Например, отец. Или бабушка. Да и сама я, как ни крути, Рысьина.

– Вот поэтому вы вылетите при первой возможности с места при мисс Мэннинг, – хищно осклабился Песцов.

– Возможно, нам удастся договориться как-то по-другому, без клятвы? – предложила я. – Клятва – вещь весьма опасная.

– По-другому? – Он переплел пальцы и задумчиво на меня посмотрел. – И во сколько вы оцениваете это самое «по-другому»?

– Это не мне оценивать, а вам.

– То есть я выплачиваю вам некоторую сумму, а вы сообщаете Рысьиной то, что я вам скажу, я вас правильно понял?

– Если она спросит, – поставила я встречное условие.

Все-таки бегать за бабушкой и рассказывать ей сказки про безупречный песцовский облик я не собиралась, пусть я и виновата в том, что этот облик пошел трещинами в глазах моей пожилой родственницы. А вот деньги я возьму, не столько потому, что они мне жизненно необходимы, сколько потому, что в противном случае Песцов меня непременно выживет или даже забудет где-нибудь в глуши. А мне этого не нужно. Как ни крути, но мисс Мэннинг на несколько месяцев – идеальное прикрытие.

Обещанные Песцовым сани на деле оказались возком – этакой дорожной каретой, поставленной на полозья и шустро катившейся по снегу. В возке ехали мы вчетвером: мисс Мэннинг со своей горничной, Песцов и я. Маленькие окна пропускали света не так уж и много, и внутри царил полумрак, в котором певица уже не отличалась от своего изображения на афишах и выглядела юной и красивой. Песцов распускал перед ней хвост, как будто был из рода Павлиновых, но при этом пытаясь выразительно игнорировать меня. Второе получалось у него плохо, поскольку сидел он напротив и я, вне своего желания, постоянно была у него перед глазами, а стоило ему остановить на мне взгляд, как на его лице появлялась раздосадованность. Наверняка бедолагу изнутри жгло сожаление о наспех всученных мне деньгах и он размышлял, насколько удачным окажется вложение. Не получится ли так, что я и его ограблю, и Рысьиной выложу все как есть? Поэтому он осторожничал, не позволяя себе вольностей в отношении мисс Мэннинг даже в разговоре.

В моих услугах пока не нуждались, поскольку Песцов болтал по-английски свободно. Наверное, в его гимназии был упор не на те языки, что в моей. Или его родители нанимали учителя. Или он сам настолько часто приглашал артисток из Англии, что волей-неволей выучил язык почти в совершенстве. В любом случае меня к общению не привлекали, поэтому я могла лишь прислушиваться к их беседе и смотреть через крошечное окошко на бескрайнюю белую простыню, изредка протыкавшуюся иголками деревьев. Иногда вдали чернели или зеленели заплатки – в зависимости от того, лиственные или хвойные деревья там были. Моя рысь заинтересованно принюхивалась, мечтая о прогулке по мягкому белому снегу. Но еще она и чутко прислушивалась к шумам снаружи. До сих пор не верилось, что удалось выбраться из Ильинска, оставив с носом любящую бабушку. Конечно, это была еще не победа, а лишь шажок к ней. Маленький шажок, крошечный, почти незаметный.

И свобода относительная. К мисс Мэннинг я пока привязана договором, поэтому заниматься тем, чем хочу, не могу, даже оборачиваться в ближайшее время придется только за закрытыми дверями и под кучей защит. Не дай бог, учует кто-то! Вон как Песцов подозрительно водит носом. Или это оттого, что воздух здесь уже спертый? Невыносимо хотелось выбраться наружу: в возке было душно, жарко и все пропахло тяжелыми духами мисс Мэннинг, которые здорово били по обострившемуся обонянию.

– Что-то вы, Анна Дмитриевна, приуныли, – внезапно сказал Песцов.

– Скучно, – пояснила я, недоумевая, чего ему от меня понадобилось. – Я ничем не занята, а пейзаж однообразный.

Мисс Мэннинг и ее горничная переводили взгляд с меня на Песцова. Певичка казалась удивленной. Наверняка тем, что в ее присутствии говорят не с ней, да еще и на языке, ей непонятном.

– Дмитрий, о чем вы говорите? – не выдержала она.

– Спросил у вашей переводчицы, почему ее лицо напоминает прокисшее тесто, – рассмеялся Песцов. – Она ответила, что не привыкла сидеть без дела.

