Выдохнув, мужчина закрыл глаза, справляясь с сильной болью, вспоминая то, что он сотворил со своим народом:

— …И на Галии’эр пять сотен лет назад обрушилось самое страшное и могущественное проклятие. Запечатавшее всех драконов в форме драконидов. Лишив их и могущественной магии драконов, оставив лишь то, что доступно им было при рождении… Война была закончена. Это была победа! Сотни тысяч жизней были спасены! Это был триумф для всех. Но не для меня… Хотя я никогда не жалел о содеянном. Ведь мои сородичи остались живы, пусть и стали драконидами. Другим расам более не грозили обезумевшие драконы. Вот только… Только всегда, моё солнце, всегда есть какое-то «но». Дракониды помнили, кем они были. И мириться с произошедшим и происходящим не желали. Сердца их были напитаны гневом, яростью и всё так же черны и пропитаны гнилью. И мне пришлось их изгнать из Галии’эр. Дабы не оскверняли они то, что некогда создали их предки, что были мудрыми драконами. Так закончилась эра драконов. И войн. И более нет в живых тех, кто взмывал ввысь над облаками. Чью чешую окрашивали лучи восходящего солнца, а ветра долины помогали взлетать в небеса…

Впервые за долгое время Дарахар посмотрел на меня, и в его глазах я увидела тоску по тому, что было, что он считал навеки утраченным из-за него. Да, он не жалел о содеянном, потому что знал: его решение спасло много жизней. Но также он считал, что его вина огромна. Он не нашел лучшего решения. Он проклял сородичей. Из-за него долина опустела и медленно угасала. Всё это он возложил только на себя. И с этим грехом жил так долго в одиночестве, неся этот груз внутри. Я знала… чувствовала, что я первая, кому он изливает грусть и свою боль.

— Знаешь, Эли’Ви… — продолжил он наконец. — Потом оказалось, срок жизни драконидов в десятки раз меньше, чем у драконов. У всех, кроме меня. По какой-то причине у меня осталась и могущественная магия, продолжительность жизни — всё… Кроме возможности обернуться в дракона. И я посчитал это, то, что я стал таким и остался один, своим персональным проклятием за то, что сотворил. Чтобы я был сам себе живым напоминанием, всегда помнил, что совершили драконы. Вскоре, смирившись со своей судьбой, я принял её. А затем решил стать тем, кто будет предотвращать ошибки до их совершения, исправлять их, пока ещё можно. Чтобы более никто не повторил пути драконов. И уберечь всех тех, кто решил встать на него. Начал перемещаться по миру, из государства в государство. Демонстрировал бумаги от «отца Аэратара», что я посол. И окунался в светскую жизнь. Помогал урегулировать конфликты, решал проблемы, наставлял разными путями и способами на путь истинный королей, императоров и владык. Уговаривал их обходиться без войн. И вот уже более шести сотен лет я каждый день занимаюсь этим. Шляюсь по балам, встречам, заседаниям, непонятным сборищам, пытаясь сделать мир хоть чуточку лучше, чтобы исправить ошибки драконов, восстановить то, что было из-за них утрачено… И просто жил… Точнее существовал.

Пока он говорил, я осмелилась положить ему голову на плечо, а сейчас, замолчав, он сам обнял меня и прижал к себе. И мне стало так хорошо, уютно. Словно я нашла свой настоящий дом. Туда, куда всегда бежала и стремилась. Место, которое искала. Куда рвалось сердце… И наше с драконом молчание не было пустым. Казалось, оно наполнено куда большим смыслом, чем все пустые беседы за все мои пятьдесят прожитых лет. И даже тоска по детям стала не серой, гнетущей, а превратилась в приятное воспоминание о том, сколько хорошего было за те годы, что мы прожили вместе. Сколько было доброго, светлого. И сколько любви и нежности мы успели подарить друг другу.

