Со звоном раскололось стекло кабины, меня засыпало осколками. По щеке и шее потекло горячее. Несмотря на боль в месте порезов, я выскочил наружу, поводя по сторонам стволом пистолета. Рядом со мной уже топтались санитары с винтовками наперевес.

— Амба немчикам, — удовлетворенно произнес Никита, целясь в перевернутые мотоциклы из ППД. — А вы рисковый, Петр Николаевич.

Фельдшеры осматривали место взрыва, добивали фельджандармов, а я бросился назад. Но и тут моя помощь не требовалась. Юра основательно так покрошил Хорьх, на всю ленту. Машина, паря радиатором, была буквально изрешечена пулями.

— Испугался и вдарил, — простодушно пожал плечами санитар, пока я обшаривал в бинокль этот и тот берег Горыни. А ну как сейчас на стрельбу кто-нибудь пожалует? Но нет, фронт громыхал совсем в другой стороне.

— Кончай болтать, иди собери документы в машине, — у меня начался отходняк, задрожали руки.

— Да там месиво! — Юра брезгливо сплюнул.

— Сам устроил — сам лезь. На таких машинах кто попало не ездит. Видишь, на плече вон того трупа витой шнур, — я ткнул пальцем в сторону левого пассажира. — Какой-то важный чин.

— Петя, что с тобой? Ты весь в крови! — услышал я сзади испуганный возглас Веры.

Вера больно дернула из шеи осколок стекла, я поморщился.

— Ай!

— Терпи, тут еще несколько, — сказала она, выбрасывая на дорогу очередной кусочек.

Серьезных ран у меня оказалось аж одна штука, Вера даже наложила один шов на нее. Вид я теперь имел самый геройский и пошутил, что с этой повязкой похож на Щорса из песни, у которого голова повязана и кровь на рукаве. И в ответ получил замечание, что того, кто накладывал Щорсу из песни повязку, стоило бы расстрелять, потому как если за раненым тянется по траве кровавый след, то и повязка такая — одно вредительство.

Я стоял у открытой дверцы своего «мана» и наблюдал, как остальные мародерят поле боя. Кто-то снимал пулемёты с колясок мотоциклов и собирал остальное оружие, другие пытались достать хоть что-то ценное из останков «хорьха», а Николай под конец начал снимать с трупов фельджандармов знаки различия. У меня немного кружилась голова, самую малость — то ли отходняк после устроенной нами бойни, то ли крови потерял много.

Судьба порой такие коленца закладывает — просто любо-дорого. В Хорьхе рядом с убитым штандартенфюрером СС по имени Пауль Блобель сидел тот самый обер-лейтенант, который рассказывал нам с Ваней про грустные песни славян. Пуля из МГ Юрика выбила ему все мозги — даже в лицо было узнать трудно. Если бы не документы, что собрал санитар — так бы и не опознали.

— Товарищ лейтенант! — Юра закончил вытаскивать трупы, теперь пытался оттереть руки. — Полковник-то кучу денег вез.

Санитар еще раз смахнул ветошью размазанную по крышке кровь и открыл чемоданчик из черной кожи. В нем мы увидели пачки рейхсмарок, уложенных встык. Штук тридцать на первый взгляд, упакованные банковской лентой. Я невольно присвистнул. Таких сумм мне в своей жизни видеть не приходилось.

— Закрой и прибери пока. — я задумался. Как жизнь повернется — никто не знает, а ну как в окружении придется жить? Киевский котел будет настолько велик, что пол осени придется из него выходить.

Я посмотрел оставшиеся документы немцев. Лейтенант личным приказом фон Клейста был прикомандирован к полковнику для сопровождения в 297-ю дивизию. Вряд ли везли жалование — такими вещами занимаются интенданты, а не СС. И почему ехали без охраны? Надеялись, что дорога патрулируется фельджандармами?

— Смотри ара, — я показал документы лейтенанта подошедшему Оганесяну — Знакомый немчик?

— Не он ли на броде вам с товарищем Максимовым предлагал сдаться?

— Он самый, — я сложил бумаги в папку, добытую Юрой из недр «хорьха» и позвал проходящего мимо бойца: — Никита! Бери ребят — медиков, раненых, кто помочь сможет, трупы немцев в реку, машину с моста столкните туда же.

— А мотоциклы?

— И мотоциклы купаться, — сказал я, немного подумав.

