– Почему ты так держишь руль? – Тут же спросила Николь.

– Сломал однажды руку, ездил с гипсом. Осталась привычка.

Довольно долго они молчали. Джеф гнал машину сквозь ночь, потихоньку ощущая, как голова плавно наливается туманом. Наверное, сказывается возраст. Бессонная ночь заставляет расслабиться, заливая тело вялостью. Сейчас самое время завалиться и уютно дрыхнуть, где-нибудь. Он так бы и сделал, припарковавшись к обочине минут на двадцать, если бы не Николь. Иногда он поглядывал на неё. Она сидела, сцепив руки на коленях, напряжённая, занятая своими мыслями и её пальцы чуть подрагивали, словно она спорила сама с собой или спешила. Кажется, она не замечала, что он смотрит на неё. И это было почему-то досадно.

Николь провожала взглядом тёмные дома; разноцветные рекламные огоньки отбрасывали скачущие пятна света на её руки, а лицо едва угадывалось в тени. Тишина висела в кабине, не нарушаемая темой электронного дождя. Вдруг она начала говорить, еле слышно, так что Джеф сначала даже не понял, что она обращается к нему:

– Меня летом родители отправили в лагерь. Я ехать не хотела, но папа настоял. У них друзья есть – они давно знают друг друга, ещё со школы, и теперь мы семьями дружим. Дружная семья давно-давно проверенных людей, – что-то в её голосе звучало настолько неестественно и Джеф повнимательнее взглянул на неё. – Там мальчик есть. Тоже достойный доверия и положительный со всех сторон, Райан. Мы с ним ровесники. Он не то, что я: со мной одни проблемы. Отправили нас вместе, чтобы он присматривал за мной. А у него там, в лагере, два приятеля оказалось, они вместе поймали меня, утащили в парк, напали и… Джеф от неожиданности нажал на тормоз, так что Николь едва не стукнулась лбом о ветровое стекло и не закончила. Они посмотрели друг на друга.

Николь опустила голову.

– Было очень больно от обиды, немыслимо. И страшно. Я так орала, что сбежался весь лагерь, мальчишки обвинили меня в нарушении режима, обозвали психопаткой, – она судорожно перевела дыхание и совсем тихо продолжала. – Никто и не понял, что они хотели со мной сделать. Все решили, что я просто истеричная девчонка, а они неудачно пошутили. Никто мне не поверил. А когда я вернулась домой и мама отвела меня к своему врачу, кажется, засомневалась и она. Врач сказал ей: "всё в порядке, никаких разрывов". Мама вежливо сообщила мне: "ничего не понимаю!" И в полицию не пошла. Разве это не обозначает, что и она не верит? Папа – так просто отмахнулся. Райан сказал отцу: "Ты считаешь – я стал бы портить свою карьеру? Ты что, не знаешь Ники?Она всегда орет." Я сама это слышала, когда они приходили к нам. Кроме того, его отец – тоже врач. В общем, родители и раньше знали, что я не подарок, а теперь они убеждены, что я не зря сменила три школы. Вся эта история мне здорово повредила.

Джеф молча слушал её, не сводя глаз с её лица и наливаясь тяжёлым, холодным гневом. Этот тихий, монотонно звучащий голос прокатывался по всему его телу, причиняя ему боль осознанием жгучего бессилия. Бедная девчонка! Нет никакой возможности защитить свои права, даже имея целую кучу денег, если твои родители на стороне врага. Как же горько тебе жилось этим летом, Ники!.. А он-то, дурак! Вот идиот! Со своими глупыми сомнениями: как я ей позвоню, это же неудобно! Может, с ней бы этого не случилось, если бы он ей позвонил ещё тогда в июне, когда очень хотелось позвонить и казалось, что нужно.

Но Джеф тут же одёрнул себя: бессмысленно переживать из-за того, что могло бы быть. Все варианты будущего имеет смысл просматривать до события, а не после. И нечего входить из-за прошлого в разнос, позволяя себе дрожь и спазмы. То, что случилось – не исправить. Происшествия уходят в прошлое и начинаешь учиться жить с этим. Придётся научиться и ей. И он неожиданно подумал: "и мне".

Несколько секунд Николь молчала, затем робко взглянула на него. Сзади уже доносились сигналы машин.

