Кирпонос задумался.

— Я тебя помню, на тебя Поппель представление подавал.

Генерал расстегнул планшетку и вытащил кипу документов.

— Так… ага, вот оно. Хм… героический бой, река Хрестиновка, тут даже документы немцев приложены. Так, а где танкисты?

— Лейтенант, наводчик и заряжающий погибли. Мехвод Оганесян отступал вместе с нами, был ранен, расстались с ним возле Шепетовки. Что с ним сейчас — не знаю.

Я замолчал.

— А стрелок куда подевался? — генерал заглянул в документы. — Поппель пишет, что шестеро вас было.

Я молча глядел в пол.

— Чего глаза отводишь?! — рыкнул Кирпонос. — Забыл как докладывать надо старшему по званию?

— Никак нет, — завелся я. — Стрелок Антонов дезертировал. А потом еще и немцам сдался.

Генерал опять выругался, спросил:

— Откуда знаешь, что сдался?

— При отступлении наблюдали колонну военнопленных, что вели немцы. Антонов был среди них.

Красноармейцы зашумели, но их тут же заткнул майор:

— Разговорчики!

После этого лысый снял большую трубку телефона по типу судового, прокричал позывные. Начал что-то объяснять, закрывая ладонью.

— Херово, лейтенант, — Кирпонос засунул документы в планшетку, встал. — Так бы вам героев надо было дать, но Антонов все меняет. Плохо, плохо работаете с личным составом.

— Да они вообще не из моей части были! — вспылил я.

— Командование принял ты? — резонно возразил генерал. — Значит, и отвечать тебе. Героев не подпишу, “Красное знамя” тебе, “Отвагу” мехводу. Остальной экипаж тоже наградим. Посмертно. Кроме Антонова. Этого найдем после войны и спросим. По всей строгости закона.

Я посмотрел на Веру, та лишь пожала плечами. Дают — бери, бьют — беги. Так расшифровал я ее жест.

— Служу Советскому Союзу! — вяло ответил я, вставая по стойке смирно.

— Еще послужишь. Тебя куда направили с женой? В тыл на переформировку?

— Нет, мы при эвакуации наткнулись на зондеркоманду 4а айнзацгруппы С, — я понизил голос. — Удалось уничтожить противника и захватить ценные документы, немецкие деньги.

— Та-ак! — генерал огляделся, кивнул майору: — Евгений Петрович, займи бойцов делом. А вы… где эти секретные документы?

— Там, — я махнул рукой в сторону выхода. — С погибшим особистом остались. Его бы похоронить надо. Буряков его фамилия. Он нас и вез в Киев, в управление контрразведки.

— Товарищ генерал, — майор подскочил к Кирпонос. — Я вызвал машину из штаба, через час будет.

Обстрел укрепрайона закончился, пыль осела на пол. Мы вышли из ДОТа, вдохнули чистый воздух. Вокруг вновь кипела жизнь — шли беженцы, красноармейцы поправляли окопы. Солнце уже взобралось в зенит и начало крепко припекать.

БА 10 догорел, лишь мотор продолжал вяло чадил.

Мы подошли ближе, увидели накрытые плащ-палатками тела водителя, адъютанта, Бурякова… Всего одиннадцать трупов. Кто-то из солдат уже начал рыть могилы.

Я нашел рядом с особистом документы, портфель с рейсмарками. Показал генералу. Тот неверяще ощупал пачки денег, покачал головой и забрал у меня портфель.

— Надо в Москву телеграфировать, — Кирпонос задумался. — Поедете в Киев вместе со мной, там в штабе округа решим, что делать.

Я вытащил из вещмешка Бурякова знамя 65-го ОМИБа. Продемонстрировал его генералу.

— А вот за это будет отдельная благодарность в приказе. Пока знамя есть — батальон не погиб. Сформируем его заново.

Генерал замолчал, а я отошел немного. Ситуация не совсем понятная. С одной стороны — хорошо, что Кирпонос этим орденом и своим вниманием вытащил на свет божий Петю Соловьева и еще раз ткнул пальцем, мол, видите, это и есть означенный лейтенант. А с другой — лишнее внимание. Чует мое сердце, что тут уже не Буряков какой-нибудь может начать разбираться, а кто покруче. Как там писал этот мужик, что в стихах рассказал про шибко грамотного парня и то, как ему укорот сделали: «Ах, от господ подалей, у них беды себе на всякий час готовь». Сегодня генерал орден с барского плеча жалует, а завтра сапоги не так блестят — и к стенке Петю. Ладно, что сделано, то сделано. Это как в реку прыгнуть. Пока еще в воздухе лечу, но скоро узнаю, насколько холодна водица.

