– Это землеройка, – говорит Лейла. – Я заметила ее перед тем, как вы подошли. Бедняжка.

Я улыбаюсь:

– У них забавные носики.

– И такой вид, будто они глубоко разочаровались в жизни, – подхватывает Лейла.

– Ну почему-у-у-у-у я землеройка? – Я пытаюсь изобразить трагичный писк, но выходит как-то агрессивно.

Впрочем, Лейлу это не смущает.

– Мир такой большой, он пугает меня!

– Спасите-помогите!

– И давайте-ка поскорее!

Мы хихикаем. Кэтлин пожимает плечами и стряхивает с юбки невидимую соринку. Потом наклоняется к землеройке и фотографирует ее на телефон.

– В Баллифране обнаружено еще одно тело, – говорит она с кривой улыбкой. И смех смолкает. На лице Кэтлин отчетливо проступает «Зачем я это сказала?» Я хорошо знаю это выражение.

Только обычно вижу его на своем лице.

Подъезжает автобус.

Лейла садится в стороне от нас. Серая лента дороги вьется среди холмов. Автобус, поскрипывая, катится по горному перевалу. Кажется, их нашли где-то здесь. Я смотрю в окно.

Хелен Гроарк, последняя пропавшая девочка.

Аманда Шейл, остывшее изломанное тело обнаружили в ее день рождения.

Нора Джинн выглядела старше своих четырнадцати. Полиция решила, что ее где-то держали, перед тем как убить.

Бриджит Ора, миниатюрная, как мы, но старше остальных. Хотя ненамного.

Я не спешу доставать книгу из сумки. Напоминаю себе, что люди не любят говорить о таких вещах. Странно это. Некоторые девочки пропали уже давно – лет двадцать, а то и тридцать назад. Вряд ли кто-то из присутствующих их знал. Разве что Хелен. Я не хочу сказать, что смерти незнакомцев ничего не значат, просто они нас не касаются. Мы не обязаны о них горевать.

До сих пор неизвестно, кто расправился с девочками, найденными в горах. Но в книгах о нераскрытых ирландских убийствах им всегда посвящают отдельную главу. Хотя бы одну.

Кэтлин вся в телефоне, прокручивает новости от друзей, оставшихся дома. Наконец, убедившись в собственной важности, она расслабляется. Я отвожу плечи назад – до щелчка.

Мы проезжаем мимо зеленого облупившегося знака. На месте облетевших чешуек краски проступают коричневые пятна ржавчины. Знак мелькает за окном, и я провожаю его взглядом.

Скривив губы, я смотрю на Кэтлин. Я не улыбаюсь. И она не улыбается в ответ. Только легонько толкает меня в плечо плечом, пока автобус трясется по горной дороге. Грохот стоит такой, будто вместо двигателя у него металлический ящик, полный болтов. От него никакие наушники не спасут.

– Здесь так одиноко, – говорит Кэтлин. Как будто к ней можно применить это слово. В нашей семье оно принадлежит мне.

– Нашла о чем беспокоиться. Ты же невероятная. И мы есть друг у друга. Придумаем, чем заняться. Смастерим что-нибудь из торфа. – Я отвлекаю сестру тем, что вполне может оказаться ложью.

Она кивает:

– Обычно я о подобных пустяках и не волнуюсь. Не в моих привычках в такое вляпываться. И вот же. Вляпалась. – Она шевелит пальцами ног, и я слышу хруст костяшек.

Автобус останавливается перед черными воротами с коваными шипами. Цепи обвивают их, как змеи свой обреченный ужин. Довершают картину три висячих замка. Школьная ограда тоже выкрашена в черный, но на прутьях уже расцвели бурые проплешины вездесущей ржавчины.

– Можно подумать, кто-то захочет сюда вломиться, – бормочет Кэтлин.

Я пожимаю плечами, оглядывая школьную территорию. Заброшенные сборные дома толпятся вокруг приземистого белого коттеджа с маленькими подслеповатыми окошками. Некоторые заколочены досками или кусками волнистого кровельного железа.

– По крайней мере, здесь безопасно, – неуверенно говорю я.

– В Баллифране нет безопасных мест, – вполголоса бормочет Лейла, проходя мимо нас. – У вас же есть прививки от столбняка?

Я одергиваю черный полиэстеровый свитер и поправляю серую полиэстеровую юбку. Застегиваю на все пуговицы пальто, чувствуя, как холодный ветер впивается в кожу.

Началось.