– Я ведь доверяла Райану, мы с детства друг друга знали, он даже нравился мне, – растерянно сказала она. – Никогда ничего подобного от него не ожидала… Нет: ожидала… Но не так…

Джеф молча обнял её, рывком прижав к себе и чувствуя шеей прохладную влажность её щеки. Плачет! Тихо, не слышно. Тронул машину, с места, отгоняя к обочине: хорошо, что тут пригород, а не автострада. Несколько минут они посидели так, прижавшись друг к другу. Николь тихонько посапывала. Он поймал себя на том, что, ощущая её дыхание на своей шее, постепенно успокаивается. Хотелось спрятать её, отгородить от всего мира, чтобы больше никто не посмел причинить ей боли. Ему было странно осознать, что она нужна ему. Он отвык и от сознания своей необходимости, и от желания беспокоиться о ком-то. То, что ему хочется заботиться о Николь, помогать ей, защищать её даже удивило его. Полузабытое ощущение ответственности о близком человеке оказалось неожиданно острым.

Таким острым, что он непроизвольно опустил голову, сглотнув, и прижался губами к волосам. Очень хотелось, чтобы она перестала плакать. Джеф с грустью пригладил растрепавшиеся лёгкие пряди.

Сказал тихонько:

– Послушай, Ники, это очень большая травма. Душевная травма. Психологический удар. Такой удар не каждый…– он вовремя проглотил слово "мужик", – сумеет выдержать. Тебе самой тут не справиться. Чем больше времени будет проходить, тем больше ты будешь себя мучить. Если бы это тебя не беспокоило, ты бы мне об этом не стала рассказывать. Я очень благодарен тебе за доверие. Честно. Я всегда предпочитаю невкусную правду, пусть даже от неё потом совсем худо. Мне было так же больно, как и тебе. У меня случались ситуации, хоть и не похожие на твою, но тоже тяжёлые, когда моё доверие к людям беззастенчиво попрали. Но в этом случае тебе даже я помочь не могу. Такие раны души, нанесённые человеком, которому доверяешь, можно лечить, несмотря на всю их болезненность. И знаешь, для этого мало собственного опыта, нужно ещё образование. Тут нужен специалист.

Джеф немного наклонился, пытаясь заглянуть ей в глаза. Не получилось –её волосы скрывали лицо. Спросил осторожно:

– Ники! Когда это случилось? Не четвертого июля?

Вопрос отозвался в нём уколом воспоминания и он, сам того не подозревая, скривился, как от боли.

Надеясь, что она успокоилась, Джеф протянул руку, чтобы отодвинуть её волосы и по его запястью неожиданно ударили несколько горячих капель: из глаз Николь градом сыпались слёзы.

– Да, – всхлипнула она.

Это "да" плитой легло в его сердце. Он вновь отчётливо увидел, как всё его весёлое настроение, кое-как наконец-то выросшее в нём к разгару праздника, разметало в клочья острым переживанием. Он тогда думал о Николь. О том, как она, после аварийной посадки смотрела на него из-под укутавшего её пледа, опираясь на мать, сказала ему, вылезшему из "башни" чтобы познакомиться с ней: "это ты – Джеф?". Думал о её голосе, отчётливо зовущем: "Джеф! Джеф!". Этот зов снился ему по ночам. Вдруг всё словно потемнело, показалось даже, что он упал в серую мглу или началось затмение. Три туманные фигуры на фоне туманного леса маячили в его сознании и внутренности заливал страх, просто всепоглощающий страх. Ничего подобного он не ощущал. Ни тогда, когда, выпрыгнув из самолёта, обнаружил, что парашют не раскрывается и пришлось использовать запаску, ни когда пытался выйти из пике под звонкий аккомпанемент системы пожаротушения. Затем боль сдавила мозг и вернулось всё: свет, музыка, весёлые лица. Перед ним стоял Стив, протягивая сосиску на вилке, и говорил: "Э-эй, командир, спишь что ли?"

Сначала он решил – привиделось с перепоя. Что и говорить, спиртного он тогда принял достаточно. Потом подумал, так вот они какие, видения. А после – навалилась тоска, которую он не мог классифицировать.

Похоже, он услышал тогда Николь. Это её переживания бередили ему душу, её настроение тяжело плескалось в нём, оглушая.

Воспоминание отступило, до Джефа дошёл бессвязный шепот: