— Жинка цэ моя! — набычился мужик — Не ховаюсь я — нема ще повисткы!

— И парашют ваш.

— Наш! — с заминкой ответил «квадратный». Уже не так уверенно. Мне этот шелк до зарезу нужен. Почти четыре года будет длиться война. И все эти годы в грязи, холоде и вшах придется провести. Шелковое белье — лучшее средство от насекомых. Не держатся они на нем — соскальзывают. Да и сменять шелк на что угодно и где угодно можно.

— Пополам, — решился куркуль.

— Треть. — подытожил я.

— Пошли резать, — вздохнул селянин.

В итоге отдал половину. Бродовцы предложили мне с собой солдатский сидор, сало с вареной картошкой, две буханки душистого, только что испеченного хлеба. Я начал обрастать имуществом и едой.

Адам встретил меня неласково:

— Довоевался?!

Санитары опять копали могилы. Две? Рядом с телом Иванко лежал труп пилота.

— Приземлился уже мертвый, — объяснил мне доктор.

Фронт бухал разнокалиберными разрывами уже совсем рядом. Так глядишь, к нам снаряды начнут долетать, надо срочно уходить.

— Миллионы погибнут, — пожал я плечами. — Иванка жалко, но он не послушал приказа. Таких убивают первыми.

Я сам подивился своей черствости. Шаг за шагом я вползал в войну, голова начинала работать совсем по-другому.

— Я не знаю, зачем ты здесь, — Адам понизил голос, отвел меня в сторону. — Но прошу тебя, даже требую. Уходи. Ты подведешь всех нас под монастырь.

— А начнут тебя спрашивать куда я делся что скажешь? — спросил его я.

— Скажу, что убили при налете. Поди проверь.

— Ну смотри…

— Иди к Сталину, — жарко зашептал врач. — Или к наркому Берии. Они тебе поверят! Ты спасешь миллионы!

«Берия, Берия, вышел из доверия

В голове внезапно вылез неуместный стих, которые кричали дети во дворе в пятьдесят третьем:

А товарищ Маленков

Надавал ему пинков..»

— Не поверят, — покачал головой я. — Даже тебе не поверили, а уж мне… И в Кащенко лучше не будет. Да и ее, небось, тоже эвакуируют, когда немцы подойдут к Москве.

— Ой-вэй, что же делать? — взгляда Адама заметался

— Если доберетесь до Киева, требуй отправить вас дальше. В сентябре город падет.

Я кинул Адаму винтовку Иванко, достал из кармана ТТ.

— На, держи. Ночью выставляй охрану, если немцы перережут дороги, уходите дальше к Киеву проселками.

— Не возьму, — Адам почти брезгливо оттолкнул мосинку. — Я некомбатант, мне оружие не положено.

— Да плевать немцам на некомбатантов! — возмутился я. — Они будут расстреливать и мирных жителей, и раненых, и пленных! Когда же ты поумнеешь?!

— Ты пойми, Петр, если я возьму в руки оружие, то я тоже буду как они! — почти крикнул доктор. — Забери винтовку!

— Вспомнишь потом меня, да поздно будет, — вздохнул я.

Я повернулся, закинул сидор за спину и повесил мосинку на плечо. Пошел прочь.

— Эй, Громов!

Я обернулся. Адам подошел ближе, поколебавшись, спросил:

— Я ведь так и не спросил. Как там в будущем? Коммунизм построили?

— Да такой, что и не снилось. Всё, прощай, Соломоныч. Разговоры раньше вести надо было. Надеюсь, что выберетесь, — и я пошел, не глядя назад и не останавливаясь.

После разговора с доктором я первое время шел куда глаза глядят. И только потом, когда прошагал уже больше километра, до меня дошло, что я двигаюсь в сторону фронта. Ноги привычно несли меня к нашим войскам — ими была забита вся дорога от Брод и далее на запад. Танки, подводы, полуторки — Жуков с военачальниками гнал вперед 5-й и 8-й мехкорпуса, стрелковые дивизии.

В какой-то момент я попал в настоящий затор, остановился и задумался. Мне нужны документы. И легализация. Где-то здесь, южнее в районе Буска воюет знакомый 65-й отдельный мотоинженерный батальон. Вместе с 5-м мехкорпусом его раскатают немцы, потом восстановят и меня после ранения отправят туда служить. Что-то забрезжило впереди, но смутно так…

Я сошел с дороги — это оказалось правильным решением, так как через полчаса прилетели Юнкерсы и начали, завывая на пикировании, бомбить колонну — принялся забирать левее.