— Давай, успокойся, не дергай лапой, сейчас я тебе помогу, — услышал я откуда-то сбоку Веру. — Вот так, потерпи, готово!

Я оглянулся на голос. Моя жена (даже думать приятно такое!) обнимала за шею дворняжку, которая перед этим навела шороху в доте. Кто-то успел ее поймать и даже соорудить поводок из куска веревки. В ответ на мой молчаливый вопрос она объяснила:

— Заноза в лапе застряла, вот она и беспокоилась.

— Он, — поправил я. — Мне отсюда очень хорошо видно. Отпусти пса, небось, хозяева обыскались уже.

— Нет у него хозяев, второй день здесь бегает, — сказал стоящий чуть в стороне сержант, пытаясь отряхнуть гимнастерку. — А тут ему не место, сами видите, что творится.

— Петя, давай его с собой возьмем, смотри, какой он хороший, — вдруг сказала рыжая, так и не отпустившая пса.

— Верочка, сама подумай, куда нам его брать, — тихо ответил ей я, подходя поближе. — Мы сами еще не знаем, что с нами будет, где ночевать сегодня и что есть. Голову включи: война кругом, не до собачки.

Дворняга как чуяла, что решается судьба — мокрый нос начал тыкаться в руку жены.

— Да придумаем что-нибудь, Петя, — она посмотрела на меня таким жалостным взглядом, что я даже почувствовал себя немного виноватым. — Погибнет же пёс…

— Звать то его как? — я посмотрел на сержанта.

Тот пожал плечами:

— Дак кто ж его знает. Мы Пиратом звали, окликался.

Вера прыснула. Действительно, у собаки один глаз был окрашен черным.

Я вздохнул, почесал песеля за ухом.

— Не знаю, ты же видишь, что тут закрутилось. Побудь пока здесь, схожу, гляну, может у Бурякова адрес родителей есть, надо написать им. А то в этой суматохе могут и забыть.

Вера кивнула, встала, и потащила дворнягу в сторону от кучки людей, стоявших возле комфронтом. Я открыл вещмешок лейтенанта. Негусто. Смена белья, бритва, помазок, маленькое зеркальце, карандаши, еще какая-то ерунда. Ага, вот и записная книжка. Адрес родителей… есть! Арбат, 4, Буряковы Игорь Иванович и Мария Кузьминична. Да… Арбат. Столичная штучка был лейтенант — не соврал. За такого спросят и не раз. Надо бы как-то задокументировать его смерть, взять какую справку у защитников укрепрайона. И обязательно нарисовать схему, где могила. Ее и послать вместе с письмом.

Пока суд да дело, пришла «эмка» за генералом. Кирпонос оглянулся, кивнул мне, мол, грузись. Я так же молча показал глазами на Веру и он, секунду помешкав, согласился. Мы похватали свой нехитрый скарб и пошли к машине. Но, видать не судьба была. Комфронта только занес ногу, начиная залезать, как под капотом легковушки что-то загремело и мотор заглох.

— Ну что там у тебя? — раздраженно крикнул Михаил Петрович. — Мы уедем отсюда когда-нибудь?

Водитель залез под капот, через минуту вылез и признался, что эта автомашина может поехать только на буксире. Лицо Кирпоноса начало приобретать цвет спелого помидора. Он едва открыл рот, чтобы приступить к разносу, когда я заметил черную легковушку, остановившуюся перед заслоном со стороны области.

— Товарищ генерал-полковник, разрешите обратиться? — встрял я в начальственную взбучку. Неправильно это, конечно, в таких случаях подчиненные по возможности рассасываются по округе, чтобы им рикошетом не прилетело.

— Что тебе, Соловьев? — недовольно спросил генерал.

— Там машина в сторону Киева, — показал я на дорогу. — Разрешите узнать, может, на ней отправить вас можно?

— Действуй. Если что, разрешаю моим именем высадить пассажиров, пусть потом заберут транспорт в штабе фронта. Быстрее, старлей, что ты задумался? — прикрикнул он уже мне в спину, будто это он заметил эту «эмку».

Высаживать никого не пришлось. Кроме водителя, там был всего один пассажир, корреспондент «Красной Звезды», Ильенков, что ли. Узнав, кого я сватаю ему в попутчики, он тут же дал отмашку водителю. Вот уж люди, кругом стреляют, убивают, а им лишь бы заметочку написать в свою газету. Слышал, что немало их брата полегло. Хотя и брехунов, которые дальше штаба никуда не ездили, а потом в кабинетах сказки сочиняли, тоже хватало. Не знаю, из каких этот, да мне и всё равно. Отправим командующего, и все дела.