. В кладовых. В кабинете Брайана. В восточном крыле и в западном. На чердаке, заставленном сундуками, картинными рамами и громоздким антиквариатом. Я подбираю перья и рассовываю по карманам, чувствуя, как изгибаются бородки и очин колет ладонь. Мама проводит пальцем по пароходному кофру, прокладывая дорожку сквозь многолетние слои пыли. Я вижу, что ей хочется пустить здесь корни. Проветрить замок. Начать с начала. С чистого листа, нетронутого потерей.

У нас с Кэтлин смежные комнаты. Брайан выбрал их, основываясь на только ему известном алгоритме. Зато нам разрешили выбрать белье и прочие мелочи. Мы скидывали Брайану ссылки на понравившиеся вещи, и теперь они ждут нас в комнате, как будто переместились туда по волшебству. На моей кровати накрахмаленные белоснежные простыни, а одеяло голубино-серое с крошечными вышитыми цветами. Кажется, это называют английской вышивкой. Обычно богатые люди в таких вещах разбираются. Но нам все это в новинку.

У Кэтлин розовое покрывало и повсюду вспышки красного, золотого и черного. Мама говорит, что ее комната напоминает «роскошный бордель», но в ее словах сквозит скрытое восхищение. Если вы посмотрите на наши комнаты, то сразу поймете, где живет девочка-подросток. Моя больше подошла бы пожилой тетушке. Или монахине. И это при том, что у Кэтлин везде стоят церковные свечи и фигурки Девы Марии – у нее их целая коллекция. Кэтлин нравится, как выглядит Богоматерь. Она отвела ей целую стену. Мария Морская, звезда моря, Мария, оплакивающая Иисуса, Мария в сияющем венце, Мария, попирающая змея. Мне идея Девы Марии не слишком близка. Слишком многое в ее истории кажется ложью.

– Мэдди, ты слышала? – вдруг спрашивает Кэтлин. – Брайан сказал, что зимой отопление замка обходится в одиннадцать тысяч евро.

– Слышала. Он повторил это раз сто, а я вроде как на слух не жалуюсь. Думаю, он намекал, что нам следует поплотнее закрывать окна.

– Я хотела сказать ему, что с радостью посплю в свитере, если он отдаст нам эти одиннадцать тысяч.

Люди порой говорят, что между близнецами существует особая связь. Но думаю, захотеть одиннадцать ТЫСЯЧ евро можно и без всякой связи.

– Господи, я бы тоже не отказалась.