24.06.68. Письмо от Нины: «У нас сейчас Никулин снимается в «Бриллиантовой руке». Между съемками так хохмит. Такой дядька законный. Хохмит, значит, шухарит. Он, наверно, любит малышей. Одного маленького мальчика взял на руки, ходил с ним везде, показывал все, а когда Никулина позвали, он опустил мальчика на землю и подарил свое фото с надписью «Милому Вовику от дяди Юры»… На выпускном вечере сначала выдавали свидетельства, потом был банкет. Затем начались танцы. Играли вальсы, танго, летку-енку, потом все чаще стали играть шейк. Под конец стали играть исключительно шейки, и мы с девчонками решили уйти. Я хотя и могу его танцевать, но ни за что не стану танцевать при учителях. Другое дело на днях рождениях у кого-нибудь»… Какие-то слова незнакомые опять: шухарит, законный.

26.06. Съездили в поход на то же место, где были прошлым летом. Турбазу не узнать. У молодого лесочка появились новые здания. На прежнем месте стояла беленая печка. Из мальчишек поехал только Азат Закиров. Я вспомнила, как с Ларисой варили несчастную пшёнку. Все здесь наводило на воспоминания. Играли в теннис, футбол, были анекдоты-песни у костра. А я любовалась рекой Демой, пейзажами. Было хорошо! Но под утро я опять проснулась от холода и голоса Людки Пономаревой. Она укладывала меня удобней и укрывала одеялом. В палатке больше никого не было, мы с ней просторно уснули.

8.07. С нанайкой поплыли на теплоходе в Казань. За окном проплывали пейзажи: волнообразные горы, густо поросшие темно-зеленым лесом. Над вершиной сияло чистейшей голубизны небо с белыми кудряшками-облаками. Прошел мелкий, как пыль, дождик. Словно миллионы маленьких серебристых зерен упало в воду. Гора, облепленная домишками, окуталась легкой дымкой. Подъехали к городу Бирску. Неприглядная картина и неприятное впечатление. Но вот засияло солнце. Оно весело заплясало на волнах. Я вспомнила, как писал Горький, «точно тысячи серебряных улыбок». Они переливались, исчезали, появлялись вновь. И с ними смеялся хмурый до этого день. В салоне поиграла на фоно «Полонез Огинского» и «Танец маленьких лебедей». На звуки музыки собирался народ, просили поиграть еще. Кама. Волга. Казань. Город старый, но красивый. Подъехали к базару. Он находился на перекрестке прямо на дороге. В узком переулке застряли трамваи. Автомобили пробираются ощупью, рискуя задавить кого-нибудь. Мне эта картинка показалась дореволюционной. Таким я представляю себе город буржуев. Да и трамвай был какой-то капиталистический – бросает из стороны в сторону, назад, вперед рывками. Скрипит, кряхтит, вздыхает. Приехали к родственникам. Пошел дождь. Скука. С дядей Сашей гуляли по городу, он заполнил мне все стержни для шариковой ручки. С его дочерью Риммой ходили в кино. Вечером поехали в Харьков. Поезд шел медленно, словно давая возможность рассмотреть деревья, цветы. Он постукивал, устало переваливаясь с боку на бок. В вагоне звучит напевная украинская речь. Но вот поезд, словно вспомнив, что я еду к ОК в город Сумы, начинает торопливо стучать колесами: «В Су-мы еду». Раздался протяжный гудок, и поезд рванул вперед… Съездила на экскурсию по городу, а вечером поехала на вокзал. Из Харькова до Сум надо ехать 5 часов, билет стоит 3 рубля 20 коп… Я иду по малолюдному городу. Ноги привели меня на ул. Дзержинского. Все тот же институт, где училась ОК, та же полуразрушенная церковь, на улице появились новостройки, но дом, где росла чудесная ОК, сохранился. Окно открыто, цветы на подоконнике. Это ее окно, я не ошиблась. Встретилась с ее матерью. Она не сразу узнала меня, все-таки два года прошло. Все та же небольшая комната с беленой печкой посередине, большой портрет Т. Шевченко на стене. Проговорили больше часа. Потом я пошла гулять по городу. На центральной улице народу почти нет, в основном старые люди. Река Псёл, пляж, липовая аллея, кладбище. Из церкви раздается пение. Я зашла туда. Горит множество свечей, здесь торжественно и красиво. С Людой встретиться я не рискнула: вдруг она разочаруется во мне и перестанет писать.

