27.07–8.08. Глубокая ночь. На горе зажглись огоньки. Они отражаются в воде, вытянувшись почти до нашего парохода. Вскоре замелькали огни Черниковки. Что сейчас делают ОК и АИ? Не успели отъехать из Уфы, а я уже соскучилась по учителям. Я достала комсомольский билет и посмотрела на фото АИ и ОК. Чуть слезы не потекли, как будто навсегда уезжаю… Плывем с нанайкой по Белой, Каме, посмотрели Казань, Чебоксары. Каждый день дожди. То начинаются, то неожиданно заканчиваются. Мы познакомились с Розкой, облазили весь пароход. Даже в машинное отделение заглянули – жара, гул… Подъезжаем к городу Горький. Еду на экскурсию. Что меня удивило: мы не видели ни одного нового дома, ни одной стройки. Здесь много мест, связанных с Максимом Горьким (Алешей Пешковым). Но меня поразил дом Кашириных. Там все мне оказалось знакомым! Вот большой крест, почерневший от времени, которым придавило Ваню Цыганка. В доме мрачная кухня, широкая скамья, на которой секли Алешу за покрашенную скатерть, рядом – чугунок с водой. Комната деда большая, светлая, красивые чашки в буфете. Зажиточный. Дальше тесная темная комната бабушки, комод, на стенах одежда матери и бабушки Горького, сундук. На нем любил спать Алеша, рискуя попасть под тяжелый маятник часов…Плёс. Невероятные ощущения, что всю эту красоту я видела на картинах Левитана. Кострома, Ярославль. Канал им. Москвы. Я его представляла совсем другим. Он оказался узким с гранитными берегами и березовыми рощами. И вот Москва. С первого взгляда она показалась мне некрасивой. Дома скучные, мрачные. Деревья стоят неподвижные, темные, листья уныло свесились… Ярмарка на стадионе им. Ленина. Вот это я понимаю! Чего тут только нет: пластинки, радиоприемники, трикотаж, фототовары. Вот бы в Уфу завезли хоть часть. Зашли в магазин – всего навалом. А продавцы все молодые и грубые… Проснувшись в 6 утра, я поехала занимать очередь в мавзолей Ленина. Около меня говорили о Сталине, о его дочери, уехавшей в Америку. В 10 утра очередь начала двигаться. Мы встали попарно. На Кремлевской башне пробило 14 часов, когда я вошла в мавзолей. Смолкли все разговоры, только слышно было, как по ступенькам, спускавшимся вниз, стучали каблуки и шлепанцы. Холодом повеяло от мраморных стен. Посреди комнаты стоял гроб, освещенный лампой сверху. Ленин казался вылепленным из воска, а лицо и руки его горели красным огнем. Неужели это он, великий человек, навеки разорвавший цепи рабства, кому мы обязаны своим счастливым детством? Вскоре мы пошли вдоль Кремлевской стены. На могилах Малиновского и Комарова стояло много цветов. Мраморно-черные бюсты великих людей. На могиле Сталина не было бюста, но только на его плите лежал венок…

8.08. Ночью мы вернулись в Уфу поездом. Домой поехали на такси. Родные улицы, все близкое. Вот и знакомый дом около «Ашханы». Свет фар скользнул по потолку затемненной комнаты ОК. Заныло сердце. Как же я скучаю!.. Дома ждали письма. Как много Нина читает и смотрит фильмов, удивляюсь. «Сегодня с сестрой пойдем на два фильма «Письма с острова чудаков» и «Фантомас». А завтра – на «Лунные ночи». У нас уже в третий раз приехал с цирком Эмиль Кио. Мы с подружкой билеты на август взяли».

17.08. Пришла в школу на занятия по русскому языку. «Осенники» писали диктанты, я помогала АИ проверять их. Наконец стало известно, что только Щеглова и Тупикину перевели в 8 класс. «Жалко их», – сказала я, вспомнив заплаканное лицо Люды и Розы. «Если бы я продолжала вести русский язык у вас, я, может быть, взяла Розу. Ей можно как-нибудь тройку поставить», – сочувственно произнесла АИ. «Ну почему вы не останетесь у нас?» АИ ответила, что ей трудно, часто болеет, проблемы с сыном, что в 8 классе слишком много тетрадей на проверку.

21.08. Подхожу к школе, навстречу мне выбегают счастливые Людка и Роза: их перевели в 8 класс. Как я рада! На радостях мы решили съездить на пляж. Увидели ОК, АИ и ЛФ. Так радостно их всех видеть!

