Сейчас он отсидит законные пятнадцать-двадцать минут, потом сомнет стаканчик и сломя голову ринется домой. Нора давно уже дома – если бы она задержалась, она бы зашла за ним.

У Стива, кажется, голова пухла больше всех. Обязанности старшего по группе заставляли его использовать все свои ресурсы. Стив просто потрясающий индивид – искренне считал Джеф.Пить столько пива, пусть безалкогольного, и работать на износ так, как он, мог, действительно, человек с исключительными данными.

– Пока, – сказал Стив. Его голос легко достиг их в негромком гуле переговоров "башни", – Приходите ещё, Ники, с вами дежурство веселее.

Николь заулыбалась.

– Сиди-сиди, – махнул рукой Джеф.

Вот шутник, отлично знает – в "башне" сидеть нельзя, только экстремальная ситуация даёт такое право. Ещё и сам, небось, отчитает потом Джефово самоуправство. Подгонит какую-нибудь основу, базис, припомнит пару неприятных несчастных случаев в назидание. А может и нет: прекрасно Стив понимает, как чувствовал себя сегодня Джеф.

В кафе было пусто и тихо. Ночь всегда приносила в аэропорт ожидание утра. Джеф провёл Николь между столиками, отодвинул стул и махнул рукой выглянувшей официантке.

– Ты сегодня рано, Джеф. – Отметила она, подходя.– Вижу, у тебя гости? Тебе как обычно?

– Как обычно, – улыбаясь, отозвался Джеф. – И ещё принеси, пожалуйста, знаменитый десерт. Есть?

– Нет. Но для вас сейчас сделаю. Наслаждайтесь, – Николь наблюдала за ней насторожённо, не отвечая на её улыбки, и спросила, провожая её глазами:

– Ты её давно знаешь?

– Давно. И меня тут все давно знают. Когда каждый день здесь обедаешь в течение нескольких лет, поневоле примелькаешься.

– Она меня так оглядела, словно я привидение.

Джеф засмеялся.

– Она ни разу не видела, чтоб я пришёл с кем-то, кроме наших "башенных воротил". Ей было любопытно. Она работает тут уже восемь лет и умеет поднять настроение. Её зовут Сильвия, у неё есть сын и два мужа. Один бывший, другой настоящий, но живёт она одна, с сыном.

Ему было странно легко с Николь, словно он знал её всю жизнь. Его не беспокоило, что она может не так его понять, не тревожило, что она думает о нём: он просто наслаждался её обществом, сам этого не осознавая. Было легко рассказывать ей о себе или о том, что его окружало, словно это – само собой разумеющееся дело.

Он видел понимание в её глазах, заинтересованность, одобрение.

– Забавно, – тонко заметила Николь.

– Ещё бы, – усмехнулся Джеф, двинув левой бровью. – Жизнь вообще забавная. Скажи лучше, как тебе понравился "Нотр-Дам"? Я помню, ты говорила, что смотрела.

– Говорила, – заулыбалась Николь. – Когда ты развлекал меня, чтоб мне не было страшно, – он кивнул и она засмеялась.

– Я стала фанаткой. Но Эсмеральда такая дура!

– Это почему?

– Ныла: "Феб, Феб", а ему было плевать на неё, он думал о себе. А Флер-де-Лиз всё это наблюдала и огорчалась.

– Что огорчалась-то?

– Как Феб к Эсмеральде относится. Она же его любила и ей не нравилось, что он плохо к Эсмеральде относится. Она вообще там самая нормальная была.

– А где это видно? Кажется, Флер-де-Лиз Эсмеральдой была не очень-то и довольна.

– Ты книгу-то читал? – Засмеялась Николь.

– Читал. Давно. Лет двадцать тому.

– Так перечитай, за чем дело стало?

– Перечитаю, если хочешь. Но постановка больше нравится. Знаешь, мне кажется, при распределении ролей самый страшный вопрос, которым задавались актёры, был такой: кому дадут исполнять роль Джали?

Николь захохотала, откинувшись на спинку стула.

– Да, вижу – ты читал. Это твоя самая любимая героиня? Представляю твоё огорчение: в постановке-то Джали нет! Хотя там и очаровательной Пакетты тоже нет, – Джефу тоже стало смешно. А язвительности Ники не занимать. – И вообще этот роман странный у Гюго. Мне кажется, такое случиться не могло. Ну, просто иначе священники на жизнь смотрят.