16.08. Поговорили с ОК. Она спрашивала, как я провела лето, улыбалась. Потом обеспокоенно интересовалась, готовлюсь ли я к экзамену по математике.

26.08. Сегодня у меня переэкзаменовка, а я только вчера приехала из деревни. В школе тихо, пахнет краской. Лилия Федоровна велела выбрать билет. Номера просвечивали. Даже неудобно стало. Но долой сомнения. Сверху лежит № 4. Что там? Ага, сумма внутренних углов треугольника. Это я вроде знаю. Сажусь, готовлю ответ. Ответила туго. Да еще нагрубила напоследок, потому что они с другим учителем начали рассуждать о моем характере. Увидела в этот же день у Дворца им. Орджоникидзе, где была учительская конференция, АИ и ВА. Обе обрадовались, узнав, что я сдала переэкзаменовку. Потом мы шли с АИ к ее дому, я спрашивала об августовских событиях в Чехословакии и что было в 37-ом году. Она просто и понятно объяснила мне.

6.09. Сегодня АИ исполняется 52 года. На базаре долго искала букет. Встретила одноклассницу Наташу Бощенко, она ужаснулась: «Зачем букет? Купи три гладиолуса хороших и травки». Всем классом поздравили ее в учительской. Было трогательно… Прочитала трилогию А. Толстого «Хождение по мукам» и книгу З. Биишевой «Униженные».

7.09. После уроков АИ вручила мне журналы, чернила, ручку и ключ от методического кабинета. Я удобно устроилась за столом и стала заполнять журналы начальных классов. Входили учителя и ученики, приносили списки. Когда я закончила, АИ посчитала количество учеников. Потом она начала вспоминать молодость. «Раньше учителя ходили в белых блузках, черном сарафане и обязательно на каблуках. У меня были наручные часы, большая редкость в то время. Отправили меня в сельскую школу заведующей. А там стройка, пыль, грязь. Я даже на танцы с кавалеристами не пошла в тот день, так устала». – «А во время войны вы тоже работали?» – «Да. Очень трудное время было. Приходят детишки в класс: «А у меня папа погиб». Утешаешь, как можешь. Очень сблизился тогда народ». И вдруг заторопилась: «Ой, меня же учителя ждут».

18.09. Вот я попала сегодня! На уроке математики присутствовала Лилия Федоровна. Я, как обычно, занималась литературой. Вдруг моя тетрадь исчезает в воздухе. Я испуганно смотрю вверх и вижу ЛФ. Я молниеносно прячу «Грозу». Она выжидающе положила руку на парту. Я неохотно отдаю книгу. Ткнув пальцем на чистый лист тетради по алгебре, она торопливо сказала громким шепотом: «Останешься ведь!» На перемене я пыталась выпросить свои вещи у ЛФ, но она загремела на весь коридор – голосище у нее дай боже! – и так распекала меня, что вокруг столпились малыши и начали подходить учителя.

23.09. Вызвали на математике решать пример. Несла такое, что класс укатывался от смеха. Валерий Петрович Тютёв накричал на меня. Вызвали на литературе – сказала одно слово и замолчала. Спрашивается, почему я такая паразитка? Как-то ВМ туманно намекнула, что переводом в 9 класс я обязана учителям. Оказалось, по ее словам, экзамены я не сдала, но ЛФ перевела меня, надеясь, что я буду заниматься и всерьез готовиться на филфак. Я вначале обиделась. А потом стала ругать себя: учителя волнуются за меня, а я веду себя по-хамски. Но недоумение осталось: мне казалось, что в августе я осознанно отвечала на билеты, мне было все понятно. Получается, это миф?

24.09. Вечером приехала в Дом культуры им. 40-летия ВЛКСМ записаться в вокальный кружок. Педагоги были восхищены моим голосом, называли его эмоциональным, предсказывали неплохое будущее. Как на крыльях, я летела по улице Кольцевой, свернула на ул. Победы. Окна затемнены, значит, АИ вот-вот должна появиться. «Что ж, хорошо, что у тебя есть талант, – задумчиво сказала она. – Но я хотела бы, чтобы ты стала учительницей».

30.09. Показала ОК фотографии сумского дома и ее матери. Она посмотрела, высказала замечания по качеству фоток, потом спокойно положила их себе в сумку. «Но ведь ваш муж тоже фотографирует», – сказала я. «Да нас как-то не стукнуло, понимаешь».