Школа в Баллифране разительно отличается от нашей старой школы. Про санитарные нормы тут, кажется, и не слышали. Глаза то и дело натыкаются на серые, оранжевые и коричневые пятна плесени, штукатурка осыпается, и сквозь дыры виднеются слои краски былых времен. Их можно сосчитать, как годовые кольца в стволе дерева. Сборные дома еще старше, чем кажутся на первый взгляд.

Мы знаем, что Брайан ходил в эту школу. Тогда здесь был только коттедж. Культурный шок слишком силен. Я едва не плачу от облегчения, когда вижу пластиковый стул с нарисованным членом. Смотрю на сестру – она тоже радуется привету из прошлого.

– Совсем как дома, – вздыхает Кэтлин. – Заметила, как тщательно прорисованы яйца?

Я киваю. Рисунок выглядит очень старым.

– Может, это Брайана, – говорю я. Кэтлин делает вид, что ее сейчас стошнит, и я осознаю свою ошибку: – В смысле, работа Брайана, Кэтлин. Да господи. Его рисунок. Фу.

На протяжении этого долгого, холодного дня я чувствовала, как деревенская школа Богоматери Горной прорастает во мне, подобно грибку или странно успокаивающей россыпи бородавок. В туалете, который расположен в отдельном здании, напоминающем сарай, воняет куревом и мочой. Кто-то вытащил батарейки из пожарной сигнализации. Раньше она то и дело заполошно пищала, нарушая царящую вокруг тишину.

Пожалуй, мне здесь даже нравится. Никто не парится по поводу внешности и соответствия каким-либо нормам. Круто. Во всей школе нас человек тридцать, не больше. В Корке учеников было в сто раз больше. В голове не укладывается. Мы познакомились со всеми за каких-то пять секунд.

У Лейлы два брата – Фиахра и Кэтал. В школу они ездят на горных велосипедах, «автобус для них слишком медленный». Услышав об этом, Кэтлин тычет пальцем мне в ребра. Дважды. Вот и наши крепкие голуэйские парни. Даже не знаю… Ну разве что вам нравится молодой и прыщавый Дэвид Боуи.

Кроме нас с Кэтлин в школе еще шесть учеников нашего возраста. Чарли Коллинз, широкоплечая девочка с самыми густыми бровями, что я видела в жизни, ее брат Эдди, Лейла, Фиахра, Кэтал и еще одна новенькая, которая приступит к учебе чуть позже. Некоторые ребята приезжают в автобусе из деревенек рядом с Баллифраном, но таких немного. Ближайший город находится в часе езды, и куча народу оттуда мотается в школу в Голуэй. На фоне остальных ребята из Каррейга в рубашках поло выглядят белыми воронами. Вернее, обычными деревенскими детьми. Которые знают, с какой стороны подходить к полю для гэльского футбола.

Ребята, живущие в окрестностях замка, пышут здоровьем и силой. Неужели они все занимаются спортом? Что с ними не так? У них что, «Нетфликса» нет? Ох и не нравится мне это. Я недовольно кошусь на свои руки, совсем как Маму. Маму, которая, к слову, отказалась покидать деревню, чтобы присутствовать на свадьбе Брайана и мамы. И это несмотря на то что она тетя Брайана. Это мы должны на нее коситься.

– А какие здесь учителя? – спрашивает Кэтлин без особого интереса, просто чтобы заполнить паузу в разговоре. Каждое слово сестра сопровождает энергичным движением дорожной вилки, которой ест салат с сыром фета и зернами граната.

Мама слишком старается, будто просит прощения за переезд. Но я знаю, что это ненадолго.

– Нормальные. Хотя мы толком не успеваем их узнать, они редко задерживаются больше, чем на год, – отвечает Чарли. – Наша школа в такой глуши, что здесь можно помереть со скуки, если ты не из этих мест. Так что они добавляют строчку в резюме – и уезжают куда-нибудь. – Она произносит «куда-нибудь» таким тоном, каким обычно говорят про Париж или Нью-Йорк.

Я помню ее отца – он был на свадьбе и помогал нам с переездом. Крупный мужчина с красным, обветренным лицом и волосатыми руками, окруженный такими же крупными краснолицыми братьями.

– Коллинзы, – пояснил тогда Брайан. – Мы с ними в дальнем родстве. Во всех баллифранцах течет кровь Коллинзов. В их венах – или в руках, как здесь говорят. – Брайан рассмеялся. – Оно и неплохо, если подумать. Коллинзы заботятся о своих.