- Сливовое дерево! Точно, оно!

  «Откуда здесь взяться сливе?» - подумала было Бруха, но в её памяти тут же всплыла картинка, как они с Микрой, под дубом ели...

  - Да! - закричала она, - Я поняла! Это мы с Микрой посеяли!

  - Не посеяли, а посадили, - поправил Ном, - и неправильно посадили-то, часто. Нужно лишние выполоть.

  - Я пробовала полоть. У меня такие длинные руки, что я могу полоть стоя, - затараторила Бруха, - Но они не полются.

  - Так я же тебе толкую: неправильно пробовала! - проворчал Ном, - Садовница…

  Он загнул руку за спину и вытащил лопатку.

  - Вот чем нужно деревья-то выпалывать, - пояснил он,- а то она руками взялась. Эх, молодёжь!

  Голос взялся помогать отыскивать лишние сливы, потому что с высоты ему было виднее, и Ном споро справился со своей задачей, образовав вокруг поляны аккуратный сливовый бордюр.

  - А как зацветут-то! Красотишша-то будет! - весело сказал Ном, убирая за спину лопату, - Ну ладноть, не галдите тут шибко, - и пошёл досыпать.

  Голос подумал, что с высоты особой красы не наблюдается, но он уже был согласен подождать цветения. «Интересно, какого цвета будут цветы? А вдруг голубыми? - глядя в небо, думал он, - Ведь голубой - мой любимый цвет! Голубые цветы на фоне голубого неба, что может быть прекраснее!» Голос радостно заворочался в гнезде и замечтал.

  30.

  По лесу ему ходилось также легко, но иначе. В лесу он был леопардом: опасным и непредсказуемым хищником. Он был нетороплив и внимателен, осторожен и стремителен. Его лоснящаяся шкура, чернильно поблёскивающая в тех редких лучах позднего солнца, которым удавалось добраться до потаённых уголков леса, нередко мелькала в совершенно непредсказуемых местах, что даже опытный Ном вздрагивал от неожиданности, думая, что это какой-то зверь, невиданный ранее, разгуливает здесь без его ведома. Его тёмная спина двигалась, по обыкновению, впереди Хозяина, длинный змееподобный хвост опущен, а кончик его слегка загнут кверху. И по движению этого маячка, Ном мог безошибочно определить, что ждёт их: маленькая птичка, крыса или поле ромашек. Он, словно бывалый мореход, разрезая сильной грудью высокие травяные валы, проходил заросшие участки, и его, уже высоко поднятый хвост, указывал Ному путь, которым можно безопасно перебраться на другой берег. Иногда, конечно, из его котовой нутри пробивался игривый котёнок, и он мог, походя, ударить лапой зазевавшуюся бабочку, но леопард немедленно одёргивал его. И Ном, в такие минуты, замечал смущение в жёлтых глазах Дара, которые вскоре снова делались внимательными и холодными. Дар даже думал, что он родился под созвездием Близнецов, потому что, гуляя с Брухой, он становился защитником, что было не свойственно его котовой природе. В нём была какая-то, может быть на чей-то взгляд даже унизительная, собачья преданность любимому человеку, от которой он не мог, да и не хотел избавиться. И, следуя этому чувству, он сопровождал Бруху на прогулку, любовно поглядывая на неё, ощущая себя сильным и красивым телохранителем. Он аккуратно переставлял лапы след в след и если он шёл по мокрому песку, то за ним вилась такая же ровная цепочка, как если бы в песок вдавили настоящую крупнозвеньевую цепь. И ему нравилась такая походка, она добавляла его и без того изящному облику дополнительное очарование. На прогулках с Брухой он держал хвост вертикально, дабы его было видно отовсюду, чтобы все знали, что вот, они идут гулять и уступали дорогу.

  В лесу же он не шествовал, он пригибался и мог, если этого требовали обстоятельства, некоторое время ползти на согнутых лапах, не касаясь меховым брюхом земли, выслеживая, высматривая и выслушивая. И это восхищало его. Он был благодарен Ному, что он открыл в нём и дал почувствовать свою силу и ловкость настоящего дикого охотника, которым был внутри с рождения, но который так долго спал. Его большие чуткие уши слышали всё, что должны были слышать. Малейшее движение воздуха заставляло напрягаться его гибкую спину, и чёрный нос приводился в движение, чтобы сообщить хозяину, кто ожидает его неподалёку. Он мог легко запрыгнуть на дерево, но делал это редко, потому что не любил высоты (что тоже говорило о его некотором родстве с собаками). С деревьев, при вмешательстве в их пространство, нередко падали иголки, кусочки коры, листья, и потом приходилось долго приводить шкуру в порядок, вылизывая, вычёсывая, перетряхивая и приглаживая её.

  Так они с Номом обходили еженощно вверенный им лес, здороваясь по пути со знакомыми и знакомясь с незнакомцами. Ном знал уже всех, а Дар только начинал узнавать, запоминая запах каждого, чтобы когда-нибудь, ненароком, знакомец не оказался пойманным на крючок его когтистой лапы.

  Однажды они забрались в какую-то неизведанную даль, где Дар никогда ещё не был. Они шли по тревожному еловому лесу, и Дару приходилось всё время вжиматься в землю, потому что он чувствовал опасность со всех сторон. Ном же ничего такого не чувствовал, он шёл легко, как ходил всегда, с фонарным кожухом за плечами,с которым не расставался с тех пор, как Бруха наколдовала его. Он подошел к отдельно стоящей сосне, которая казалась странной в этом еловом царстве и задрал голову.

  - Здорово! - крикнул он вверх, поставив рупором ладони, - ну, что пишут-то?

  Наверху кто-то громко сказал: «Ффух!», и Дар слегка пригнулся, но потом подумал, что это, наверняка, товарищ Нома и не следует так реагировать.

  - Доброго вечерочка, доброго вечерочка! - густой бас затих, и Дар уловил лёгкое движение воздуха: на нижнюю ветку бесшумно опустился Филин.