Эбба подходит к балконной двери и изучает ручку. Констатирует, что ее можно открыть снаружи, а, по свидетельству первого патруля, дверь была не заперта. Кто-то мог зайти таким путем, кто-то в фиолетовой одежде.

Раздается какой-то звук, Эбба обходит комнату и обнаруживает птичью клетку, подвешенную к потолку. Она подходит и рассматривает попугая, глаза у которого такие же серые, как перья, а хвост ярко-красный.

– А вот и наш свидетель, наш самый лучший свидетель. – Эбба приближает лицо к клетке. – Скажи что-нибудь. Что здесь произошло? Кто убил твою хозяйку?

– Пошла в жопу.

Эбба отпрянула от клетки, не ожидая ответа, тем более такого.

– Что ты сказал?

– Пошла в жопу.

Со стороны дивана, где Ангела все это время изучала подушки и накидку, раздается смех.

– Какой крутыш.

– Но вдруг он видел, что произошло, даже наверняка видел? Вдруг может рассказать?

– Так это не работает. Чтобы научить попугая говорить, нужно много времени, к тому же они заучивают только определенные фразы.

– Ты уверена? Может, именно этот попугай гений, птичий Эйнштейн. – Эбба снова смотрит на попугая и думает о том, что он мог видеть.

Понимает ли он вообще, что произошло? Горюет ли он по убитой хозяйке?

– А что с ним теперь будет? – спрашивает Эбба.

– Наверное, отвезут в зоопарк или усыпят, не знаю.

– Пошла в жопу. – Попугай начинает бегать по клетке, как будто понимает, что сказала Ангела.

Усыпят. Печальная судьба попугая ранит душу Эббы. Кто-нибудь ведь должен его взять? Какой-нибудь родственник Ясмины, любитель животных.

Она размышляет над тем, не взять ли его самой, но у нее никогда не было домашних животных, а сейчас она едва может позаботиться сама о себе.

Она оставляет попугая и идет в ванную, осматривает раковину, на которой остались капельки крови, изучает коврик с красно-коричневым пятном. Николас зашел сюда и умылся? Она отмечает, что полотенце измазано подозрительными пятнами. Зачем оставлять после себя столько следов, если бежишь отсюда в панике, как утверждает Николас?

Ангела засовывает голову в ванну:

– Формальности обсудим позже, я сейчас должна уходить – у меня другое дело.

Эбба вопросительно смотрит на нее.

– Вопрос трудоустройства. Я тебя нанимаю как помощника юриста, чтобы ты могла меня заменять с клиентами, на которых наложены ограничения по общению с внешним миром, но между нами мы будем знать, что ты работаешь детективом. Ты работаешь на земле, а я выступаю в суде.

Эбба поводит плечами, словно бы говоря «ладно», хотя еще ни в чем точно не уверена, ведь она пришла сюда просто посмотреть. Впрочем, она должна быть честной с самой собой и признаться, что грубая оплошность Хелльберга во время прямого эфира сыграла здесь определенную роль. А вдруг можно будет увидеть, как он теряет лицо, если они справятся с непростой задачей и освободят Николаса Моретти. Ведь именно этого они должны добиться. К тому же она больше не справляется с одиночеством, ей нужно какое-нибудь дело, хотя в компании она по-прежнему чувствует себя не очень.

Эбба и Ангела идут в прихожую, и, прежде чем расстаться, новоявленный частный детектив получает свои первые задания от «Адвокатского бюро Кёлер»:

– Постарайся найти финна, который преследовал их от пивной, раньше, чем это сделает полиция, а еще Санта-Клауса, который заявился сюда. О сталкере знаем только мы, он подождет. Эти двое важнее.

Эбба кивает. Она снова на службе, у нее есть работа помощника юриста в «Адвокатском бюро Кёлер».

