— Это Стырь? — прокричал я.

— Не, Хрестиновка, Стырь дальше, — махнул танкист рукой куда-то в сторону.

— Ты как? Не ранен?

— Не, нормалек. Оглушило слегка. Бомбили.

— Так тебе в медсанбат надо.

— Не, мне танк спасать нужно. Вон, — младший лейтенант кивнул на речку, — посадили, комбат меня теперь расстреляет.

Почти на середине реки, зарывшись почти по катки, действительно, стояла громада КВ-1, на башне которого белой краской наспех было написано «На Берлин!!».

— Как же вы его?

— Да вот так, — сказал он, сильно качнувшись, так что мне пришлось поддержать его, схватив под руку, чтобы он не упал. — Легкие и средние танки прошли, а мы сели…

Далеко танки не уйдут, скоро Ставка прикажет вернуть 8-й и 15-й мехкорпуса за линию обороны 37-го корпуса. И это станет фатальной ошибкой первых дней войны. Танки потратят горючку, потеряют машины в ходе штурмовок немцев с воздуха. А главное, упустят инициативу. На второй мощный удар сил не хватит — всю осень подразделения будут выходить то из одного, то из другого окружения. Ну или попадут в плен. Разумеется, ничего этого я говорить танкисту не стал, просто спросил:

— Звать то тебя как?

— Иван, — лейтенанта снова покачнулся, но я так и не отпустил его руку, так что он устоял на ногах. — А вас как?

— Петр Николаевич — представился я своим «новым-старым» именем — А бойцы твои где?

— Вон, могилы роют, — показал он на копошащихся чуть поодаль солдат. Четверо танкистов расширяли стрелковые ячейки и стаскивали туда трупы. — Нас же разведка немецкая приголубила, с берега обстреляли, пехоту положили, что с нами были, пятерых хороним. А мы их… из пулемета не попали, ушли, гады…

— А потом что? — спросил я, глядя на громаду танка.

— Ждем тягач из рембата, вытаскивать машину, но что-то никого, — Иван тяжело вздохнул, вдруг согнулся и его вырвало. — Хреново мне…, — сказал он и упал на песок.

Я перетащил его в тень на травку и уложил на бок, чтобы лейтенант не захлебнулся, если его опять начнет тошнить.

От танка к своему командиру подбежал еще один танкист и остановился в нескольких шагах.

— Живой? — испуганно спросил он.

— А как же, — ответил я. — Сознание только маленько потерял. Ты его водичкой полей, ему чуть легче станет.

— А вы кто? — спросил он, глядя на мою грязную форму.

— Старший лейтенант Соловьев. 65й ОМИБ.

Остальные члены экипажа танка подошли буквально через несколько минут. Посмотрев на своего командира, после полива речной водой ненадолго очнувшегося, а потом снова провалившегося в забытье, они переглянулись и о чем-то пошептались.

— Вот что, — сказал носатый смуглый танкист с вьющимися темными, почти черными волосами. — Командир ранен, надо его доставить в батальон. Там медсанбат, его посмотрит врач. Сейчас делаем носилки и понесем товарища младшего лейтенанта.

Носач, наверное, прибыл откуда-то из кавказских республик и говорил с акцентом, но слова не коверкал.

Остальные тут же развернулись и начали осматривать окрестности в поисках чего-нибудь для изготовления носилок.

— А танк? — спросил я, ни к кому не обращаясь. — С танком что?

— Танк придется взорвать, — немного поразмыслив, сказал носач не очень уверенно.

— Подожди взрывать, — возразил ему русоволосый крепыш, отличавшийся от других коротковатыми кривыми ногами. — Это успеем. А вдруг сейчас из рембата приедут танк вытаскивать, что тогда? Кто будет отвечать за порчу имущества? Ты, Оганесян? Под трибунал пойдем!

Тут же в дискуссию вступили все присутствующие. Гвалт стоял как на базаре. Когда дело дошло до криков «А ты кто такой тут?», я решил это толковище прекратить. Лейтенант я или погулять вышел?

— Молчать! — крикнул я. Вроде и не очень громко, но танкисты сразу замолчали и повернулись ко мне и я добавил тем же тоном. — Я — старший лейтенант Соловьев, шестьдесят пятый ОМИБ! Беру командование на себя! В шеренгу… Становись!