– Почему ты так думаешь?

– Не верю, что человек, у которого есть любовь Бога, возьмёт променяет её на любовь человека.

Джеф хмыкнул, удивлённо взглянув на неё.

– Как тогда священники уходят в мир, женятся? Разве не могут существовать эти две любви параллельно?

– В мирской жизни – могут. Думаю, уходят те, кто неправильно определил своё призвание.Знаешь, что происходит со священником, который отказывается от сана? Он фактически не перестает быть священником – ведь он рукоположен! Это же Таинство, его нельзя взять и снять! Это точно так же, как человека крещеного раскрестить обратно или вылезти из собственной кожи и попробовать жить без неё.

Джеф засмеялся.

– Да, смешно, правда,– согласилась Николь. – Священник иногда начинает жить в миру. Он не имеет права венчаться: ведь он уже выбрал своё призвание, его нельзя изменить.

– Не понял, что есть призвание?

– Путь. Дорога в жизни. Их существует только два. Священство и брак. Или ты становишься священником, обручником Марии, ну, или Невестой Христовой, если хочешь, или ты женишься и живёшь, как и все миряне, воспитывая своих детей.

– Ну, или невестой Христовой мне, видимо, уже не стать, – вздохнул с тоской Джеф.

– Надо сказать, это радует,– отметила, кивая, Николь и они засмеялись.

Сильвия принесла паровые котлеты, щедро обрамлённые несколькими горками разноцветных салатов.

– Это у тебя то, что обычно? – изумилась Николь. – Ты поклонник итальянской кухни?

– Я не поклонник итальянской кухни. Просто это лучшее, что тут есть в этот момент. Ну, давай, ешь, – он вооружился ножом и вилкой. – Обычно я так и заказываю. Приносят всегда разное. Интересно.

– А я выросла на итальянской кухне: у меня бабушка итальянка. Сколько себя помню, она всегда была маленькой и необъятной. Зато она знает очень много разных историй.

Николь поставила локти на стол, опустив лоб на сцепленные пальцы, замерла так на несколько мгновений. Джеф хотел было спросить, что с ней, но она подняла голову и улыбнулась. Он смотрел, как она непринужденно берёт нож и вилку и задумчиво гоняет котлету по краю тарелки, ловко обходя салаты. Ничего не рассыпала, надо же.

– Тебе просто повезло, – признался он, словно отвечая на свои мысли. – А моя бабушка была из России и часто делала пельмени. Тесто с мясом и сметаной: жутко тяжёлая еда. И всё запить молоком, потому я вырос такой здоровенный. Равиоли гораздо лучше.

И они снова засмеялись вместе.

Джеф всё подталкивал Николь, чтобы она поела, невзирая на поздний час. Жевать одному было неинтересно.

– Ну что ты так обо мне заботишься? – состроив рожицу, поинтересовалась она.

– Я тебя люблю и беспокоюсь о тебе, – шутливо объяснил Джеф и неожиданно почувствовал, как краснеет. – А вдруг ты останешься голодной и у тебя будет болеть живот?

Тут он с досадой вспомнил, что оставил свою лошадиную еду в шкафчике. Вот чёрт, термос потом никакая машина не отмоет. Но возвращаться не хотелось.

Увидев, что Николь наблюдает за ним, закончил:

– А мне нужно доставить тебя родителям в полном порядке.

– Ничего у меня не будет болеть! – Сразу словно закрылась она.

Джеф медленно вздохнул, гася недовольство собой. Николь, демонстративно надувшись, размышляла, почему у него так изменилось выражение глаз. Она принялась за еду, решив угодить Джефу и вдруг обнаружила, что проголодалась.

– Откуда ты знаешь о призвании и священниках? – немного погодя спросил он, глядя, как она в цивилизованной спешке расправляется с котлетой, размером с его ладонь.

– У меня было вполне достаточно времени для общения с ними. Всегда, – объяснила Николь, – я католичка.

– А я вообще некрещёный, – сообщил он.

– О, это ужасно, – огорошила его Николь и выпрямившись, промокнула губы. Посмотрела на него. – А ты не хотел бы окреститься?

– А что, сильно надо? – поинтересовался он, подняв кончик левой брови.

– Ну, – она помолчала, так же глядя на него. – Я теперь спокойно спать не буду.