Перелески сменялись мелкими речками, те уступали место полям и лугам. Не я один двигался по бездорожью — впереди пылили какие-то машины, двуколки. Топали солдатские сапоги. Высоко в небе кружил самолет-разведчик — «Фокке-Вульф». «Раму» никто не трогал — она спокойно нарезала круги, пролетая прямо над нашими головами.

Мной тоже никто не интересовался — я был, как и все, покрыт пылью, нес винтовку и обычный солдатский сидор.

После быстрого перекуса, наконец, дошел до прифронтовой полосы. Выстрелы артиллерии и, лязг моторов слышались все отчетливее, пошли такие привычные, почти родные, воронки от бомб. Сколько я в них прятался — не сосчитать.

И дальше все стало еще хуже. Перепаханный снарядами лесок, горящие танки — советские и немецкие. Бой гремел где-то впереди, я начал останавливать бредущих раненых, спрашивать, где находится 65-й мотоинженерный батальон. Никто не знал, даже делегат связи на окровавленной лошади:

— Не до тебя браток, видишь, немцы жмут. Мы их откинули за Стырь, а они жмут и жмут. Посмотри за рекой.

Но родной 65-й я нашел еще до реки. В небольшом лесочке что-то сильно горело, дым стелился по земле. Я пригнулся и почти ползком добрался до опушки. Дымил немецкий танк Т1. Судя по вони, ему на корму забросили бутылку КС. Рядом валялись трупы фашистов, но наших было больше. Я примкнул штык к мосинке, приготовился.

Но как оказалось зря. Лесок был усеян телами, живых не было. Немцев тоже не наблюдалось. Судя по следам, танки внезапно, прямо с дороги, ворвались в расположение батальона и успели натворить дел — раздавили несколько машин с инструментами, расстреляли бойцов. Даже неглубокие щели, что рыли саперы, не помогли — их утюжили гусеницами.

Я обошел лесок, разыскивая раненых. Но их не было — на телах были видны удары штыками. Добивали. Я скрипнул зубами, нашел лопату рядом с одной из подвод, начал разгребать землю возле самой большой щели. Скоро пошли трупы командиров, солдатские сидоры.

Удалось разыскать и планшет с документами батальона. Журнал ведения боевых действий, приказы. 65-й ОМИБ должен был обеспечивать переправы мехкорупуса через речки, минировать дороги при отходе в оборону. Но никаких мин в расположении батальона я не нашел.

Полдня пришлось потратить на то, чтобы стащить все тела в щель, собрать личные документы и медальоны, у кого они были. Рядом гремел фронт, но меня никто не беспокоил. Удивило малое количество солдат — на батальон подразделение не тянуло. Рота? Передовой отряд?

Я закопал тела, срубил и поставил над братской могилой большой крест. Трупы фашистов просто побросал в овраг рядом.

Натертые руки и спину ломило, сел перекусить. Попутно разбирая документы. Батальон возглавлял капитан Терентьев. Про него мне рассказывали — только-только назначили и сразу война. Погиб мучительно, лицо было искажено.

А вот старший лейтенант Петр Николаевич Соловьев. Его удостоверение слегка обуглилось в месте фотографии — разглядеть Петра было сложно. Славянские черты лица, залысина на голове как у меня. Его документы я и решил себе присвоить. Тридцать шесть лет. Подходит.

Переоделся в лейтенантскую форму — ее пришлось «набирать» по частям. Пока опять обшаривал лагерь, нашел знамя батальона. Отряхнул, убрал в сидор к остатками парашюта.

Теперь пришла пора повоевать.

Спустя час я вышел к речке, которая была буквально изрыта стрелковыми ячейками и усыпана трупами. Тут тоже чадило сразу несколько танков — три БТ и одна Т34-ка. Немецких машин не было — видимо, эвакуировали.

— Это Стырь? — схватил за рукав танкиста в комбинезоне, который куда-то брел.

— А?

Совсем молодой парень, блондин, с петлицами младшего лейтенанта, выглядывающими из-под расстегнутого на вороте комбинезона, выглядел контуженным. Глаза шальные, будто пьяный.