– Пусть не переживает. Еще успеет охрипнуть, – успокоенно сказала мисс Мэннинг. – Не обижайте Анну, пожалуйста. Если она из-за вас уйдет, я тоже уеду, имейте в виду.

– Филиппа, только не говорите, что вы успели к ней привязаться, – удивился Песцов.

– Я не хочу остаться без переводчика посреди бескрайних снегов, – капризно сказала мисс Мэннинг. – Это вам хорошо, Дмитрий, а у меня второго облика нет.

Она величественно поправила меха на плечах, отчего я сразу почувствовала ущербность своих. Нет, мои выглядели прилично. Но только пока рядом с ними не оказывались роскошные меха мисс Мэннинг, которые никто не подвергал усиленной чистке. Следить-то за ними наверняка следили: горничная выглядела аккуратной и исполнительной и даже в дороге не сводила глаз с хозяйки – вдруг той что-то понадобится.

– Очень жаль, уверен, он был бы не менее прекрасен, чем первый, – галантно сказал Песцов, опять, к моей радости, полностью переключаясь на мисс Мэннинг. – Вы бесподобны, Филиппа. Вы были бы райской птицей.

Она благосклонно кивнула, и Песцов принялся разливаться соловьем, более не обращая на меня внимания. Меня это ни капельки не огорчило. Чем меньше мне уделяют внимания – тем меньше вероятность разоблачения. Я и без того нервно сжималась при веселом перезвоне колокольчиков на дугах проезжавших мимо саней. На машинах, видимо, на такие расстояния зимой ездить не рисковали – за всю поездку не встретилось ни одной, хотя дорога была достаточно оживлена и нам постоянно кто-то встречался.

Ехали мы долго, с остановками и чаем на постоялых дворах, поэтому в конечный пункт прибыли совсем поздно. Чувствовала я себя так, словно лично тащила возок всю дорогу. В голове звенело от непрекращающегося щебета мисс Мэннинг. Похоже, не только у меня. Песцов выглядел не таким счастливым, как в начале нашего путешествия, и потряхивал ушами, когда немного забывался, словно очень громкие звуки туда не только проникли, но и зацепились и теперь причиняли если не боль, то сильное неудобство. Что ж, искусство требует жертв. Кто сказал, что не от него?

– Ужасная дорога, – простонала мисс Мэннинг в довольно большом гостиничном холле, где к нам бросились сразу несколько служащих в униформе, подхвативших ее багаж. Свой саквояж я не выпускала из рук и не доверила бы его никому. – Не могу дождаться, когда наконец доберусь до кровати.

– Филиппа, а ужин? – не слишком настойчиво напомнил Песцов. – Нельзя ложиться спать на голодный желудок. Ваша красота пострадает.

– Закажу в номер что-нибудь, – капризно сказала мисс Мэннинг. – Я за сегодня уже насиделась. Мне нужно лечь. Лечь, закрыть глаза и поспать. Иначе завтра у меня будет жуткая мигрень.

– Дорогая, неужели мне придется ужинать в одиночестве? – с фальшивой грустью спросил Песцов.

– Почему в одиночестве? С Анной, – заявила мисс Мэннинг, довольной улыбкой отмечая вытянувшееся лицо собеседника. – И не возражайте, Дмитрий, я ей обещала, что позабочусь о ее пропитании.

Все проявления радости, возникшие на лице Песцова, когда он понял, что не увидит больше сегодня мисс Мэннинг, испарились.

– Вы собираетесь ей скормить меня? – желчно поинтересовался он. – Никогда бы не подумал, что вы меня настолько ненавидите.

Мисс Мэннинг рассмеялась красивым серебристым смехом, нежным колокольчиком раскатившимся по гостиничному холлу, и положила ручку на плечо ухажеру.

– Какой вы злюка, Дмитрий, – погрозила она пальчиком в лайковой перчатке. – Учтите, если вы будете плохо относиться к Анне, непременно об этом пожалеете.

– Только ради вас, – мрачно согласился Песцов и продолжил по-русски: – Анна Дмитриевна, скажем, через полчаса встречаемся в холле.

– Извольте говорить при мне на том языке, который я понимаю, – капризно бросила мисс Мэннинг. – Анна, что от вас хотел Дмитрий?