Но наш разговор не был закончен, и Дарахар, немного передохнув, отпил вина, смочив горло, и продолжил:

— На этом можно закончить рассказ о моей жизни, прошлом. И вернуться в настоящее, ненадолго вспомнив то, что произошло примерно десять лет назад. Когда я был здесь, в этом доме, в последний раз до этого момента. Помню, тогда так устал от всего: от бесконечных приемов, фальшивых улыбок, что сбежал сюда… Сидел и смотрел на звезды часами. Вспоминал ощущения от полета. Мечтал хотя бы однажды снова расправить крылья. И понять, что такое вновь радоваться жизни. Любить женщину…

Губы Дарахара коснулись моих волос, как легкое дуновение ветра, а прикосновение его пальцев к моей щеке опалило кожу.

— …И, подняв глаза к небу, я впервые обратился к Великому, тому, в кого верят другие, но в кого я никогда не верил. И, несмотря ни на что, не поверю. Тогда я попросил о любви, о том, кто выслушает меня и поймет… Но, произнеся ту просьбу, я сразу разозлился на себя за проявленную слабость. В порыве гнева я отломал от скалы кусок камня. И вытесал себя… Издеваясь над своим образом, своими желаниями и помыслами, — мужчина как-то презрительно фыркнул. — Видишь ли, — приобнял меня Дарахар сильнее, — статуя, которую украли, для меня совсем не важна. Я бы и сам сбросил её со скалы, доберись я до неё первым. И, честно говоря, я даже рад, что ты её не видела…

— Это почему это?!

— Как я уже сказал, я и со своей статуей перемудрил. Изобразив себя, я кое-где намерено перестарался. Очень сильно перестарался. Поэтому, надеюсь, ты её никогда не увидишь. А насчет того глупца и идиота, кто эту статую украл: он откуда-то может знать, что мать Эли’Эйр однажды сказала моему отцу. Слова, что предназначались для всех драконов и были предостережением. Сейчас это только мои домысли и догадки, но они вписываются в картину происходящего вокруг бреда. Итак. Насколько мне известно, там, в её пророчестве, были такие строчки: «Лишь любовь огневолосой способна оживить каменное сердце последнего потомка последнего короля. И назовет он её солнечной принцессой и падет проклятье…» Ну или как-то так. Дословно я его не знаю, потому как слышал только краем уха во время разговора брата и отца, когда был ещё совсем молодым. И до сего момента я о них не вспоминал, не считая, что это ко мне относится… И никогда и не вспомнил бы о них, если бы не твои слова о Эли’Ви и фаэре. А кто-то, и я, возможно, догадываюсь кто этот идиот, не только осмелился прийти сюда, но и украсть мою, замечу каменную, статую!

— Ты думаешь, что это дракониды? — зевнув, не в состоянии сдержаться, уточнила, погладив фаэни, что недовольно запищало и открыло глазки, когда Дарахар повысил голос от злости.

— Дракониды и фаэры. Сладкая парочка! И, скорее всего, кто-то из отпрысков моего рода, — зубы мужчины громко скрипнули, и Черныш сонно зашипел, одарив сердитым взглядом Дара. И мне пришлось вновь успокаивать малыша, отчего и я посмотрела на него крайне выразительно. Но фаэни, недовольно прошипев, спрыгнуло с моих коленей и перебралось на подлокотник дивана. И там, свернувшись как кот, вновь крепко уснуло.

— Больше и некому, — продолжил, немного подумав, Дарахар. — Фаэры не знали дорогу сюда, несмотря на все свои привилегии. Драконов, тех, кто тут жил когда-то, уже никого нет в живых, однако кто им мешал передать знания своим потомкам? А те, в свою очередь, приказали своим шавкам сюда приехать. Только понять я не могу вот что — неужели они действительно верят, что эта статуя как-то им помогла бы снять проклятие? Вот бы узнать полный текст того пророчества…

— А его, вообще, можно снять? — поудобнее устроившись на его плече, пробормотала я.

— Нет. И в этом я уверен на все сто… Но… — не договорив, он задумался, глядя в окно, где на темном полотне небосвода ярко сверкала россыпь звезд.

— Но?

— Но давай об этом попозже. И… закончим мою историю, а то ты засыпаешь.

— Я бодра! И весела! — я попыталась приосаниться, однако тут же вновь растеклась по его груди.

— Ага. Вижу, — он хмыкнул. — Ну да ладно, тем более осталось уже совсем немного. Просто нужно совместить то, что ты знаешь, с тем, что происходило на самом деле. Но прежде позволь задать один вопрос.

Я ответила легким утвердительным кивком.