Анна Ивановна Маканина стала вторым ярким теплым лучом в седьмом классе. В ту пору все ее три сына жили в Москве, и она охотно и легко приняла меня за дочку. Она дарила не только материнскую нежность, но и чувство защищенности. Сворачиваясь в ее объятиях, как в кокон, я могла говорить о чем угодно. Моя душа рядом с ней расслаблялась, колючки чертополоха увядали, а вздыбленные эмоции превращались в зеркальную гладь воды. Она никогда не давала повода сомневаться в незыблемости ее любви. Непременно обняв за плечи, с участием спросит, как дела, выслушает, обсудит все вопросы. Наши отношения напоминали дом у реки. Ты живешь рядом с рекой, впитываешь ее врачующую силу, пользуешься ее дарами. Она может разлиться до порога дома, может высохнуть совсем. Но незыблемая уверенность в том, что река обязательно вернется в свои берега, дает силы. Ее временное отсутствие не вызывало в душе того ощущения пустоты, от которого опускаются руки и душа впадает в анабиоз. АИ стала моим добрым и строгим ангелом. Ее резкие, но справедливые слова вынуждали меня заниматься самовоспитанием, самообразованием, ее искренняя доброта и материнская любовь врачевали в трудные минуты, вытаскивали из сложных ситуаций. Сама того не подозревая, она подтолкнула меня к журналистике.

1.09. На торжественной линейке к нашему классу подходит АИ, нюхая астры, и говорит: «А вы знаете, что мы с вами расстаемся?» Сквозь слезы она говорила, что любит нас, ей жаль уходить, но у нее больное сердце. «Мы будем встречаться, – с трудом улыбнувшись, продолжила она. – Будете помогать проверять тетради»… Я это знала, и уже пережила в себе. Вместо АИ к нам придет завуч Валентина Андреевна.

7.09. Я решила стать вожатой в 5 классе, где русский язык будет преподавать АИ. Уже встретилась и поговорила с их классной, решили создать «подпольный штаб», пока не знаю, зачем, и еще заработать денег на поездку (смысл этих начинаний был мне непонятен, но в данном случае жизнь покажет, куда кривая выведет). Узнав об этом, ВМ сказала, что это важно для характеристики в институт. «Я стараюсь не для характеристики», – стараясь быть вежливой, говорю я. «Все вы так говорите, а потом нужно будет». Изо всех сил сдерживая себя, я сказала: «Вы всегда на уроках, извините за откровенность, говорите про характеристики. Ну как-то не того. Ну пусть даже так, но вы не говорите об этом постоянно». Мне было неудобно, что я вынуждена это говорить, и пыталась оправдаться: «Не подумайте, что я вас критикую, я просто сказала вам. Извините». Видно было, что ВМ обиделась, но возразила: «Я, наоборот, тебе благодарна, что говоришь мне в глаза».

16.09. Два урока у нас провела Ольга Кирилловна. Она вошла в класс, и у меня перехватило дыхание. «Что проведем: русский или литературу? Мне все равно», – слышу ее родной веселый голос. Стараясь заработать замечание, я вертелась, смеялась, а сердце замирало: только бы всерьез ее не разозлить. Она рассказывала биографию Фонвизина и делала это превосходно, с воодушевлением. Потом начала читать «Недоросля» с таким юмором, что класс хохотал от души. В ее очках отражался свет, и глаз не было видно, но лицо было повернуто ко мне. Я таяла от мысли, что она, может, смотрит на меня. Вскоре она отдала пьесу ученице, а сама села за парту через проход почти рядом, повернувшись ко мне. Она смотрела на меня и улыбалась. ОК все свое внимание устремила на меня! В открытую! Я завороженно замерла, тоже глядя на нее. Я забыла обо всем и обо всех. Видела только это родное лицо. И вдруг я почувствовала, как все мое существо заполняет свет и невыразимое счастье. Исчезает внутренняя напряженность. Струны нервов расслабляются. И я чувствую, что мир вокруг меня доброжелателен и светел, и не надо его бояться…

17.09. Со своими пятиклассниками, кажется, контакт наладила. Готовимся к смотру самодеятельности, собираемся выпускать стенгазету. Надя просит разъяснить непонятный материал: как склонять глаголы. А я забыла, но вида не подаю. Смотрю в ее тетрадь и вспоминаю: глаголы нужно согласовать с местоимениями 1, 2 и 3 лица во множественном и единственном числе. Она начинает делать упражнение, а я тихонько облегченно вздыхаю. Иду к редколлегии. Думаем над названием. Входит Вова. Руки в карманах, вид безразличный, небрежно поздоровался и прислонился к парте. «Руки из карманов нужно вынуть», – спокойно говорю я. «А зачем?» – спрашивает Вова. «Перед тобой, кажется, старшие». «Пожалуйста». Он вынимает руки из карманов с таким видом, будто делает одолжение, и отходит к окну. Я перехватываю удивленный взгляд учительницы. Я опять сделала что-то не то? К 14 часам еду на занятия музыкой. Вечером опять к пятиклашкам. Я загоняю мальчишек в класс. Директор школы Трубников, стоя в дверях, строго сказал, что вожатых нужно слушать. Но шум возобновляется. Я прошу Вову помочь успокоить ребят. Он делал это оригинально: брал рукой за шею одного, другого, спрашивал: «Не хочешь оставаться? Тогда иди отсюда». Девчонки порассказали ужасов про Вову и Федю: курят, водку пьют, воруют. Как отвлечь их от глупостей?