Танкисты быстро выстроились в шеренгу, хоть и не идеально ровную, и уставились на нового командира. Я прикинул, что к чему. Про танки я знал, что они ездят, стреляют и лучше им на дороге не попадаться, а то механику-водителю из него ничего не видно и он может даже не заметить, что тебя задавил. Но у меня тут было аж пятеро танкистов, которые свою машину изучили от и до.

— Механик-водитель кто?

— Я, красноармеец Оганесян, — ответил носач, предлагавший взорвать танк.

— Наводчик? — спросил я, подумав, что механик-водитель нам сейчас не очень-то и нужен.

— Я, младший сержант Копейкин, — сделав короткий шаг вперед, представился тот самый коротконогий русоволосый паренек, который громче всех протестовал против уничтожения машины.

— Докладывай, младший сержант, о состоянии вооружения, о боекомплекте, — приказал я.

— Вооружение в полном порядке, ствол пушки практически новый, после замены и сотни выстрелов нет. Пулеметы в отличном состоянии. Боекомплект для пушки сто семь снарядов, из них восемьдесят бронебойных. И для пулеметов полный комплект, две тысячи семьсот семьдесят два. Ну, там отстреляли немного, но две семьсот с копейками есть.

— А сколько понадобится времени для того, чтобы подготовить танк к подрыву? — поинтересовался я у него. Надо же знать, когда надо собираться и отходить.

— Самое большее — минут десять, — не задумываясь, ответил Копейкин. — Я поэтому и был против этого с самого начала. Рванет боекомплект за милую душу, танк только на переплавку, чинить уже нечего будет.

— Копейкин, Оганесян, проверить всё, необходимое для подрыва и доложить, — я решил, что соперники будут присматривать друг за другом и тогда точно ничего не пропустят. Я, конечно, после них сам гляну. Уж взрывать мне пришлось — мама, не горюй. Надо будет — взлетит так, что далеко видно будет, а тем, кто окажется рядом, сразу станет хорошо.

Хреново, конечно, что самый опытный в экипаже — наводчик, прослуживший полтора года, у остальных стаж и того меньше — от полугода до года. Пацаны безусые, как по мне. А других здесь нет, и взять неоткуда.

Я заглянул в башню. Прямо под люком были места для командира, наводчика и заряжающего. Как они в такой тесноте умудряются еще и стрелять, вот что удивительно? Сразу стало понятно, почему в танкисты не берут двухметровых гигантов. Вниз, к месту водителя и стрелков, я не полез, что я там не видел? Да и застрять могу с моими габаритами, а это уже урон авторитету командира.

— А где ваш батальон, товарищ командир? — спросил наводчик Копейкин, когда я вылез из башни.

— Там, где ему положено быть, товарищ младший сержант, — ни секунды не задумываясь, ответил я. — К стрельбе готовы?

— У меня всегда всё в порядке, — с гордостью ответил Копейкин. — Я на дивизионных стрельбах первое место второй год подряд беру. Так что готовы поразить любую цель.

Для того чтобы машина выглядела брошенной, я послал бойца к сгоревшим танкам и мы густо намазали башню сажей со стороны, откуда могли прийти немцы. Авось, подумают, что сожгли после того, как не смогли вытащить. Приказал еще кинуть на другой берег трос. Тоже хорошая обманка.

Пока «маскировались», Оганесян попытался еще раз выдернуть танк. Завестись он завелся, только вот сдвинуться с места КВ отказался. Я тем временем послал двух других танкистов сооружать носилки лейтенанту Ване. Придется всё равно его тащить рано или поздно, так пусть будут наготове.

Но бойцы вернулись слишком быстро и с пустыми руками, даже пары веток не притащили.

— Там… немцы едут…, — прохрипел круглолицый брюнет с торчащими ушами, пулеметчик, стрелявший из Дегтярева, по его словам, всего пять раз на стрельбище.

Вот и пригодился стибренный бинокль. Выглянув из башни, навел оптику на дорогу. Так себе приборчик честно говоря, четырехкратное увеличение, линзы тридцать миллиметров, никакой защиты от пыли или чехла в комплекте, сдохнет быстро. Но я увидел то, что надо. Впереди колонны шли три мотоцикла, за ним «ганомаг», в кузове которого сидело с десяток немцев. Метров через сто тащились танки. «Двоечки» и «троечки». Я насчитал десять штук. Поровну тех и других.