Вера начала беспокоиться, не случилось ли с чего с Аркадием Алексеевичем — он всегда старался держать под контролем ситуацию, как бы плохо себя не чувствовал, а тут не показывается. Она не успела сделать и пары шагов, как мы услышали крик Гюнтера, в машине которого сидел военврач:

— Ich war's nicht! Hab' ihn nicht mal angefasst! (Это не я! Я не трогал его!)

Я поспешил вслед за Верой. Аркадий сидел в кабине, склонившись головой к дверце. Когда кто-то начал открывать ее, командир медсанбата начал выпадать наружу. Военврач умер в дороге. Сердце все же не выдержало.

Да почему же как помирать безвременно, так и самые лучшие? Вот вам и пример — мужик остался со своими больными, хотя мог бы и в тылу отсидеться, с таким-то здоровьем. Не бросил их, не помчался впереди собственного визга, как некоторые начальнички, которых видел, когда еще с Адамом пешочком шкандыбали. Ведь без раненых он бы уже давно до Волги доехал! Эх, Аркадий, Аркадий…

Тут же родился слух, что наш немец приложил к смерти командира руку. Кто-то из раненых начал вытаскивать его наружу, а Гюнтер кричал во всё горло, что он не при чем. Странное дело: как надумаешь делать что-то полезное, так собирать людей приходится уговорами и угрозами, зато на всякую ерунду сбегаются сами.

Вера крикнула на собравшихся, приказывая им разойтись, и побежала к Аркадию. Он умер с коробочкой валидола в руках. Наверное, не хватило сил достать таблетку. Она проверила пульс на шее, оттянула верхнее веко, посмотрела и тут же отпустила. В ответ на мой немой вопрос только покачала головой — помочь ему уже давно нельзя.

Я не стал ей мешать, а погнал любителей самосуда в помощь Никите, который толкал вместе со своими помощниками «хорьх» к реке. Занятие, наверное, было не из легких, иначе зачем бы они постоянно призывали на помощь чью-то мать?

Подошел к Вере, одной рукой вытиравшей слезы, а другой — закрывающей глаза Аркадия Алексеевича.

— Слушай, Петя, а что же делать теперь? — растерянно спросила она, всхлипывая.

— Я удивляюсь, товарищ военврач второго ранга! — в такой ситуации надо не сочувствовать, а сделать морду кирпичом. — Ты в армии или где? Если командир выбывает из строя, его место тут же занимает старший по званию из оставшихся, если не было других распоряжений. То есть, ты теперь командир медсанбата. Тело Аркадия надо перенести в кузов, написать рапорт о смерти, или как оно там называется, принять командование, построить и довести до личного состава ситуацию, проверить наличие запасов продуктов, лекарств и всякое остальное. Да что я тебе рассказываю, ты и так всё это знаешь.

Вера коротко кивнула, о чем-то задумавшись, и пошла к замыкающей машине. Вскоре ее голос был слышен там: она направо и налево раздавала указания.

Я же занялся тем, чем собирался: надо было заминировать мост. Поможет мне в этом ящик с двумя снарядами для гаубицы, который я захомячил в кузове одного из «манов». Я не дал его выгрузить, как знал, что пригодится и его заложили сверху всяким медицинским добром.

Наши то ли забыли про этот мост, то ли сил не хватило его взорвать. Да, совсем не главная дорога, и мост выдержит только легкую технику. Но хоть на пару часов эту орду задержать — и то дело.

Пришлось немного повозиться, пока заложил фугас у опор моста, зато рванет с гарантией. И ни одна зараза мост не разминирует — только сунутся, заряд сразу сработает. Хороший подарочек получился, от души.

Вроде и проторчал я под мостом немало, вылез на дорогу — а все еще собираются, думают. Темно почти, а нам надо бы до ночевки отъехать километров несколько. Ничего не сказал, посмотрел только с легким укором на Веру: она же командует, должна всё организовать. Не привыкла еще, наверное. Короче, собирались еще минут десять, наверное.

Поехали дальше потихонечку, почти в полной темноте. Я опять занял место в колонне за Николаем — он дороги знает, пусть показывает. Не подвел Коля, как и договаривались, свернул вскоре на неприметную грунтовку, я бы точно мимо проехал. Сдается мне, что он перед войной не хлеб по магазинам возил. Но то не мое дело, главное, вывез нас парень, вон, до своих совсем капельку осталось. Один рывок — и мы на месте. Вот только отложил я это дело до утра, а то вот так нарвешься в темноте на пост, так они сначала стрелять начнут, а потом смотреть, кого они там положили.