Прежде чем зайти в пивную в Транеберге, Эбба топает по коврику, сплетенному из еловых веток, чтобы стряхнуть с обуви снежную кашу. Внутри ее окутывают тепло и запахи пива, влажной одежды, сладкого глёга. Она осматривает заведение: уютно, стены обиты потемневшими деревянными панелями, на которых наклеены десятки пивных этикеток. Темно-красные кожаные диваны и клетчатые скатерти в тон. Гости уже разместились за столами, хотя заведение открылось всего пять минут назад. Наверное, стояли снаружи и с нетерпением ждали, когда наконец смогут выпить. Совсем как она сама. Эбба заказывает бурбон, садится на высокий стул у стойки и изучает бармена, пока тот наливает напиток в низкий бокал. Это седовласый мужчина с обветренным лицом, похоже, он управляет этим заведением с незапамятных времен.

Эбба залпом выпивает виски и двигает бокал обратно, чтобы получить добавку.

– Утро выдалось тяжелым? – спрашивает бармен, и в голосе его нет осуждения.

Он снова приносит бутылку, и Эбба, отпив глоток плещущейся в ней золотисто-коричневой жидкости, наслаждается разливающимся внутри теплом. Страх, с которым она как будто бы уже сроднилась, постепенно отступает. Вместо ответа она спрашивает бармена, работал ли он вчера.

– Ага.

Он наклоняется к ящику с пивными бутылками и начинает переставлять в холодильник.

– Вечером? До самого закрытия?

– Я владелец заведения, так что я работаю всегда.

– Я расследую убийство, которое произошло недалеко отсюда прошлой ночью. Может быть, вы о нем слышали?

– Да, что-то такое было в новостях.

Бармен замолкает, держа в руках пару бутылок, скептически смотрит на Эббу, и она сразу же понимает почему. Он думает, что она из полиции, а полицейским нельзя пить на службе. Но он так и не делает ей замечания – может быть, терпимо относится к человеческим слабостям, а может быть, привык видеть полицейских, которые выпивают. Или он сочувствует ей – сразу видно, что жизнь Эббу потрепала, – и поэтому готов в любом случае продать стаканчик-другой бурбона. Он, наверное, думает: пусть получает то, что хочет, лишь бы платила.

Эбба делает очередной глоток виски, но только один – ей нельзя напиваться, нельзя, чтобы опьянение было заметно.

– Вчера было много посетителей? – спрашивает она.

– Достаточно.

– Здесь были парень с сестрой, такой итальянской наружности. Вы их помните?

– Я знаю, о ком речь, о футболисте, это его задержали. – Бармен показывает одну из бутылок, и Эбба видит, что на бутылке написано Моретти. И тут бармен наконец оживает, как будто его пронзает какая-то мысль. – Она мертва? Женщина, которая была с ним? Это ведь ее убили?

Эбба кивает:

– Это была его сестра. Ее звали Ясмина.

Бармен ставит в холодильник последние бутылки и закрывает дверцу.

– Получается, она мертва… – повторяет он, как будто пытается осознать свалившуюся на него новость. – Так странно… Я хочу сказать: она же только что была здесь, а теперь вот мертва.

– Не произошло ли тем вечером чего-то необычного? Что они делали? Может, разговаривали с кем-то?

– Они не так долго здесь сидели. Скоро случилась какая-то заварушка в туалете – в ней участвовал еще один посетитель, – а потом они ушли.

– А кто был этот другой посетитель?

– Он все время здесь торчит. Его фамилия Рантанен, его называют Ранта, или Босоногий. Он всегда ходит в деревянных башмаках на босу ногу, представляете? И неважно, что на улице минус двадцать.

– Значит, он живет где-то рядом?

– Я сомневаюсь, что он вообще где-то живет. Днем шатается по барам и, я думаю, спит, где придется.

Эбба подносит бокал ко рту, но тут же понимает, что не следует налегать на выпивку, и ставит его обратно:

– Вы знаете, куда еще он ходит?

– Ну… в основном шатается по округе, в Альвике бывает, может зайти в тайское заведение, то, что вверх по холму. – Бармен машет в направлении Транеберга, и Эбба понимает, какое место он имеет в виду, – полицейские там обычно покупают обеды.

– Во сколько он вчера ушел?

– Сразу вслед за ними, около девяти, но точно не скажу. Но вы ведь не думаете, что это Ранта…

– Я ничего такого не думаю, – в подтверждение своих слов Эбба даже машет рукой, – я просто пытаюсь разобраться, что произошло вчера вечером. А что случилось в туалете?

– Понятия не имею, но Ранта заводится с пол-оборота, ему для этого немного надо.